Вторая молодость Фаины

— А что внутри шоколада?

— Медовая нуга, Ваше Императорское Величество, — ответила я.

У императора в этот момент, кажется, произошло озарение:

— А не про медовые ли эликсиры вы ко мне приходили спрашивать?

— Верно, Ваше Императорское Величество, — подтвердила я, улыбнувшись, — Про них, вот и шоколад тоже на меду.

— А что это у вас всё с мёдом? — поинтересовался он.

— У меня в имении в Пермской губернии — пасека, — улыбнулась я.

— Это интересно, — улыбнулся император и взглянул на супругу. — И что, хороший мёд на пасеке?

— Лучший, Ваше Императорское Величество, золотой, — сказала я с гордостью.

— Ну так пришлите нам ко двору, мы попробуем, — улыбнулся император, и, кивнув, перешёл к следующему участнику.

Когда церемония закончилась, некоторых из присутствующих вызвали организаторы. Алексея тоже вызвали, и он ушёл. Мы не успели договориться, стоит ли мне его дождаться или нет. Я подождала примерно тридцать минут, но потом всех начали выводить из дворца, а Алексей всё не появлялся, и мне пришлось уйти.

Почему-то мне казалось, что он обязательно заедет вечером… Но он так и не приехал. Потом меня закрутили дела, потом улучшилась погода, и мы поехали гулять на лодочке по каналам. Полинке очень понравилось.

Но с Алексеем до отъезда я всё-таки собиралась увидеться. Мне почему-то казалось, что нам всё-таки есть что обсудить. Хотя бы просто поговорить о дальнейшем сотрудничестве: «Тоблерон » , конечно, отличный шоколад, но у меня же есть ещё идеи.

Так, успокаивая себя, я планировала оставшуюся неделю. И первым делом решила поехать к Валентине Егоровне Вышинской.

«Каково ей сейчас? — думала я, — а ведь благодаря ей, я, возможно, избежала чего-то непоправимого.»

Не откладывая дело в долгий ящик и не заявляя о себе заранее, я приехала к особняку Вышинского на Миллионной улице. Ворота, точно так же, как и в прошлый раз, были закрыты. Но в этот раз, получив мою карточку, лакей уже через пару минут вышел и открыл калитку, приглашая меня пройти внутрь.

Погода стояла хоть и не жаркая, но сухая. А здесь, на Миллионной, ветра не было, расположенные на набережной дворцы прикрывали улицу от невских ветров.

Меня проводили внутрь дома. Если снаружи дом был весьма сдержанным, то внутри он был очень богатый.

Я вспоминала свой первый в этой реальности визит в подобный особняк, к князю Дулову. Тогда у него мне показалось, что всё было уж слишком вычурно, нарочито много позолоты, бархата, кожи и красного дерева. Здесь же всё было по-другому. Позолоты гораздо меньше, зато больше натурального камня.

Пока я шла к Валентине Егоровне через сменяющие друг друга гостиные, успела посмотреть две, и обе были разными. Одна была отделана малахитом, я почувствовала себя в сказке про Хозяйку Медной горы. Другая, розовым мрамором, что почему-то напомнило мне древнегреческие мифы. Не знаю почему, просто такая вот ассоциация. Возможно, потому что в гостиной стояло несколько скульптур изображающих древнегреческих героев.

Сама Валентина Егоровна была в следующей гостиной или скорее комнате для девичьих посиделок. Стены, обитые мягкой розовой тканью, на окнах лёгкие занавеси из розового газа, небольшие картины, изображающие пасторальную жизнь, как мне показалось, где-то в Италии, мягкие диванчики, пузатые кресла и маленькие столики с фигурными ножками. Один из таких столиков был вырезан в виде слона или, скорее, слонёнка.

Валентина Егоровна была аккуратно причёсана, одета, бледна, но выражение лица у неё уже не было тем затравленным, каким я запомнила его на обеде у Нурова в Екатеринбурге. Увидев меня, она улыбнулась и предложила присесть в одно из мягких круглых кресел. Я садилась аккуратно, боясь провалиться, а как потом вставать? Но кресло оказалось анатомически правильным: казавшееся мягким, оно обладало достаточной жёсткостью под сиденьем, чтобы не проваливаться коленями вверх.

— Очень рада, Фаина Андреевна, что вы приехали, — сказала Валентина Егоровна. — Я уже сама подумывала вам написать… всё с духом собиралась.

Я посмотрела на неё, и мне показалось, что духа в этой маленькой, бледной, болезненно выглядящей женщине весьма много.

И тут она сказала совершенно неожиданно:

— Спасибо вам, Фаина Андреевна.

— За что? — удивилась я, совершенно не понимая, в чём дело.

— За то, что не побоялись, смогли достучаться до тех, кто действительно мог вам помочь… Потому что это уже было невыносимо, — сказала она, и в её глазах появилась боль. — Поверьте… он бы не остановился.

— Да, спохватилась она. — Сейчас я вам кое-что покажу, — сказала Валентина Егоровна, отошла к небольшому бюро, стоящему у стены, и вытащила оттуда несколько писем — или, скорее, стопку бумаг.

Когда она принесла их и положила передо мной, я поняла, что это действительно были письма.

— Почитайте здесь, конечно, я отдам вам их с собой, Фаина Андреевна. Но, возможно, у вас возникнут вопросы, — сказала она спокойно.

Открыв первое же письмо, я обнаружила, что это была переписка между Вышинским и Анной Игнатьевной Стрешневой. И я поняла, что сейчас начну читать и узнаю что-то, что, будь я настоящей Фаиной Андреевной, было бы для меня крайне неприятным. Так и вышло.

Глава 63

Фаина

Матушка Фаины, по-своему, видимо, любила дочь. Сына же не любила вовсе, потому что он был не её сыном, Иван был сыном Андрея Стрешнева от первого брака. Но больше всего она любила себя, и ни в чём себе не отказывала.

Оставшись вдовой, какое-то время жила в своё удовольствие, хотя и оплачивая обучение дочери. Но когда доходы от предприятий, оставленных мужем, иссякли, да ещё её обманул собственный любовник, и денег перестало хватать на развлечения, она действительно решила поправить свои дела за счёт дочери, и фактически продала её князю Дулову.

Но Фаина влюбилась в Дмитрия Алексеевича, и план с Дуловым провалился. Все те деньги, которые Анна Игнатьевна занимала у князя, нужно было возвращать. И вот тогда появился Сергей Николаевич Вышинский, крупный государственный чиновник.

Я оторвалась от писем и задала вопрос Валентине Егоровне:

— А откуда Сергей Николаевич узнал о месторождении на моей земле?

Валентина Егоровна рассказала.

Оказалось, что к нему пришёл некий крестьянин, проживавший в деревне Пышминская, он нашёл там самородок золота. Крестьянина не пустили дальше, и потому никто, кроме Вышинского, так и не узнал, что на земле Стрешневых может быть месторождение. Тогда у Сергея Николаевича и созрел план, как заполучить эту землю.

И что-то меня царапнуло в этом рассказе.

— А крестьянин прямо к Сергею Николаевичу пришёл? — спросила я, перебив Валентину Егоровну.

Она потупилась:

— Нет, конечно, он пришёл к старосте деревни, а тот к градоправителю.

И услышав это, я получила, наконец, недостающие ячейки этого странного пазла. Конечно же, куда же без Нурова. Но доказательств, как я понимаю, нет, если только сам Вышинский ничего не расскажет.

— Простите, Валентина Егоровна, — оторвалась я от своих мыслей, — продолжайте, пожалуйста.