Второе сердце

И он приветственно закивал одиноко сидящему в отдалении, постукивавшему о землю палочкой загипсованному.

— Ну что ж… — Тимофей перешел на Анютину сторону столика. — На нет и суда нет. Да, а вы не скажете, во сколько тот весельчак… ну, который так славно тут вас недавно разделал… фольклорист, как вы однажды выразились… когда он по выходным приходит обычно?

— Не при-де-е-ет! — торжествующе сверкнули линзы. — Не придет! На два дня раньше срока к себе домой укатил! Обещал, что после первого поражения уедет, и уехал! А бахвалился-то, бахвалился: нет, мол, братцы, придется мне до конца с вами отпуск коротать! Жидковаты вы супротив меня, жидковаты! Ха-ха! Покатил как миленький! Слон ему позавчера в двадцать четыре хода мат поставил! Слон есть Слон! Вы вот с ним, вы с ним вот сыграйте! Со Слоном попробуйте!

— А он будет здесь сегодня?

— Будет, непременно будет! Я вас представлю ему, если хотите, разумеется.

— Представьте… — Тимофей посмотрел ему вслед и включил питание Анюты — пусть оглядится, пообвыкнет, прогреется.

Он сразу понял, что это и есть Слон. Линзоглазый, выпорхнув из-за столика, спешил навстречу тощему мужчине с огромным носом, напоминавшим хобот. Пожав на ходу руку Слону, линзоглазый засеменил рядом, нашептывая, жестикулируя и кивая в сторону Тимофея с Анютой. Слон слушал, поглядывая на них и замедляя шаг, потом остановился, постоял минуту и, решительно кивнув, направился к Тимофею.

— Приветствую вас!

— Здравствуйте! — ответил Тимофей, освобождая место.

— Кеша, — Слон ткнул пальцем в линзоглазого, — мне все объяснил. Я согласен. — Он сел напротив Анюты. — Разрешите представиться: Сеня Слонкин. Для удобства можно — Слон.

— Анюта! — мгновенно ответила его соперница приятным, чуть-чуть низковатым для женщины ее комплекции голосом.

Слон снял с доски белую и черную пешки и сунул руки под стол.

— В левой! — тут же выпалила Анюта и похлопала ресницами.

— Милости прошу — вам начинать.

Слон поставил пешки на место, и Анюта сделала первый ход. Слон, не раздумывая, ответил. Анюта, и вовсе не раздумывая, сделала второй. Началось…

— Если стороны не возражают, я буду судьей! — спохватился Кеша и, хотя никто не прореагировал, молниеносно притащил из-за покинутого им столика стул и сел сбоку от играющих, опершись подбородком на табло времени.

На пятом ходу Слон достал сигарету:

— Разрешите? — и закурил после Анютиного кивка.

Как над нашей над доской мировой пока покой! —

протяжно продекламировала вдруг Анюта, и Слон закашлялся — видимо, дым не в то горло попал.

Так… Все идет как по маслу. «Все системы работают отлично… Самочувствие…» Твое, Тёма, самочувствие нормальное. А Анютино? Анюта подвести не должна: доску держит в поле зрения, запас энергии — более чем достаточный. Давай, Анюта, давай, милая!

Все столики опустели, шахматисты, превратившись в болельщиков, плотно окружили Слона и Анюту.

Ох, ох, ох, ох! Ваш дебют весьма не плох! —

протараторила, похлопывая себя руками по бедрам, Анюта и начала атаку на левом фланге. Фигуры она передвигала не очень ловко, но — аккуратно и точно ставя посредине клеточки. Слон больше не кашлял. Защищался он хорошо.

У товарища Слона весьма позиция сильна! —

польстила Анюта и тут же напала на ладью черных. Слон долго думал, как спасти фигуру, додумался, и ему удалось даже на время сдержать натиск противника. Он сделал несколько явно отвлекающих ходов, над каждым из которых тоже подолгу думал, то и дело посматривая на Анюту. Тимофею показалось, что одновременно он размышляет над чем-то еще… Перед очередным ходом Слон смиренно улыбнулся, вздохнул и, пристально глядя сопернице в лицо, произнес:

Проиграю — не забуду раскрасавицу Анюту!

