Вторая мировая война. Ад на земле

Беспощадность советского строя сыграла ему на руку в борьбе с Гитлером. Ни одна демократия не смогла бы выстроить ту жестко рациональную иерархию распределения ресурсов, которую установил Сталин: больше всего припасов на фронт, гражданским служащим и рабочим меньшие пайки, нахлебникам, в том числе старикам, – ниже физиологической нормы. Более 2 млн человек умерло за время войны от голода на территории, контролируемой советским же правительством. Военные успехи Советов в 1941–1942 гг. разительно отличались от никудышных действий западных союзников во Франции в 1940 г. Красной армии недоставало оружия, подготовки, тактики, командиров, но сам советский строй сплотил эту армию, и она отражала удары вермахта с решимостью, совершенно чуждой изнеженным гражданам демократических стран.

«Это не джентльменская война, – признавался в письме родным лейтенант вермахта фон Хейл. – Все чувства немеют. Человеческая жизнь не стоит ни гроша, дешевле лопат, которыми мы сгребаем снег с дороги. Вы там и представить себе не сумеете, до какого состояния мы дошли. Мы убиваем не людей, а врага, который для нас не человек, а в лучшем случае животное. И они точно так же обращаются с нами»³⁵. Умиравшие с голоду военнопленные теряли человеческое обличие, и это способствовало тому, что немцы утратили даже инстинктивное сострадание к ним. Солдат вермахта писал: «Они ползали и стонали перед нами. Люди, в которых уже не осталось ничего человеческого»³⁶.

На фоне немецкого изуверства жестокости собственного режима казались советскому народу уже не столь страшными. Вторжение объединило десятки миллионов людей, чуждых друг другу расово и религиозно, разобщенных идеологически, озлобленных чистками, голодом, несправедливостью и бестолковостью системы. Провозглашенная Сталиным Отечественная война сделалась реальностью и сплотила народ, подняла его дух, как никакое другое событие со времен революции 1917 г. Даже эсэсовцы невольно проникались уважением к тому, как в СССР умеют вдохновлять солдат. Если в Берлине еще питали какие-то иллюзии, то на поле боя каждый немецкий солдат уже осознал, на какую тяжелую, едва ли посильную задачу замахнулся его фюрер. Командир танка Вольфганг Пауль признавал: «Мы по глупости забрели в чуждые места, которые нам никогда толком не освоить. Здесь все холодно, враждебно, все против нас»³⁷. Другой солдат писал домой: «Даже если мы возьмем Москву, едва ли это положит конец войне на Востоке. Русские готовы сражаться до последнего человека, до последнего метра своей обширной страны. Поразительные упрямство и решимость. Мы ведем войну на уничтожение, и остается лишь надеяться, что в конечном счете Германия победит»³⁸.

Последнее письмо, полученное из России жившими в Гамбурге родными лейтенанта-артиллериста, датировано 21 января 1942 г.: «У 40 % наших людей мокнущая экзема и гнойники по всему телу, особенно на ногах. Дежурство длится по двое суток с двумя-тремя часами на сон, и то не подряд. Передовая линия настолько слаба, двадцать-тридцать человек на два километра фронта, что нас бы смели, если бы мы, артиллеристы, не сдерживали натиск вдесятеро сильнейшего нас врага»³⁹. После очередной атаки русских солдатам пришлось на руках отнести лейтенанта в бункер: «Я пролежал 48 часов на снегу, в тридцатипятиградусный мороз, не чувствовал ни рук, ни ног и не мог стоять». Несколько дня спустя Монкебург погиб.

Генерал Готхард Хейнрици, вызванный в Берлин в феврале, поразился тому, с каким равнодушием Гитлер воспринимает рассказы свидетелей о страшной трагедии на Востоке. Фюрера интересовали только технические вопросы: например, система противотанковой обороны. Один лишь раз он заговорил о русской зиме, и то полушутя: «К счастью, ничто не длится вечно, и это утешительная мысль. Если сейчас люди там превращаются в глыбы льда, когда пригреет апрельское солнце, в эти пустынные места тоже возвратится жизнь». Немецкий солдат Вольфганг Хуфф писал 10 февраля под Синявино: «Наступили сумерки. Слышен треск артиллерийского огня и над лесом поднимается белый дым. Жестокая реальность войны: резкие выкрики команд, тащим снаряжение по снегу. И вдруг странный вопрос: “Ты видел закат?” И я подумал: “Как посмели мы нарушить мир и покой этой страны?”»

На всем протяжении февраля Красная армия по приказу Сталина вновь и вновь атаковала германские позиции и вновь отступала, неся тяжелые потери. Советская система снабжения была близка к коллапсу, многие солдаты голодали. В сражениях уже погибло 2,66 млн русских. Но и немцам этот поход уже стоил почти миллиона солдатских жизней, 207 000 лошадей, 41 000 грузовиков и 13 600 пушек. 1 апреля немецкое верховное командование сочло, что только восемь из 162 находившихся на Восточном фронте дивизий могут участвовать в сражениях. На 16 танковых соединений приходилось всего лишь 160 боеспособных танков. Но предсказание Гитлера сбылось: с наступлением весны его армии вновь двинулись вперед и одержали новые победы. Но роковое для немцев событие уже произошло: им не удалось разгромить Советский Союз в первый год Восточной кампании.

Под Тулой старуха поделилась с Василием Гроссманом и его спутниками картошкой, солью и дровами на раскопку. Ее сын Ваня был на фронте. Она сказала Гроссману: «Ох, и здорова я была, конь!» И сообщила: «Черт ко мне вчера приходил ночью, вцепился когтями в ладонь. Я стала молиться: “Да воскреснет бог и расточатся враги его” – а он внимания не обращает. Тут я его матом стала крыть, он сразу ушел.

