Вторая жена

Наконец, примерка была закончена. Женщина попросила жестами отдать ей наряд на ушивку. Я сняла его и, не успела ещё выдохнуть от всего, как она вышла, а Набиль, наоборот, вошёл.

— Подожди! — спешно хватая свою одежду, стоявшая в нижнем белье, стала прикрываться я. — Я ещё не оделась!

— И что же? — сладко улыбнувшись, он продолжал идти ко мне, обездвижив своим страстным взглядом. Прижав футболку к груди, я застыла. — Сегодня ночью я всё равно это всё увижу.

— Мне неловко… — смущенно пролепетала я.

— Так и должно быть, — поправив выбившийся локон мне за ухо, Набиль поцеловал меня в плечо, глубоким вздохом намекнув, что с трудом сдерживается. — Нет ничего более соблазнительного, чем невинная и скромная в своей неопытности девушка.

— А что насчёт мужчин?

— Они должны быть опытными.

— Может, всё-таки, выйдешь и дашь одеться?

— Не только выйду, но и уеду сейчас до вечера. Привезти тебе чего-нибудь? Какой-нибудь еды, напитки, что-то… необходимое?

— Себя, — дотянулась я до его губ своими. — Больше ничего не нужно.

— Хорошо. Я скажу Мустафе — это тот человек, что принёс твой чемодан, чтобы он позвал тебя на обед, когда тот будет готов. Постучал и сказал «гхада».

— Гхада? Это «обед» по-арабски?

— Да. Если он произнесёт какое-нибудь другое слово, — посмеялся Набиль, — то звони мне, вдруг пожар начался, и он призывает эвакуироваться?

— О, я пойму по громкости и панике, что что-то пошло не так.

— Тогда до вечера, хабибти, — поцеловал он меня. Я удержала его за руку:

— Набиль! А паспорт тебе дать?

— Зачем? — не понял он.

— Ну… свадьба же. Разве он не требуется для оформления?

— Никах — религиозная свадьба, светские документы здесь ни к чему, — объяснил он, — кади дал разрешение, этого достаточно.

— Кади?

— Судья.

— А он мог бы не дать?

— Если бы мы были близкими родственниками или ты бы была, скажем… идолопоклонницей. Тогда бы не дал.

— Что ж, в таком случае замечательно, что всё сошлось.

— Не забудь совершить омовение, — напомнил он, привлекая меня за обнажённую талию и, ещё раз, напоследок, глубоко и властно поцеловав, вышел. Набиль говорил мне о том, что, поскольку во время никаха читаются молитвы, мы должны быть чисты не только душой, но и телом. Перед каждой молитвой мусульмане должны — в идеале — совершать омовения, и данный обряд не был исключением. Я сто раз уточнила в интернете, не сделает ли это меня случайно принявшей ислам, но нет, это не имело к этому отношения, я действительно могла повторить за имамом брачные клятвы, оставаясь православной. И при этом становясь женой Набиля. Но неужели не требуется совсем никаких документов? Может, свидетельство о браке выдадут после?

Я постаралась расслабиться, оставшись одна. По особняку бродить не хотелось, вдруг нарвусь на кого-то из прислуги, и не буду знать, что и как сказать? А если они мне что-то скажут? Не люблю глупо себя чувствовать.

Мустафа позвал меня словом «гхада», не прошло и часа. Проводил на первый этаж в столовую европейского вида — со столом и стульями. Накрыто было на меня одну, и тянуть с трапезой я не стала — расправилась поскорее, чтобы не сидеть в тоске. Если мы с Набилем будем жить здесь в те дни, что я стану приезжать в Марокко, то невольно захочется завести детей — куда столько пространства на двух человек? Слуги ходят где-то по периметру незаметно и исчезают, не успеешь и моргнуть. И всё же, пока что детей заводить я не хотела, ведь не собиралась оставлять работу. У меня ещё столько планов! Защитить докторскую. Перестать быть девочкой на побегушках, которую профессора посылают везде, куда не хотят соваться сами. Разве госпожа Сафриви может быть рядовым гидом и преподавателем? Нет, я должна соответствовать супругу. Но, получается, фамилию я тоже не поменяю? Меня устраивает «Белова», но всё же… В России Беловы вызывали две ассоциации: с Сашей «Белым» из «Бригады», бандитом и хамом, и Сашкой Беловым из «Гардемарин», романтичным юношей, готовым на всё ради возлюбленной и родины. Я перестала представляться этой фамилией и заменила её на французскую кальку «Бланш» с тех пор, как иностранцы регулярно слышали английское «be lover», будто я предлагалась в любовницы, а не «surname» называла. Значит ли что-то по-арабски фамилия «Сафриви»? Надо будет спросить.