Анюта на мгновение замерла, хлопая ресницами и не находя, что ответить. Она даже легонько всплеснула руками. Тимофей прикинул в уме, сколько раз за эти мгновения полученный ею сигнал успел пробежать по цепи «память — воспроизведение эмоций», множа и увлекая за собой бесконечные производные, и Тимофею стало зябко. Наконец она сделала ход, и он впервые за всю партию оказался далеко не самым сильным.

Тимофей пропустил новую прибаутку Слона, где рифмовались «волос шелковист» и «шахматист», поскольку следующий ход Анюты был не лучше.

Ну, Тёма, если так пойдет и дальше, стоять твоим призовым коням вместе с королем и колесницей в чужой конюшне. Эх вы, кони мои, кони! А впрочем — хотя бы и так! Хотя бы и так, Тёма! Стоит ли жалеть? Ведь ты уже победил, ты уже сейчас победитель — все равно, выиграет ли Анюта, проиграет ли, вничью ли кончится партия. Посмотри только на них, на шахматистов, — и на Слона, и на его болельщиков: они забыли, что играют-то с машиной! Какие у них лица! С такими лицами с машиной не играют. Глянь на судью: сейчас линзы упадут с его горящих глаз! Он последний ноготь на пальцах догрызает! Не этого ли ты хотел, Тёма, не для этого ли все затеял? При чем же тут результат партии? Получше поразмыслить — может, и полезней будет, если проиграет Анюта, нужней для дела. Конечно, тебе хочется еще и выиграть! Но найди в себе мужество быть выше, пренебречь частностью во имя главного.

Между тем, приободрившийся, окрыленный оправдавшейся хитростью, Сеня Слонкин пошел напролом:

Раскрасавица Анюта! Расскажи нам, ты откуда? Что за грудь! Какая стать! Все боюсь перечислять!

Анюта, до этого еще поглядывавшая на доску, окончательно уставилась на Слона. Лицо ее расплылось в улыбке, и только учащенно моргающие глаза выдавали, что у нее происходит внутри. А что происходило, знал один Тимофей. Чертов ограничитель воспроизведения эмоций! Как только тебя, Тёма, угораздило установить на нем такой большой диапазон?! Сузить, в тысячу раз уменьшить надо было, одну махонькую щелочку оставить, черт побери! Но кто мог предположить, кто мог предположить?!

Мой соперник, мой милок, укороть свой язычок! —

нашлась в конце концов Анюта, но так при этом умудрилась пойти, что Тимофей схватился за голову. Не всякий начинающий додумался бы до этакого! Все, конец! Анюта пошла вразнос.

У соперницы моей солнце светит из очей, и его лучами Слон в образ мухи обращен! —

подлил масла в огонь Слон и легонько двинул вперед застоявшегося короля. Тимофей на расстоянии почувствовал, как все тело Анюты дрожит от напряжения в поисках желанного ответа и ответного хода. Он даже закрыл глаза, видя ловушку, подготовленную Слоном, и тот единственный ход, который может еще спасти Анюту. Если она его не сделает, если она просмотрит его…

— Ма-а-а-т! — протрубил Слон, и Тимофей открыл глаза.

— Мат! — взвизгнул линзоглазый судья и, схватив со стола «престиж», протянул его победителю.

Анюта хлопала ресницами, растерянно разводя руки в стороны, и, когда Тимофей рывком выключил питание, так и осталась сидеть, рук не опустив. Слон вежливо кивнул Тимофею, сунул «престиж» под мышку и пошел прочь, сопровождаемый восхищенными болельщиками. Сделав десяток шагов, он повернулся, остановил толпу властным движением руки:

— Не надо шума, ребята! Не надо шума… — И зашагал дальше один. Дойдя до речки, сел на скамейку, лицом к Марсову полю, закинул ногу на ногу и закурил.