Вторая жена Пушкина

– - Давненько рука подлинного мастера к вам не прикасалась, девушка, -замурлыкал он возле ее уха.
– - Сделаем вас красивой. Доверяете моему вкусу?

– - Делай, Костя, -- Тамара его торопила.
– - Делай скорей!

– - А может, оставить ее лохматой?
– - продолжал он, как бы невзначай проведя пальцами по ее шее.
– - Лично мне вы и так нравитесь.

– - Прекрати свои глупые шутки, -- оборвала его Тамара.

Костя надел на Диану пластмассовую накидку и втолкнул ее голову в раковину под кран.

– - Вода очень горячая, -- пробормотала Диана, булькая.

– - Надо помолчать, а то захлебнетесь, -- Костя уже ее намыливал.

Еще через час, когда она вернулась к зеркалу и Костя снял капюшон, на Диану посмотрела мрачная блондинка.

– - Что вы наделали?
– - взвизгнула Моргалкина.
– - Кто вас просил?

– - Как кто? Вот она!
– - сразу заложил Тамару Костя.
– - Но вообще-то вам идет. Это я как эксперт говорю. Хоть прямо под венец!

– - Улыбнись, -- приказала ей Тамара, -- и держи улыбку до тех пор, пока не выйдешь замуж.

– - Не хочу я замуж!
– - крикнула Диана, и женщины в очереди засмеялись.

Глаза ее вдруг расширились, и в них застыла догадка. Неряшливый вид всегда был ее защитой от проблем внешнего мира, полного опасностей. Но воевать было поздно: она теперь блондинка.

– - Он что -- едет?
– - спросила Моргалкина.

– - Кто?
– - Тамара сделала вид, что не поняла, но вопросу обрадовалась.

– - Не прикидывайся, я не ребенок. Этот... из Калифорнии...

– - Поздравляю!
– - сказал Костя, усаживая в кресло Тамару и начиная вокруг нее колдовать.

С Моргалкиной между тем случилась тихая истерика. Успокоить ее им обоим не удавалось.

– - Глупенькая!
– - просто заявила Тамара, расплачиваясь между тем с Костей.
– - Воешь, будто тебя в гарем персидского шаха продают. Да кому ты нужна? А счастье было так возможно, так близко...

За превращение в блондинку, хотя это было чистое надругательство, пришлось Диане раскошелиться. По дороге она заявила, что встречаться и не подумает.

– - Как хочешь...-- был ответ Тамары.
– - А вообще-то теперь товар соответствует требованиям заказчика. Блондинка. Грудь требуемого размера... Я думала, ты взрослая баба. А ты живой труп. Моя гражданская совесть чиста. Я свое дело сделала, а ты хоть звание Героя России за свое целомудрие пробивай!

Диана продолжала всхлипывать. На том они расстались .

5.

Тодд Данки прилетел в Питер под вечер. В Пулкове его с объятиями встретили приятели, с которыми он законтачил, когда студентом стажировался полгода тут в университете. Сонного его повезли в гости.

В самолете он поклялся себе, что не возьмет в рот ни капли спиртного, и эту клятву повторял в машине по дороге в город. Быть аспирантом на славянской кафедре тяжелее, чем на любой другой. Не потому, что приходится ежедневно много читать. Если хочешь иметь дело с русской культурой, надо научиться пить. И Данки этой частью культуры вполне овладел. В прошлый раз петербургские кореша устроили ему проводы (на его деньги, само собой); возвращаясь домой, он упал на тротуаре и очутился в вытрезвителе. Когда проснулся, все деньги и билет на обратную дорогу исчезли, джинсы заменили на рваные китайские, а ему пригрозили, что если он заикнется об этом, то никогда не уедет. Словом, славист-алкаш прошел кое-какую спецподготовку.

Вернувшись тогда в Пало-Алто, Данки остался приверженцем ежедневного употребления алкоголя по известному принципу: "С утра выпил, и целый день свободен". Соседи по дому решили выставить его, потому что один алкаш среди трезвых раздражает. Он то и дело брал взаймы на выпивку, а отдавать было не из чего. К тому же Тодд не мог платить свою долю квартплаты. Из гаража его выселили, сдав место приехавшему на стажировку аспиранту из Сорбонны. Но сжалились, оставили в доме, и Данки стал спать где попало, раскручивая ночью на полу спальный мешок, а утром пряча его в камин, который из-за лени никогда не зажигали. Так продолжалось года полтора. Потом друзья нашли ему работу, давили на него ежедневно так, что пить он перестал, и когда гараж освободился, вернулся в него.

Но с первого же дня его теперешнего пребывания в России в каждой питерском доме, едва он появлялся на пороге, первым делом ставили на стол пузырь водки. А у него была целая книжка адресов не только своих собутыльников, но и знакомых его станфордских приятелей, которые раньше побывали в Питере, и он поплыл. Неделю Тодд не просыхал, таскаясь из одних гостей в другие, и все ему объясняли, что алкоголь очень способствует прогрессу человечества во всех областях и развитию филологических наук в особенности. Чем больше водки, тем быстрее прогресс. Ему оставалось, к радости хозяев, каждый раз произносить одну банальность, которую он услышал в санфранцисском колледже от учителя немецкого и русского языков, большого любителя поддачи и знатока алкогольного фольклора: "Кто не пьет, тот стукач".

Днем Данки заехал к дружку, служившему в редакции журнала "Питерский бомонд". Там как раз пили по случаю получения денег от спонсора. Когда разошлись, заморосил мелкий дождь, а зонт и кепку Тодд оставил утром в общежитии. Был конец октября, рано осели сумерки. Шел он по Мойке в направлении Невского и вдруг остановился. Дверь в Музей Пушкина была закрыта, и на ней висела надпись "Открыто". В музее известного русского феминиста, это ежу понятно, Данки уже отметился в прошлый приезд в Петербург. Тодд пребывал в сильном подпитии, в противном случае опять в музей его удалось бы втащить только в наручниках и с кляпом во рту, чтобы не сопротивлялся и не орал. Но он вспомнил про глупую переписку с некоей лицемерной Дианой, которая тут должна работать экскурсоводом.

Пока он колебался, войти ли, дождь полил сильнее. Данки ввалился и в нерешительности застыл у дверей.

– - Проходи, сынок, -- пожилая кассирша поманила его.
– - Как раз экскурсия началась.

– - А как имя экскурс...
– - Тодд запнулся, не зная как сказать.

Русский он освоил хорошо, но говорил на нем хуже, чем по-французски или по-испански, особенно спьяну. Кассирша поняла.

– - Дианой зовут. Да какая тебе разница? Все они хорошие, дело знают.

– - Вам что дать?
– - спросил он.
– - Доллары или рубли?

– - Доллары, -- быстро сообразила кассирша.

Данки вынул пятерку.

– - Хватит?

– - Конечно, иди с Богом! Вот сюда, к лестнице. Да тапочки, тапочки на ботинки подвяжи...

Одной рукой кассирша указала ему, куда идти, другой резво спрятала пятерку за лифчик.

Пришлось привязать к грязным башмакам грязные шлепанцы. Топая в группе экскурсантов и озираясь, Тодд время от времени икал. Голова у него подкруживалась. Он то и дело толкался, наступал на чьи-то ноги и громким шепотом извинялся. Экскурсовод, симпатичная, как ему издали показалось, блондинка, держала указку наперевес, упирая острый конец ее в ближайшего экскурсанта. Она обводила взглядом группу человек двадцать и хрипловатым голосом рассказывала что-то про этот дом, в котором Пушкин прожил около четырех месяцев.

Тодд попытался зайти сбоку, чтобы увидеть ее ноги -- мешало длинное платье. Значит, решил он, либо тут так теперь модно, либо под платьем блистать особенно нечему.

В тесном кабинетике Пушкина экскурсовод остановилась перед диванчиком, подождала, пока посетители переместятся, заполнят пустоты и затихнут. Загробным голосом она произнесла фразу, от которой спазм свел ей горло:

– - На этом диване лежал смертельно раненный поэт. Пушкин попросил морошки, которую очень любил. Двадцать девятого января тысяча восемьсот тридцать седьмого года в два часа сорок пять минут дня у него упал пульс, похолодели руки. Пушкин, не вынеся мучений, скон... скончался...