Вторая смена

– Кыс-кыс-кисо… Бейс! Кыса-кис…

– Какого хрена?! – Оказывается, рядом со мной стоит Артем. Движения кота становятся не такими резкими, рев тоже прикрутили. Зверь роется в куче сброшенных вещей.

– Евдокия, Артем Викторович, сейчас приберем, миль пардон. Мы с Аннушкой на кухне чай пили, а он… – Деликатный Дима поворачивается ко мне спиной.

Тишина настолько нелепа, что звук опрокинутой жестянки звучит спасением. Он как целебная пощечина, с помощью которой мир возвращается на свои места. Огромный зверь гоняет по полу круглую жестяную коробку с елочно-цветочным узором на крышке.

– А ну не смей! – Анька срывается со стула. – Это не твое, понял, дурак?

Ошеломленный котище выпускает жестянку из когтей. Взмявкивает – давно забытым сигналом воздушной тревоги.

– Бейс, нашкодил, а теперь… – сурово говорит Дима, пробуя приподнять письменный стол. Спустя пару секунд к нему присоединяется Темчик.

Ну и нервы у вас, мадемуазель Озерная! А то вы раньше не знали, что коты по весне всегда дуреют, а в любое время года в закрытых помещениях бесятся. Их именно поэтому никто в квартирах и не держит.

– Еще вот тут вот. А, ты ж не слышишь! – Дима смотрит на мотающего головой Темку, пробует жестами объяснить, чтобы он взялся вон за ту ножку. Стол описывает в воздухе дугу, кратко скрипит и возвращается на свое место. Бейс ведет ухом, а потом сует морду в перевернутый ящик. Недоуменно мурчит.

– Хулиган! – строго говорит ему Дима. – Господа, двадцать лет с этим неслухом живу, и он уже третий раз меня так позорит.

– Фигня какая, не парьтесь… – Улыбка возвращается ко мне по частям. Какое счастье – проделки обычного невоспитанного кота. Чтобы понять, что у тебя все хорошо, надо просто как следует испугаться.

– В восемьдесят девятом этот паразит, еще кутенком, такую же компрометацию устроил. Я добро и разум сеял – под окнами, чтобы потом легче было собирать, так он… – Бейсик виновато прижимает к башке черные, похожие на бумажные кораблики, уши. Подходит к Аньке, трется о ножку ее стула.

– Видишь, дочка, он прощения просит? Не будет он больше так.

Анька поставила на колени свою драгоценную коробку и сосредоточенно там копается. За ее спиной сейчас стоит Артем – недвижной охраной, готовой схватить за шкирку любую, даже самую пушистую опасность.

– Евдокия? – говорит Дима, аккуратно пристраивая в шкаф вешалки. – Может, у вас инструмент испортился или чушь плохо помололась и закисла? Наши коты всегда на испорченное ведьмовство шерсть топорщат.

Я не успеваю принять извинения. Анюта, проведя ревизию в жестянке, обращается к зверю с обличительной речью:

– Тебя не учили, что без спросу чужие вещи брать нельзя? – Бейс срочно отворачивает морду – так, будто несчастная банка раскалена добела. – Вот, смотри, кошки в такое не играют! Это мама Ира рисовала! И вырезала тоже она! Очень давно!

Пожелтевшие кружевные бумажки порхают в Анькиных пальцах. Мне никогда в голову не приходило рассмотреть бумажную барышню и ее наряды. Я в упор не замечала допотопность прорисованного гардероба, ломкую желтизну бумаги, блеклость красок.

– Она мне велела беречь, потому что это очень дорогая кукла! – Анька вытаскивает наружу маленькую, ростом с половину карандаша, фигурку, облаченную в гимназическое платье, заботливо поправляет бумажную ленточку-прищепку. Куколка поворачивается ко мне то раскрашенным личиком, то серой изнанкой, где можно рассмотреть полустертую надпись. Она выполнена по всем нормам старой орфографии, с ятями и ерами.

– Да, я вижу. Очень дорогая.

В ночь Казни, когда мы уходили из разоренной квартиры, Савва Севастьянович сунул мне жестянку, а через пару часов сообщил, что Анька теперь будет жить у меня. Я решила, что самодельная куколка – такой жирный намек. Вот тебе любимая детская игрушка, а чуть позже и ребеночка вручим. Со Старого станется в шарады поиграть.

– Секундочку, я переоденусь.

Артем думает, что я тащу его в спальню на второй заход. Из комнаты отступает так, что любо-дорого смотреть.

– Темка, там закладка! В Анькиной коробке!

– Ты уверена? – Он смотрит на меня так легко, будто ничего страшного не произошло. Это хороший взгляд на жизнь: раз он не боится, то и я бояться не стану.

– Жень, что с минусовыми закладками делают?

– Ликвидируют. Разряжают.

– Ясно. Инструкция по разрядке есть?

– Этим спецы из Конторы должны заниматься. Нам надо барахло из дома выволочь, чтобы оно воздух не отравляло. Потом в Контору отзвонить: пусть особист приезжает и взрывает при трех свидетелях.

– Сейчас вытащим, не вопрос.

– День на дворе, мирских до хрена, зацепит эмоциями. Я месяц назад на такую минусовку выезжала. Там расческа рванула так, что я мозгами в собственное детство улетела часа на два. А ты прикинь, как мирского приложить может?

– Предлагаешь ждать до ночи? А раньше не сдетонирует?

– От минусового аргумента логичных действий не жди. Он сам по себе работает. Давай его оттащим куда-нибудь в безлюдное место.

– В районную библиотеку. Там за день полтора человека бывает, – хмыкает Темка. Я подмигиваю ему в ответ:

– Жалко, что ту стройку разморозили. Вот вечно у мирских так, когда не надо.

– Зато на стройке теперь цемент свеженький. Закатаем в него, пусть себе покоится с миром. Как в киношке про крестного отца, – почти ласково говорит Артем.

– Ты озверел? – всерьез пугаюсь я. – Там мирские жить будут. Детей растить, мечтать. А мы их аргументом. До депрессии как минимум.

– Женька, там офисный центр строят. В нем, по-любому, депрессия.

Я не успеваю отбить реплику: слышится разъяренный мяв кота. Времени в обрез.

– Тем, а давай на кладбище коробку? Туда, где вы вчера гуляли. Там после закрытия никого не останется. Приду, лягу шинелькой, дотемна полежу, а потом наших вызвоню.

Он не отвечает, смотрит хмуро. Ой, ну я и дурында. Надо было сделать так, чтобы эта идея Артема осенила. Он бы тогда сразу согласился.

– Я понимаю, это бредятина в чистом виде, но ничего другого не придумалось. Тем?

– Жестянку тащу я. Без вариантов. – Чем дольше Артем на меня смотрит, тем понятнее, что он свой. Не просто справедливый, пусть даже по своей кривой логике. Он знает, как надо, и так уверен в этом знании, что способен все объяснить. Взглядом. Молчанием.