А позавчера Ваня мой приходил, ночью. Сел на стол и в окно смотрит. Я: “Ваня, Ваня!” – а он все молчит и в окно смотрит»⁴⁰. И Гроссман пишет: «Если мы победим в этой страшной, жестокой войне, то оттого, что есть у нас такие великие сердца в глубине народа, праведники великой, ничего не жалеющей души, вот эти старухи – матери тех сыновей, что в великой простоте складывают головы “за други своя”, так просто, так щедро, как эта тульская старуха, нищая старуха отдала нам свою пищу, свет, дрова, соль. Эти сердца, как библейские праведники, освещают чудным светом своим весь наш народ; их горсть, но им победить»⁴¹.

Как я уже упоминал, простые англичане, пораженные стойкостью русского сопротивления, признали в них союзников, причем с энтузиазмом, смутившим и даже напугавшим правящие классы. В народе это чувство выражалось, к примеру, словами немолодого лондонского кокни: «Я никогда не верил, что русские так черны, как их малюют. Глядишь, многие из них получше нас будут. Выпьем за них!»⁴² В интеллектуальных кругах превозносились достоинства выстроенного Сталиным общества – этому способствовало и отсутствие в прессе любых упоминаний о преступлениях режима. В США Уэнделл Уилки, кандидат от Республиканской партии на выборах 1940 г., писал в книге «Единый мир» (One World): «Во-первых, Россия – эффективное общество. Оно работает. Оно оказалось способно выжить. Во-вторых, в этой войне Россия – наш союзник. Русские, подвергшиеся еще более страшным испытаниям, чем даже британцы, блестяще это испытание выдержали. В-третьих, нам предстоит сотрудничать с Россией после войны. Без этого прочный мир недостижим»⁴³. Английский академик сэр Бернард Пэрс писал в Spectator о том, как его страна с благодарностью видит «сколь тяжкое бремя несет этот великий и храбрый народ в нашей общей битве против сил зла, и чувствует искреннее желание сохранить и после войны эту взаимную дружбу, без которой невозможен мир в Европе»⁴⁴.

Пэрс приветствовал описание советского общества, опубликованное американским поклонником СССР: «Перед нами обычные, склонные к заблуждениям люди, которые учатся на своих ошибках и, преодолевая неимоверные трудности, пытаются построить в одной из самых отсталых европейских стран новое человеческое общество, где государство будет заботиться обо всей массе населения». Многие читатели охотно проглатывали эту чушь: дескать, война выявила превосходство социалистической системы. Английский солдат Генри Нови услышал от друга: «Им не удалось посрамить коммунизм: никакая другая страна не показала бы себя так, только страна коммунистов, где народ поддерживает власть»⁴⁵.

Вероятно, и в самом деле только русские могли перенести и осуществить все то, что они перенесли и сделали, когда разразилась катастрофа 1941 г. Но не следует приписывать это совершенствам коммунистической системы. До операции Barbarossa Сталин действовал заодно с Гитлером, хотя и преследуя при этом собственные цели. Даже когда Советский Союз оказался в лагере демократии и вместе с западными странами боролся против нацизма, Сталин не забывал свою основную задачу: укреплять советскую империю, давить и угнетать сотни миллионов людей. Эту задачу он и осуществлял весьма целенаправленно и успешно. Нельзя преуменьшать заслуги и жертвы народа, боровшегося с захватчиками, но цели Сталина и в пору войны оставались столь же эгоистичными и враждебными по отношению к человеческим правам и свободам, как и устремления Гитлера. Советский Союз не сравнялся с нацистами жестокостью лишь потому, что на его счету не оказалось единого акта чудовищного варварства, как холокост. Тем не менее западным союзникам следовало поблагодарить русских, которые своими страданиями и жизнями спасли от гибели сотни тысяч английских и американских солдат. Пусть Советский Союз вступил в эту войну не ради высоких принципов, и всего лишь соперничество между двумя людоедами превратило Россию в основное поле боя, но здесь Третий рейх столкнулся с силами, которые смогли привести его к гибели.

8. Америка вступает в войну

Соединенные Штаты 27 месяцев следили за происходившими в Европе событиями со смешанными чувствами изумления, ужаса и презрения. Герой современного этим событиям романа Дж. Маркванда «Так мало времени» (So Little Time) говорит: «На время можно было забыть о войне, однако ненадолго, потому что она была во всем, даже в солнечных лучах. Во всем, что ты говорил и думал. Ты ощущал ее вкус в пище, слушал ее в музыке». Многие считали, что этот конфликт и торжество наци отражают общий упадок и вырождение Европы. Особой вражды к странам оси по ту сторону Атлантики не отмечалось, а этнические немцы даже активно поддерживали Гитлера. Опрос, проведенный в Принстоне 30 августа 1939 г., показал, что 68 % американцев не считают допустимым для граждан США записываться добровольцами в вермахт, но 26 % предпочли бы сохранить право на такой выбор¹. И почти никто из американцев не хотел, чтобы его страна ввязывалась – не важно, на какой стороне, – в кровопролитие, от которого ее отделял океан. В сентябре 1939 г. другой опрос уточнял, какую позицию США следует занять по отношению к воюющим державам. 37 % респондентов предложили не становиться ни на ту, ни на другую сторону, но торговать со всеми, лишь бы платили; 23,6 %, напротив, возражали против торговли с воюющими странами, всего 16,1 % предлагало смягчить строгий нейтралитет и все же помочь Британии и Франции, если те окажутся на грани поражения. Сторонники вмешательства распределялись главным образом по южным и западным штатам.