Вторая мировая война. Ад на земле

Он цитирует фразу генерала Джона Бургойна после признания поражения в американской Войне за независимость: «Я ожидаю, что правительство выразит свое недовольство традиционным для всех стран и всех времен образом: перенесет вину с отдающего приказы на их исполнителя». «В моем случае, – добавил Харрис, – боюсь, выразиться точнее было бы невозможно». В его словах есть доля правды. Харрис был суровым командиром и несимпатичным человеком с навязчивым стремлением уничтожать немецкие города; в нем воплотился дух Древнего Рима с его девизом «Карфаген должен быть разрушен!» Но, если начальники Харриса были не согласны с тем, как он руководил британской бомбардировочной авиацией, они были обязаны отстранить его от командования. Иными словами, Черчилль и высшее военное руководство позволили Харрису довести до конца ту самую политику, которую они же поручили ему исполнять еще в 1942 г.: Харрис был исполнителем, а не создателем стратегии ковровых бомбардировок.

Несправедливо, что сегодня во всех странах пилоты истребителей являются предметом обожания, в котором отказано бомбардировщикам. Нравственное осуждение стратегических бомбардировок следует направить на тех, кто их спровоцировал. Уничтожение гражданского населения в любом случае достойно скорби, но гитлеровская Германия представляла собой историческое зло. До последнего дня войны нацисты причиняли ужасные страдания невинным людям. Разрушение немецких городов и смерть множества их жителей – цена, которую пришлось заплатить их народу за чудовищный ущерб, нанесенный западной цивилизации, и цена эта гораздо меньше того зла, которое Германия причинила остальной Европе.

20. Жертвы

1. Хозяева и рабы

Почти каждый гражданин стран – участниц войны как-нибудь пострадал, но степень этих страданий очень различалась. Историки описывают события преимущественно в терминах вооруженных столкновений, которые, безусловно, и определили исход конфликта. Но его следует понимать и как факт, изменивший жизнь сотен миллионов людей, многие из которых никогда не видели ни одного поля сражения. Страх увечья или смерти – общий для всех, особенно в наступившем веке авиабомбардировок. Но помимо этого люди страдали от многих других несчастий: от голода и болезней, отсутствия любимых, распада общин. Мучительны были и менее значительные проблемы, вроде невозможности преподнести подарок близкому человеку. «День рождения Евы, – пишет о своей жене 22 июля 1944 г. в Дрездене Виктор Клемперер, еврей, у которого нацисты конфисковали все имущество. – Снова с пустыми руками, даже без цветочка»¹. При этом, чтобы мучительно страдать, совершенно необязательно было находиться под пятой оси: Сталин депортировал на восток огромное количество советских граждан, принадлежавших к национальным меньшинствам, которых он подозревал в нелояльности, в особенности чеченцев и крымских татар, – всего 3,5 млн человек. Вследствие этого умерло несчетное количество людей, в том числе от тифа, который разразился во время их транспортировки. Их мучения, в отличие от страданий гитлеровских жертв, задокументированы скудно, но известно, что среди депортированных было четыре Героя Советского Союза – бериевские чистки никого не щадили.

Среди прочих жертв СССР было 1,5 млн поляков, сосланных в Сибирь или в ГУЛАГ в 1940–1941 гг. во исполнение сталинской политики этнической чистки. По крайней мере 350 000 погибло от голода или болезней, еще 30 000 было расстреляно. Эдвард Матыка, двадцатилетний солдат, наивно полагал, что русские не будут препятствовать его бегству в Румынию из оккупированного немцами района Польши. Но в январе 1941 г. он был арестован советским патрулем, помещен в тюрьму и приговорен к пяти годам каторжных работ за «нелегальное пересечение границы и попытку шпионажа в интересах врагов СССР». В октябре, после многонедельного путешествия на лагерных баржах, он и его товарищи были принуждены пройти 65 км до своего лагеря по жестокому морозу. «Четыреста теней шли друг за другом медленно, с трудом, оставляя следы в глубоком снегу… Мы шли через лес, и колонна начинала растягиваться и редеть по мере того, как из нее выбывали слабые и имевшие скарб».

Следующие полтора года они провели в лагере в ужасных лишениях. В некоторые дни, даже в лагерной больнице, Матыка просыпался с инеем в волосах. Каждый день погибало в среднем двенадцать человек. О своем отчаянии поляк пишет: «Я был так далеко от всех, кто мне дорог, и лежал больной среди неизвестных мне умирающих людей. Я знал, что, если я умру, я буду забыт, как все те безжизненные тела, которые выносили каждый день, и моя семья никогда не узнает, что со мной случилось. Я плакал, как беспомощное обиженное дитя, и молился о чуде». Его послали на работы за полярный круг в лагерь под названием Усть-Уса на производство мясных консервов для заключенных. К тому времени, когда он и его товарищи наконец освободились, они голыми руками построили железную дорогу протяженностью 1000 км. Матыка горько писал: «Наверное, под каждой шпалой лежат кости поляков и других узников»².