Приняв тщательно ванную, вымыв себя всю с головой и на всякий случай три раза (Бог любит троицу, как говорится), я вышла обсушиваться, обмотавшись мягким хлопковым полотенцем. С балкона открывался обзор на весь участок до глухого глинобитного забора, вымощенные бело-голубой плиткой дорожки, бассейн с мозаичными стенками, белоснежные вазоны и пышные пальмы разной высоты. Солнце было таким большим, а небо таким чистым, что, казалось, оно всё и есть яркое, раскалённое светило.

Постучав, вновь явилась портниха. Она отдала мне наряд, жестами прося померить. Я влезла в него, осваиваясь — не жмёт ли, не трёт? Вроде бы всё было удобным, впрочем, куда ещё я хоть раз буду его надевать? Свадебные платья, какими бы красивыми не были, всего лишь для одного раза. Я не из тех девушек, которые покупают в свадебных салонах платья со словами: «Ну, если что, потом ещё раз замуж схожу в другом».

— Окей, окей, — показала я опять большие пальцы, заверяя, что стало по фигуре, в самую пору.

Женщина ушла. Снаружи опускались сумерки. В спальне телевизора не было, но я заметила его внизу, в зале, когда ходила на обед. Не хочу туда спускаться всё из-за того же языкового барьера. Пока не выучу десяток-другой необходимых фраз, никуда не высунусь. Но где же Набиль? Я позвонила ему — он не взял трубку. Спустя минут пять прислал сообщение: «Скоро выезжаю, буду через час или около того».

Если у меня будет покрыта голова, то причёска мне не нужна. Краситься я сильно не красилась, и стоило ли нарушать эту привычку? Я подвела ресницы тушью, чуть подправила брови. Легла, уставившись в потолок, точнее — балдахин. Ещё в Париже я сходила на эпиляцию. Привела себя в полный порядок, понимая, что здесь мне с этим будет сложнее.

Наконец, во дворе раздался шум машины. Подскочив, я выбежала на балкон и увидела, что приехал Набиль с ещё двумя мужчинами. Его брат? Скорее хочу с ним познакомиться! Я заметила, что все они были в длинных рубахах, или халатах, или кафтанах — как это правильно назвать? Впервые я видела Набиля не в европейской одежде, а в его родной.

Поправив волосы перед зеркалом, я пошла ему навстречу, но столкнулась с ним ещё на лестнице — он поднимался ко мне.

— Куда ты? — повёл он бровью.

— Тебя встретить, — улыбнулась я. Набиль нахмурился:

— Это не Франция, Элен, здесь нельзя при мужчинах выбегать вот так… непокрытой. Особенно в день никаха.

— Прости, я не знала, — покраснев, устыдилась я. — Разве женщины в Марокко обязаны покрываться?

— Ну, всё большее количество перестаёт так делать, — он небрежно, как бы выказывая к ним презрение, махнул рукой, — это их дело. Но ты-то будешь моей женой, и я не хочу, чтобы тебя видели здесь в таком виде. Тем более мой брат.

Мы вдвоём вернулись в спальню.

— О, всё уже готово! — заметил он разложенный наряд.

— Да, я снова мерила — всё подошло, — взяв его за руку, я оглядела внешний вид Набиля, — ты действительно другой здесь. Непривычно тебя видеть в этом. Как это называется?

— Галабея, — указал он на белую нижнюю рубашку до пола, а потом на верхний роскошный плащ-халат, вышитый не хуже моего платья, — а это разновидность джеллабы.

— Красивое…

Он взял моё лицо в ладони и посмотрел мне в глаза:

— Ты готова?

— Выйти за тебя замуж? — волнение перехватывало дыхание, но я всё равно закивала, повторяя: — Да, да, конечно!

— Тогда я пришлю к тебе женщин, чтобы правильно одели. И буду ждать внизу.

Меня затрясло. Я механически протянула за ним руку, боясь, что без него что-то сделаю не так или не справлюсь. Но с чем можно было не справиться, вступая в брак? Я доверилась этому мужчине, он становился моим супругом и, несомненно, он всё подготовил и поможет мне разобраться во всём.