Второе сердце

— Проводить полагается.

— Обойдемся. — Корытов передал Егорину документы. — А что — жены погибших? Говорили вы с ними?

— Разговаривал, и с той и с другой по очереди. Убеждал, что сюда им нет необходимости лететь — это только задержит отправку останков. Пусть ждут в Ленинграде. Ну, действительно, зачем им прилетать — подумайте? И нервы свои тратить, и деньги… опять же…

— Верно, пожалуй, — кивнул Валентин Валентинович.

— А вещи погибших мы привезем в конце сезона — с имуществом партии. Передадим женам… Словом, они согласились со мной.

Егорин надел очки и, доставая из кармашка куртки трехцветную авторучку, начал просматривать бумаги.

«Так! За тобой, товарищ исполняющий обязанности, встреча с женами…»

Все, казалось, было оговорено (если что-то забыли — можно вспомнить до завтрашнего утреннего расставания), Егорин распрощался и ушел, а они перешли в спальню.

Устроившись на раскладушке, Валентин Валентинович блаженно вытянул под одеялом ноги.

«Они устали!» — вспомнил Корытов наколку, виденную им как-то на пляже у загорелого паренька с блатной челкой — на обеих ступнях ног, повыше пальцев. Баловство и пижонство, конечно! А вот ногам Валентина Валентиновича такая жалоба подошла бы: впрямь, устали, наверное, таскать тяжесть заматеревшего в излишней упитанности тела своего хозяина.

Корытов и сам почувствовал вдруг удручающую усталость. Сознание, что он очутился в невидимой, но тяжело давящей пустоте, овладело им полновластно. Спешил, рвался к цели, а оказался… Пустота давила не только извне — она заползала внутрь, заполняла самые отдаленные пространства души.

— Смотрю я, — покосился Бубнов, — не можете вы все-таки успокоиться в своих поисках, Трофим Александрович! Все мечетесь…

— Да ничего я не мечусь!

— Мечетесь. И зря. Я — из чистого сочувствия к вам — тоже кое-какие справки навел, по своим профсоюзным каналам. Несвойственный мне интерес к частностям личной жизни людей проявил… Не могла ваша Стрехова той ночью любовь крутить с командиром — не такой Михаил Петрович человек. Мнение о нем в партии единое: серьезный мужчина, порядочный, на легкомысленные поступки не способный. А в партии — правильно Егорин говорит — каждый человек на виду, голенький, так сказать. Успокойтесь хотя бы в этом отношении.

— Да я… я вам про такой вариант ничего как будто не говорил. И вообще, успокоился я… — Корытов щелкнул выключателем и лег.

«Кто еще из нас — Мегре? Выдает пенки Валентин Валентинович!»

— Хорошо, коль успокоились. Заканчивайте свои изыскания — мой искренний совет!.. Хотите таблетку снотворного?

— Давайте, не помешает.

Корытов сходил в соседнюю комнату за водой, проглотил лекарство.

— Я, пожалуй, тоже приму. С таблеткой — оно надежнее! — Бубнов допил воду. — К совету моему вы можете…

— Ладно, Валентин Валентинович, ладно! Спите. Закончил я «изыскания», как вы выражаетесь. Закончил и, будем считать, безрезультатно. Спокойной ночи!

— Вам — того же…

14

Женщина открыла большие, раскосые спросонок глаза, осторожно сняла с плеча руку любимого и выскользнула из постели. Умывшись, она достала из сумочки «косметичку» и стала тщательно приводить в порядок лицо, несколько, однако, торопясь и потому нервничая, — в желании закончить до пробуждения любимого. Большеглазая женщина отлично знала, что лицо ее, не подправленное с помощью пудры, теней и помады, безжалостно выдает ее истинный, не очень веселый возраст…

Покончив с туалетом, она, поминутно поглядывая на часики, позавтракала и успела уже надеть плащ и застегнуть ремешки босоножек, когда в дверях — из комнаты в коридор — появился, зевая и застегивая халат, ее любимый.

