Вторая жизнь Арсения Коренева книга четвёртая

Наконец зал был заполнен, я посмотрел на часы – ещё две минуты. Свет начал гаснуть через три. Ну как гаснуть… Просто его слегка приглушили.

На сцене появилась брюнетка в длинном серебристом платье, а следом и сама Герман, которую зал встретил настоящей овацией. Пока Анна Виктория с улыбкой кланялась, к чёрному, блестящему лаком роялю сел худой мужчина во фраке, и заиграл что-то лирическое, буквально на полминуты. Наверное, это и было пресловутое «Intro «Танцующие эвридики». Когда музыка смолкла, начала говорить брюнетка, в которой я определил ведущую вечера. Это была тоже полячка, поскольку в её речи проскальзывал более сильный акцент, нежели у Герман.

— Добрый вечер, паньство[5]! Добрый вечер, дорогие друзья! Я долго думала, как начать эту встречу с вами. И откровенно признаюсь – ничего оригинального не придумала. Но мне кажется, что о скромных и великих артистах надо говорить просто. И потому скажу вам просто… Приехала к вам Анна Герман!

Под аплодисменты снова послышались звуки рояля, в которых я узнал вступление к «Ave, Maria». И тут Герман запела… Ах, до чего же проникновенно она исполняла эту католическую молитву к деве Марии! У меня ком стоял в горле и в носу щипало, покосился на Риту – с ней творилось то же самое. Да и с нашими соседями тоже, насколько я мог судить, осторожно покрутив головой по сторонам. Жаль, что песня оказалась короткой.

— Аня, поговоришь со мной немножко? — предложила ведущая.

— Пожалуйста! — легко согласилась певица.

— Я хотела тебя спросить… Ты получаешь много писем.

— Да, действительно.

— А что ты с ними делаешь?

— Все очень внимательно читаю, — расплылась в улыбке певица. — К сожалению моему огромному, я не могу на все ответить, но все храню. Все абсолютно храню в большом сундуке, внизу, в кладовой они у меня лежат. И читать я их никому не даю, потому что мне кажется, читатели делятся со мной своей жизнью, своими проблемами. Спрашивают про мою жизнь. Только вот недавно первый раз я не удержалась и показала одно письмо мужу. Там было так написано: «Дорогая Аннушка! Я тебя вчера опять видел по телевизору. Ты мне очень нравишься. Если ты замужем – давай дружить всю жизнь. Если не замужем – пришли мне словарь польско-русский и разговорник. Я твой! Федя!»

По залу прокатилась волна смеха. Улыбающаяся ведущая спросила:

— А муж что?

— Муж очень сосредоточенно прочёл и сказал: «Аня, завтра же вышли ему книжки. Людям надо помогать изучать иностранные языки».

— Ха-ха, Аня, твой муж тоже артист.

— Нет, нормальный человек, — игриво улыбнулась Герман

У меня возникло такое чувство, что она сейчас покажет ведущей язык, но обошлось без ребячества.

— Скажи, почему ты сегодняшний концерт начала произведение Гуно «Ave, Maria»?

— Я думаю, что мы все – люди сцены – помним всю жизнь свою первую встречу с публикой. Для нас даже кино, телевидение, пластинка – это всё не так важно, как первая встреча с живой публикой, с залом. Это была песня, с которой я первый раз вышла людям спеть. У нас в Польше такая традиция, что вот на свадьбе надо обязательно спеть или сыграть эту композицию Шаря Гуно или Шуберта «Ave, Maria» на счастье для молодой пары. Это было на свадьбе моей подруги, ещё когда я была студенткой на першем… первом году. Моя Богуся, маленькая подружка, очень поспешила, им по 18 лет было, они поженились, и на их свадьбе я спела первый раз эту песню.

Они ещё немного пообщались, упомянув Италию, где Герман записала пластинку, и по просьбе ведущей, которая после этого ушла за кулисы, певица исполнила песню с этой пластинки – неаполитанскую народную мелодию «Марекьяре».

Как только замолкли звуки музыки, к сцене с цветами подошла поклонница неопределённого возраста, вручила букет хризантем. Рита вышла с цветами после романса на стихи Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Ну а я протиснулся к сцене после того, Герман закончила петь «Эхо любви». Правда, не я один, нас тут было трое – ещё две поклонницы помимо меня. Я дождался, пока они отдадут свои цветы, только после этого протянул букет из двадцати одной алой розы.

Она наклонилась с улыбкой принимая цветы, и неожиданно негромко сказала:

— После концерта жду вас за кулисами.

И следом, выпрямившись, с охапкой цветов в руках, которую прижимала к себе, сделал несколько шагов назад, продолжая кланяться аплодирующей публике. Я же возвращался на место в раздумьях, с какой целью Анна попросила меня заглянуть к ней после концерта. И придётся идти с Ритой, не бросать же её одну. Да и пропустят ли нас за кулисы? Может, там милиционер возле гримуборной дежурит, отсеивает назойливых поклонников.

— После концерта Анна Герман приглашает нас к себе за кулисы, — шепнул я Рите.

— Ничего себе, — её брови поползли вверх. — Да ты уже с ней, я смотрю, на короткой ноге.

На что я только подал плечами, мол, что поделаешь, это не моя прихоть.

Милиционер действительно дежурил, но тут же стоял и Ежи Шпак, который при нашем появлении сделал приглашающий жест рукой:

— Идёмте, Анна ждёт.

Милиционер с сержантскими погонами неодобрительно посмотрел на нас, но всё останавливать не стал.

Герман сидела за столиком с тройным зеркалом, известным в народе как трильяж, и из высокого стеклянного стакана пила минералку. Рядом стояла початая полулитровая бутылка зелёного стекла, известная в народе как «чебурашка», с наклейкой «Боржоми».

При нашем появлении она встала и в один шаг оказалась рядом с нами.

— Это ваша девушка, Арсений? — спросила она, с улыбкой глядя на Риту. — Какая симпатичная пани. Это же вы мне подарили вон тот букет белых роз?

Рита, естественно, запунцовела, только кивнуть и смогла, а Герман как ни в чём ни бывало продолжила:

— Спасибо большое и вам, и вашему молодому человеку за цветы. Он меня сегодня буквально поставил на ноги. Не рассказывал вам?

— Кое-что рассказал, — кивнул я.

— Как вам повезло с вашим женихом, смотрите не упустите своё счастье.

На Риту уже жалко было смотреть – так она засмущалась, что готова была, наверное, провалиться сквозь землю. Вернее, сквозь наливной бетонно-мозаичный пол, с ромбами из медных шин. А если ещё проще, то сквозь пол из так называемой мраморной крошки – практичный и огнеустойчивый.

— Я за весь концерт ни разу не вспомнила о мучивших меня болях, — продолжила Анна. — Вы сотворили настоящее чудо. Я бы за это не только тысячу, а пять тысяч отдала бы.

— О какой тысяче идёт речь? — не понял я.

— Ну как же, Ежи сказал, что вы за свои услуги попросили тысячу рублей. Я сказала ему, чтобы эти деньги он вычел из моего гонорара за несколько уже оплаченных предстоящих концертов и отдал вам. Ежи?

Мы с ней одновременно посмотрели в бегающие глазки Шпака. Тот растерянно улыбнулся, но тут же взял себя в руки: