Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья

— Любопытно, — пробормотал я, окидывая взглядом надгробия.

— Ладно, идёмте к Есенину.

Шли минут двадцать, прежде чем добрели до могилы поэта. По снимаемом в интернете я помнил, что это была белая скульптура по пояс, со сложенными на груди руками. Но видно, появится в будущем, пока же тут находился черный прямоугольный памятник с круглым бронзовым барельефом. Рассыпавшийся букет алых роз на белом снегу у подножия памятника казался пятнами крови.

— Есть тут одна престарелая поклонница, почти каждый день свежие розы приносит, — услышал я тихий голос Порфирия. — Приходит, кладёт розы, и читает стихи.

И сам же продекламировал:

Устал я жить в родном краю

В тоске по гречневым просторам,

Покину хижину мою,

Уйду бродягою и вором…

Постоял в задумчивости, вздохнул, кивнул куда-то в сторону:

— А вон там лежит Галина Бениславская. Слышали про такую?

— Что-то такое в памяти всплывает…

— Была любовницей Есенина, застрелилась на его могиле 3 декабря 1926 года. Один повесился, вторая застрелилась…

— Вообще-то поговаривают, что Есенину помогли, скажем так, повеситься.

— Я тоже слышал эту версию. Но всё же склоняюсь к официальной. Кому мог помешать простой поэт? Он же никакой антисоветской деятельности не вёл. Ну да, любил в ресторанах посиживать, с женщинами гулял, но за такое, поверьте, не убивают.

Говорит-то как… Словно слегка опустившийся интеллигент. Может и впрямь в прошлом какой-нибудь инженер или литератор.

— Могу показать могилу ещё одной музы Есенина — Зинаиды Райх. Она там с их общими детьми покоится.

Я посмотрел на часы.

— Как-нибудь в следующий раз. Погощу пока пока у самого Сергея Александровича.

— Ну что ж, не буду вам мешать…

— Постойте, мне же вас нужно как-то отблагодарить.

Порфирий посмотрел на меня, и его лицо расплылось в улыбке:

— Мне уже оттого радостно, что я вижу в вас хорошего, доброго человека, радеющего за других.

В этот момент, хлопая мощными крыльями, на голову Есенина уселась огромная чёрная ворона. Покосилась на меня одним глазом-бусинкой и так громко каркнула, что моя кожа в районе спины покрылась мурашками.

— Какая большая, — сказал я, поворачиваясь к Порфирию.

Вот только его здесь уже не было. Я растерянно закрутил головой. Не мог человек вот так моментально взять и исчезнуть, буквально раствориться в воздухе, стоило отвернуться на несколько секунд.

Ворона снова каркнула, после чего спрыгнула с есенинской головы, расправила крылья и полетела куда-то по своим делам, низко планируя между памятниками. Вот же, чертовщина какая-то…

Я постоял ещё немного, но в голове был какой-то сумбур. Ещё эта загадочная фраза Прокофия про то, какой я добрый, радеющий за других… У меня это на лбу, что ли, написано? Или Порфирий не тот, за кого себя выдаёт… А за кого он себя, собственно, выдаёт? Может, он просто живёт, как ему живётся, не задумываясь о дне завтрашнем, и его это вполне устраивает. Каким-нибудь дворником подрабатывает, чтобы за тунеядство не привлекли, ну и на папироску с чекушкой халтурит, выступая в роли местного Харона. Только не перевозя души умерших через мифический Стикс, а помогая отыскивать захоронения.

У ворот кладбища я Порфирия не увидел. Почему-то был уверен, что так и будет. Он уже виделся мне каким-то мистическо-сказочным персонажем, с какой-то целью помаячившим на моём жизненном пути.

Без трёх минут полдень я переступил порог ресторана «Арагви». Джапаридзе и его бодигард сидели за тем же столиком, и еды перед ними было не в пример меньше, чем накануне вечером. Как и посетителей, были заняты только ещё два столика. Вчерашние «собутыльники» встретили меня хмурыми взглядами, я же сохранял на лице полную невозмутимость.

— Добрый день, товарищи! — не без доли издёвки в голосе произнёс я, усаживаясь на свободный стул. — Сегодня обойдусь без возлияний, времени, да и желания особо нет. Как ваша рука, Георгий Зурабович?

— Издэваешься? — тихо прорычал Джапаридзе.

— Ничуть! Мой долг как врача — интересоваться состоянием больного. А вы в данной ситуации с вашей рукой как раз больной и есть. Ну так что, будем лечиться?

Джапаридзе, раздувая ноздри, левой рукой достал из левого же кармана пиджака перетянутую резинкой пачку денег и швырнул на стол. Я не спеша взял и сунул её в портфель.

— Надеюсь на вашу честность, пересчитывать не буду. А вот так швырять на глазах у всех… Согласен, народу пока в зале не так много, но и у стен бывают глаза и уши. Вам, может, и всё равно, однако мне не хотелось бы становиться фигурантом в деле о передаче с рук на урки крупной суммы денег. Впрочем, сделанного не вернуть, будем надеяться, что эта операция останется без последствий. Что ж, давайте приступим к возвращению вашей руке работоспособности. Для удобства предлагаю встать и выйти из-за стола.

Несколько секунд спустя мы с Джапаридзе стояли друг напротив друга. Он смотрел на меня исподлобья, и всё же в его взгляде я видел и надежду. Надежду в том числе отомстить.

На всё про всё у меня ушло около минуты. Глядя, как Джапаридзе сжимает и разжимает перед своей счастливой физиономией пальцы, я сказал:

— На всякий случай предупреждаю, что преследовать меня и пытаться как-то отомстить не рекомендую. Я так запрограммировал ваш организм, что каждые три месяц нам с вами нужно будет повторять эту процедуру. Иначе не только снова рука отнимется, но и наступит половое бессилие. В общем, станете одноруким импотентом.

— Ты…

Он вовремя себя сдержал, но его лицо изобразило целую бурю эмоций. Я в ответ только улыбнулся:

— Вы человек южный, горячий, и естественно, что я вынужден был подстраховаться. Не переживайте вы так, всё будет хорошо. Надеюсь, я не попаду под гружённый щебёнкой грузовик, переходя дорогу на разрешающий сигнал светофора.

— Ты… Ты это, береги себя.

На этот раз тон у Джапаридзе был куда более дружелюбный, видно, понял, что наезжать на меня — себе дороже. Я про себя выдохнул. Похоже, я был очень убедительным, если он поверил во весь этот бред. С другой стороны, второй день с «отмороженной» рукой ходить — то ещё удовольствие.

— А когда мы снова встретимся через три месяца, и где? — задал вполне резонный вопрос Георгий Зурабович.

— Вы дайте мне свой контактный телефон, я как в Москву соберусь — вам наберу. Или вашему помощнику, — я покосился на бодигарда.

— Кстати, — я сделал вид, что только что вспомнил. — Вы с Геннадием Матвеевичем Кузьминым нигде не пересекались? Мой хороший знакомый. Его еще Кузьмой величают. Нет?

Здоровяк склонился к уху босса и начал что-то горячо ему шептать, одновременно косясь в мою сторону. Джапаридзе изменился в лице, поглядев на меня слегка по-другому. С уважением во взгляде, что ли. Я же про себя усмехнулся и, подняв на прощание кулак в знаменитом жесте Че Гевары, направился к выходу.