Вторая мировая война. Ад на земле

С момента прихода Гитлера к власти президент Франклин Рузвельт неустанно напоминал своему народу о грозящей также и Америке опасности и сокрушался, что никто толком его не слушает. 30 октября он писал послу США в Лондоне Джозефу Кеннеди: «Несмотря на значительные шаги к национальному объединению, совершенные тут у нас за последние шесть лет, мы все еще не разбираемся в международных географических связях и не понимаем, как быстро исчезают пространства и локальные экономики»². Но привычка к изоляционизму по-прежнему была сильна, и с 1939 по 1941 г. президенту приходилось оказывать помощь Британии с оглядкой на общие сомнения и даже недовольство. Тем не менее этот умелый политик сумел овладеть общественным мнением, причем в стране, где, по словам одного из его помощников, это мнение «отличалось величайшей неустойчивостью». Один из частых гостей Белого дома Роберт Шервуд писал: «Пока в Западной Европе не разразилась катастрофа и у руля не встал Уинстон Черчилль, дело союзников не казалось особенно привлекательным даже тем, кто ненавидел фашизм со всеми его зверствами»³.

Писатель Джон Стейнбек весной 1940 г. несколько недель ходил под парусом вдоль тихоокеанского побережья Южной Америки и 26 марта писал с пути другу: «Мы не слышали новостей из Европы с тех пор, как отплыли, да и не очень-то жаждем. На берегу мы встречаем людей, которые даже не знают о существовании Европы, и от этого только выиграли. В этой поездке мы обретем образ мира, где нет места Гитлеру и Москве, а существует нечто более живое и сильное, чем они оба»⁴. Стейнбек разделял мнение многих либералов: Америке придется рано или поздно вступить в схватку – но ни малейшего энтузиазма эта перспектива у него не вызывала. «Если б не надвигающаяся война, я мог бы рассчитывать на несколько лет спокойной и приятной жизни», – писал он 9 июля⁵.

В то утро в апреле 1940 г., когда немецкие солдаты вошли в Норвегию, репортеры столпились в кабинете Франклина Делано Рузвельта, вопрошая, не приближает ли это событие вступление Штатов в войну. Президент ответил, тщательно подбирая слова: «Скажем так: события последних двух суток, несомненно, побудят многих американцев задуматься о вероятности войны». Изначально Рузвельт не хотел избираться на третий срок в 1940 г. и говорил друзьям, что изменить решение его побудил общемировой кризис, в особенности падение Франции. «Вопрос о том, выдвинет ли Рузвельт свою кандидатуру, – писал 15 мая того же года один из близких к Рузвельту людей Адольф Берле, – решается на берегах Мааса»⁶. Но, возможно, слова о нежелании участвовать в выборах были только словами, поскольку Рузвельт, как и большинство правителей, не был равнодушен к власти. Следующие поколения признают, что именно этот человек из всех американцев был призван провести народ через величайшие в мировой истории катаклизмы, но довольно активное меньшинство соотечественников, в том числе деловое сообщество, в ту пору противилось новому избранию Рузвельта. Дональд Нельсон, впоследствии отвечавший за промышленную мобилизацию страны, писал: «Кто из нас, кроме президента США, вполне осознавал, какая предстоит работа? Люди, с которыми я встречался и беседовал, даже члены генерального штаба, военные, моряки, офицеры высшего ранга, видели в программе обороны лишь средство не допустить врага на берега Америки»⁷.

Перевооружение началось в мае 1938 г. Биллем об увеличении состава флота было выделено $1,15 млрд на оборонные расходы, а затем в ноябре последовал Билль о торговле, модифицировавший Акт о нейтралитете таким образом, чтобы Франция и Британия могли приобретать американское оружие. Рузвельт созвал в Белом доме совещание руководителей всех армейских подразделений и велел им готовиться к войне, в первую очередь существенно наращивая численность вооруженных сил. В 1940 г. он протолкнул через конгресс Акт об ограниченной воинской повинности, предусматривавший обязательную военную службу для определенных категорий призывников. В бюджете появилась новая строка: $15 млрд на программу перевооружения. Президент лично обратился к законодателям и объяснил одну из задач: ежегодно производить 50 000 самолетов. На это начальники штабов отреагировали запиской, которую подписал адмирал Гарольд Бетти: «Мистер президент, ВЕЛИКОЛЕПНО! Бетти (за всех нас)». За два года с сентября 1939 г. армия США численно выросла – с 140 000 человек до 1,25 млн, однако начальники штабов понимали, что инфраструктура и люди не готовы к большой войне. Не только гражданские, но и многие кадровые военные не были уверены в том, что их стране следует ввязываться в войну, и многие все еще не понимали неизбежность этого.

Молодые люди, оказавшиеся в силу Акта о воинской повинности в лагерях боевой подготовки, томились. «Какая скука служить в мирное время, – писал в романе, датированном 1941 г., Карсон Маккалерс. – Что-то происходит, но то же самое повторяется вновь и вновь. Скука усиливается благодаря изолированности от мира, благодаря безопасности и безделью, ведь в армии нет другой заботы, кроме как шагать в ногу»⁸. Журналист Эрик Сиварейд описывал, как Рузвельт «постепенно собирал упиравшихся, недоумевающих, недовольных людей в армию. Никто из гражданских лидеров не смел называть этих людей “солдатами”, как будто в самом этом обозначении было нечто постыдное, и мало кто отваживался напомнить, что призывников обучают убивать»⁹.

