Вторая семья

Мы с ним вышли из квартиры. Сын выкатил большую сумку, удобнее перехватил клюшку. Сегодня я собиралась отправить его на такси одного, и это тоже был повод для волнений.

– Какое желание? Озвучь мне его, тогда и посмотрим, - улыбнулась сыну, даже не представляя, о чем именно он попросит.

Тем неожиданнее стали слова Вадима:

– Я хочу познакомиться с сестрой. Папа вроде только «за».

Я застыла столяным столпом, а внутри у меня все вскипело. Сын так просто и легко говорил о той, другой семье, словно это было чем-то совершенно обыденным. Не тем, что меня едва не уничтожило.

– Я категорически против, - отрезала, и тут же увидела, как Вадим недовольно поджал губы.

Мы вышли из подъезда. Такси еще не подъехало, и хоть было не место и не время произносить то, что я собиралась озвучить, все же проговорила:

– Вадик, мы не станем играть в прекрасные две семьи, пойми это, пожалуйста. Я уже сказала тебе не раз - такое не прощают. Понимаешь? Ты осознаешь значение этой фразы? Папа едва меня не убил своим поступком, а сейчас ты - убиваешь еще больше. Когда делаешь вид, что все так, как должно быть. Когда хочешь поехать туда, к этой… женщине… к этой своей сестре. В то место, где папа нас предавал год за годом! И меня, и тебя! Может, ты вообще хочешь, чтобы у тебя была другая мама?

Я совсем не желала говорить последнюю фразу, но меня так выворачивало наизнанку, что я уже себя не контролировала.

– Перестань… что ты такое говоришь?
– всхлипнул Вадим, и я увидела, как он сдерживается, чтобы не расплакаться.
– Мне не нужна другая мама… никогда не будет нужна!

Он произнес это с жаром, глядя на меня так, как будто был во всем этом виноват с самого начала. Но мне нечего было добавить. После того, что видела на дне рождения Ани и после того, как повела себя эта женщина, что именно она кричала в мою сторону, я лучше лягу и умру, чем позволю сыну ездить на знакомство с новообретенными родственниками.

– Тогда этот вопрос закрыт, - отрезала я и кивнула на машину.
– Садись в такси и сразу же позвони мне, как доберешься.

– Хорошо…

Мы погрузили сумку в багажник, после чего Вадим, поцеловав и заверив меня, что любит, уехал.

Я пыталась успокоиться. Слова сына задевали так сильно, что мне казалось, будто мне вскрыли нутро и вынули все органы наружу. Неужели он и впрямь не понимал, как сильно ранит меня этими разговорами?

Но на этом мои испытания на сегодня не закончились.

– Никакой другой мамы у твоего чуда не будет. Мне он на фиг не сдался, - донесся до меня голос, который я уже могла узнать из тысячи, хоть и слышала всего раз в жизни.

Анна Лемешева собственной персоной. Она стояла чуть поодаль, очевидно, приехав на черной машине, возле которой маячил обезьяноподобного вида охранник.

Мое горло схватило спазмом, а кровь бросилась в голову. В висках бешено заколотился пульс.

– Что тебе здесь надо?
– выдохнула я, оглядываясь.

– Антон не ночевал дома, - чуть лениво, но все же сорвавшись на визжащие нотки в конце произнесенной фразы, сообщила мне Лемешева.

– И ты решила искать его у меня?
– хмыкнула я.

Голос дрогнул. Черт побери, но иного от меня и ждать не приходилось.

– А где мне, по-твоему, его искать?
– зло рассмеялась Анна.
– Я же его из твоей норы выпнуть последних пару лет не могу!

Она так и сказала - из твоей норы. Словно я, как лиса кролика, тащила к себе Антона день за днем.

– Вот как? А сейчас тебе что мешает это сделать? М? Мы с Антоном больше не вместе. Или он сбежал от тебя, не выдержав твоего пребывания рядом?

Лемешева подлетела ко мне так внезапно, что я не успела сделать и шагу назад. Ее пальцы с длинными ногтями впились в мое плечо.

– Послушай меня, маленькая тварь… Я пять лет с ним! Пять! И я всегда получаю то, что хочу. Если нужно будет - смету тебя с пути ко всем чертям. Устрою тебе веселую жизнь, когда ты не то что в свой дерьмовый салон устроиться не сможешь, но и вообще будешь рада, если тебя возьмут мыть обгаженные подъезды! Поняла?

Анна вопила эти слова, брызжа слюной и, похоже, ее снова настигал приступ, о которых говорил Лемешев. Я нашла в себе силы и отпихнула Лемешеву… вернее, попыталась это сделать, но она лишь крепче впилась в мое плечо.

– Про полицию что-нибудь слышала?
– выдохнула я ей в лицо.
– Или ты в каком-то другом мире живешь?

Она вдруг запрокинула голову и рассмеялась. Будто не человек передо мной стоял, а дьявол в женском обличии. От этого смеха по телу прошла дрожь.

– Ты права, я живу в другом мире. И таким, как ты, в нем не место. Моих денег и связей хватит купить не только полицию, но и весь этот город с потрохами!

Она отступила и театрально отряхнула руки. Смотрела на меня с такой смесью злобы, ненависти и безумия, что я лишь усилием воли оставалась на месте и не бежала позорно, чтобы спрятаться.

– Ни мой отец, ни Антон… ни кто бы то ни было, меня не остановят. Мне плевать на контракты, которые могут сгореть, плевать на возможные скандалы. Ты и так жила за мой счет все это время, тварь… Я давала твоему мужу деньги, квартиры и машины. Я! А ты спала с моим мужиком. Только сейчас - все. Узнаю, что он крутится возле тебя снова - я за себя не отвечаю.

Она развернулась и ушла. Цокот ее каблуков еще долго звучал у меня в ушах. И даже когда машина Анны Лемешевой скрылась с глаз, я так и продолжала стоять, словно вкопанная.

А когда пришла в себя, достала телефон и написала Адаму:

«Прости, я опоздаю на работу сегодня. У меня проблемы».

22

Антон перекладывал с места на место бумаги в сейфе, рассеянно просматривал их, клал обратно, чтобы потом снова взять и, точно так же пробежав беглым взглядом, положить на место. Его мысли были сосредоточены на том, что, как снежный ком, вдруг навалилось со всех сторон.

Сначала приступы этой идиотки, которую порой хотелось придушить собственными руками. Потом - Лемешев, чтоб его черти драли! И какого хрена он вообще влез туда, где его не ждали?

Жизнь Семиверстова летела в трубу. Весь уклад, в котором ему, в целом, было весьма комфортно существовать, превратился в ничто. И как с этим всем совладать и вырулить все обратно, он не знал. Ощущал лишь, что до одури боится потерять Милу. Или просто удобную жизнь рядом с ней? Впрочем, если одно без другого существовать не могло, какая, к чертям, была разница, как обозвать то, чего он опасался лишиться?