Феликс Лахман, еще один польский узник ГУЛАГА, впоследствии написал горькое стихотворение:

Блохи клопы клопы блохиЕще клопы еще блохиКрысы вши мошки мухиИ истребляющие хлеб мышиГрязь слякоть нет мылаСмрад вонь нет силыНет веры нет надеждыОщупью в темнотеНаши постели голые доскиНаши соседи одни безумцыНаши мечты шеренгиАмериканских танков³.

В отчаянных обстоятельствах СССР июля 1941 г. Сталин амнистировал 50 295 поляков из лагерей и тюрем вместе с 26 297 военнопленными и 265 248 из специальных поселений и ссылки. Значительное количество солдат впоследствии присоединилось к Первой Польской армии, организованной на территории Советского Союза. В следующем году 115 000 других поляков, из которых 73 000 были военными, а остальные – женщины и дети, изумились, получив разрешение покинуть СССР через Персию, где они передавались под ответственность Британии. Несмотря на то что министр иностранных дел Энтони Иден признавал страшную участь поляков, которые «живут в душераздирающих условиях, больные и умирающие от голода», новые хозяева без радости приняли на себя это бремя. В июне 1942 г. британские колониальные власти в Каире писали в МИД, выражая озабоченность масштабом польской миграции: «Как ни жестоко это звучит, если эти поляки умрут в России, дело войны никак не пострадает. Если им [разрешат] проследовать в Персию, мы, в отличие от русских, не сможем позволить им умереть, и делу войны с нашей стороны будет нанесен серьезный ущерб. Должны быть приняты меры, чтобы эти люди не покинули СССР до того, как мы подготовимся к их приему… сколько бы человек ни умерло в результате»⁴.

Этот бесстыдно черствый анализ иллюстрирует огрубение некоторых из тех, кто руководил усилиями союзников по ведению войны, перед лицом стольких конкурирующих трагедий. Польская миграция все равно состоялась: британский чиновник от медицины в Персии, ответственный за прием беженцев, докладывал, что 40 % больны малярией и практически все дизентерией, поносом, недоеданием или тифом. Прошло почти два года, прежде чем эти польские солдаты по состоянию здоровья смогли присоединиться к армии союзников в Италии, где они с честью воевали до конца войны. Их близких перебрасывали из лагеря в лагерь в гуманных, но все равно нерадостных условиях английского плена. Многие были переправлены в Индию, а оттуда в 1945 г. в Британию, где большинство решило остаться до конца жизни. Пусть поведение британцев по отношению к этим полякам было небезупречным, но прежде всего они – жертвы жестокого преследования со стороны СССР, державы, примкнувшей к демократическим странам в предполагаемом «крестовом походе во имя свободы».

Тем временем в Европе приблизительно 20 млн человек были перемещены со своих довоенных мест, часто при ужасных обстоятельствах. Как-то вечером в 1940 г. еврей из Лодзи Шмулек Голдберг позвал свою девушку Розу в ближайший спортивный клуб, где они провели много счастливых часов. Теперь клуб был поврежден бомбой и забит досками. Они бродили по заброшенному спортивному залу, где Шмулек однажды выиграл конкурс по танцам в паре со своей матерью. «Я в последний раз надел свою яркую одежду и коричневую фетровую шляпу. Мы остановились, и я повернулся к Розе. “Меня зовут Шмулек Голдберг”, – сказал я тоном официального представления. “Меня зовут Роза”, – сказала она, и ее глаза блестели от слез. Я поклонился, а она в ответ сделала реверанс. Мы вальсировали в тишине под музыку, которая звучала лишь в наших сердцах»⁵. Этой ночью, посреди всхлипов и долгих объятий Розы, Шмулек сказал ей свое последнее «прощай». Он бежал из Лодзи и выжил, хотя последние годы войны провел в Освенциме. Своей девушки он больше не видел никогда.

Одним из главных чувств сотен миллионов людей стало чувство совершенной над ними несправедливости: они не заслужили всех этих бедствий, опасности, лишений, одиночества и ужаса, которые выбросили их из повседневной жизни в чуждую и смертельно опасную среду. «Я не считаю, что я плох, – писал британский артиллерист лейтенант Джон Гест, – и не верю, что большинство людей, включая немцев, плохи, по крайней мере заведомо не настолько плохи, чтобы по заслугам быть ввергнутыми в такую войну»⁶.

Разумеется, люди в странах под управлением оси находились в худшем положении: почти все попали под гнет как солдат врага, так и новых коллаборационистских властей. Вот что написал малайский китаец Чин Кион: «Прежний общественный порядок перевернулся. Те, кто вчера был никем, стали большими шишками. Бывшие подонки и отбросы общества, такие, как каторжане, известные мошенники, прохиндеи и неудачники, стали новой элитой, наслаждающейся официальной благосклонностью и властью»⁷. На Яве две молодые голландки, путешествующие с матерью в безнадежно переполненном поезде, были поражены, не получив тех мест, к которым они привыкли. Пожилой индонезиец заметил их смятение. «Ya Njonja, daly Iain sekarang, – язвительно сказал он матери девушек. – Да, мадам, теперь все по-другому».