— Ты уже на ходу… — зевнул он в очередной раз. — Нашла, чем позавтракать?

— Нашла, нашла! Кофе растворимого выпила… Тебя собиралась как раз будить — тебе тоже пора собираться.

Он затяжно потянулся на вдохе, на выдохе крепко обхватил ее за талию, приподнял — легкую, поцеловал в мочку уха и осторожно опустил женщину на место.

— Шагай. Трудись.

Бесшумно открылся массивный замок, бесшумно отворилась хорошо смазанная в петлях дверь.

— Звони вечером!

Женщина кивнула в ответ и выпорхнула на лестницу.

Отсюда, из центра столицы, где жил любимый, а в недалеком будущем — супруг (она не без оснований — «Не трепач же он последний!» — этому верила), до работы ей было рукой подать. Даже в метро нырять не требовалось. Не то что от ее собственного места жительства, из тридевятого царства новостроек. Она бы могла устроиться работать поближе к дому, но не хотела: ежедневное, кроме субботы и воскресенья, пребывание в течение почти половины суток в центре города скрашивало ее существование, приобщало к подлинно столичной жизни.

Женщина вообще могла бы не работать: денег, присылаемых ее нынешним мужем, вполне хватило бы на независимое житье-бытье. Она работала для стажа, трезво отдавая себе отчет, что ничто на свете не вечно — ни красота, ни здоровье, ни мужья… Что судьба располагает по-разному, и может случиться: окажешься однажды с жизнью один на один.

Работа не тяготила ее (трех курсов экономического института, не законченного в свое время в связи с замужеством, оказалось вполне достаточно, чтобы быстро и без напряжения освоиться в должности инспектора районного собеса) и даже нравилась — всегда на людях, с людьми, разные судьбы перед глазами, характеры всевозможные. Жизнь, словом!

…Ровно в пять, закончив работу, женщина вышла на улицу, влилась в поток всегда куда-то спешащих москвичей, прошлась — без определенной цели что-либо купить — по ближайшим магазинам и отбыла в «родную деревню».

Она только-только разделась в прихожей и сунула ноги в любимые — из оленьей шкуры — тапочки, сохранившиеся с поры ее проживания с мужем в Якутии, когда над обшитой дерматином дверью прозвенел звонок.

— Телеграмма. Распишитесь, пожалуйста, вот здесь… — худой очкастый парнишка — то ли старшеклассник, то ли начинающий студент — протянул ей огрызок карандаша.

Она расписалась, закрыла за парнишкой дверь и распечатала телеграмму.

«Состоянию здоровья вашего мужа крайне желательно ваше присутствие тчк Кучумов».

Женщина прочла текст еще раз — медленнее, и еще — медленно и вслух.

«Кучумов?.. Кучумов… Да, да, муж писал: это его нынешний начальник… кажется, командир отряда… Ну что им от меня надо?!»

Бросив телеграмму на телефонный столик, она прошла в комнату, заглянула в спальню, вернулась в прихожую. Зашла в ванную, машинально пустила воду, но, вспомнив, что до ночи далеко и мыться рано, завернула краны.

Что, действительно, им от нее надо? Она ведь написала мужу, что подала на развод, что считает себя свободной и ему предоставляет такое же право. Неужели они ничего не знают?! А впрочем, благоверный — мужик не болтливый, ни к кому со своими болячками не полезет…

О разводе женщина думала давно, сначала ощущая лишь внутреннюю, возраставшую с годами, потребность как-то изменить характер отношений с мужем, потом — четко сформулировав эту потребность в одном слове: развестись! Но, и утвердившись в намерении, она год за годом тянула, откладывала, находила новые и новые оправдания своей нерешительности. Больше всего ее смущало при этом — что сказать на суде? Как объяснить причину?..