Укрепление армии предусматривало также покупку 20 000 лошадей. «Армия США слишком поздно начала всерьез готовиться ко Второй мировой войне, – писал Мартин Блуменсон. – В результате программа подготовки, разработка оружия и все остальные вопросы решались впопыхах и на ходу, непоследовательно и весьма неудачно, во весь тот короткий и напряженный период мобилизации и организации военного производства непосредственно перед и после Пёрл-Харбора»¹⁰. Подполковник Дуайт Эйзенхауэр, командовавший пехотным батальоном в форте Льюис, штат Вашингтон, сказал своим подчиненным: «Нам предстоит война. Страна вступит в войну, и я хочу, чтобы сражались в этой войне люди обученные»¹¹. И за такие речи он удостоился насмешливого прозвища Айк-паникер.

Многие интеллектуалы рассматривали европейскую войну как схватку двух делящих мир империализмов. Это мнение отражено в трактате Квинси Хоува «Англия ожидает, что каждый американец исполнит свой долг» (England Expects Every American to do His Duty, 1937). Они бы предпочли, чтобы Америка в одиночестве предприняла крестовый поход против фашизма, лишь бы не вступать в союз с дряхлыми нациями Европы. В особенности нестерпима была мысль, что США поспособствуют сохранению британской, а также французской и голландской колонизационной системы: связь с этими империалистическими державами марала доблесть и честь Соединенных Штатов. Можно ли вообще считать достойной и праведной войну в союзе с английскими тори?¹² Издание левых Partisan Review восклицало: «Вступив в войну под лозунгом “Остановить Гитлера!” мы добьемся лишь немедленного распространения тоталитаризма в нашей стране!»

Казначей Гарвардского университета заявил ректору: «Гитлер победит! Лучше с ним не ссориться». Роберт Шервурд отмечал, что многие бизнесмены, в том числе Роберт Вуд, Джей Хормел и Джеймс Муни, были убеждены в победе Гитлера и советовали иметь дело с ним, а не с союзниками. На встрече в посольстве США в Лондоне 22 июля дипломаты пришли к заключению, что у Великобритании есть шанс продержаться до 30 сентября, но особой уверенности в их голосах не прозвучало: с равной вероятностью остров, отстаиваемый Черчиллем, мог к тому времени оказаться и полностью захвачен. В сентябре 1940 г. в Atlantic Monthly появился манифест Кингмана Брюстера и Спенсера Клоу, издателей студенческих газет Йеля и Гарварда: от имени всех студентов они заявляли, что молодежь не собирается спасать Европу от Гитлера.

Понятно, с каким чувством читали подобные декларации англичане. Их премьер-министр возлагал все надежды на победу в США сторонников войны, а летом 1940 г. к возмущению по поводу недостаточной помощи со стороны Америки присоединилось и более серьезное сомнение: а можно ли вообще доверять иным вашингтонским политикам? 17 июля Черчилль письменно возражал против того, чтобы американцам сообщали важную военную информацию: «Я бы не торопился выдавать наши секреты, пока Америка не выразит гораздо большую готовность вступить в войну, чем она выражает сейчас. Полагаю, всё, что мы сообщаем различным службам США, где числится немало немцев, живо попадает в Берлин»¹³. От этого подхода Черчилль отказался лишь тогда, когда стало ясно, что лишь полная откровенность с этим пока еще ненадежным союзником обеспечит Британии американские поставки.

Рузвельт, со своей стороны, сумел получить санкцию и на помощь Великобритании, и на перевооружение, воспользовавшись аргументом генерала Джона Першинга, самого знаменитого американского участника Первой мировой войны: эти меры не втягивают Америку в конфликт, а, напротив, способствуют тому, чтобы война не затронула западный берег Атлантики. Поначалу англичане расплачивались за все поставки наличными, однако их валютные и золотые запасы вскоре исчерпались и во второй половине 1941 г. вступили в силу правила ленд-лиза. В сентябре 1940 г. Америка одобрила предложенную Рузвельтом сделку с англичанами, основанную на принципе «истребители в обмен на военные базы». Даже изоляционистская Chicago Tribune приветствовала «любое соглашение, которое предоставит США морские и воздушные базы в регионе, где должна распространяться зона оборонительных интересов Америки. Это триумф». Черчилль также прислушивался к постоянным настойчивым требованиям Вашингтона не разглашать подробности своих отношений с президентом до выборов 1940 г., и этот совет также подразумевал, что после выборов Америка примет более активное участие в европейском конфликте.

Поражение люфтваффе в Битве за Англию существенно повлияло на настроения американцев: хотя большинство по-прежнему не рвалось вступать в бой, по крайней мере появилась надежда, что народ Черчилля продержится. В сентябре военный министр Генри Стимсон записывал в дневнике: «Любопытно наблюдать, как общественное мнение склонилось в пользу вероятной победы В. Б. Рассеялась господствовавшая двумя месяцами ранее атмосфера пессимизма. Отчеты наших наблюдателей на том берегу изменились, сделались более оптимистичными». Тем временем вступил в силу Тройственный пакт Германии, Италии и Японии, и американцы начали понимать, что это общий и угрожающий всему миру враг: едва ли с дюжину демократических стран оставались еще неоккупированными. Октябрьский опрос мнений показал, что уже 59 % американцев выступают за снабжение Великобритании оружием, даже если тем самым страна рискует быть втянутой в войну.