Второй Беличий Песок

– Ну травки ладно, они сухие, - раскинул Макузь, - А клюквы как много унести?

– Морозят, зимой на санках. Да собственно они и не упираются, чтобы уж особенно много. В основном как йа поняла это трава - сабельник, болотник серый, чумазиха.

– У них чумазиха растёт? Это в пух.

За подобными перецоками грызи двигались всё дальше и дальше, оставляя по обе стороны хвостов перелески различной степени хвойности и проходимости. В иных местах начинались залитые низины, где как нельзя кстати пригождались сапоги, потому как по колено стояла вода. В воздухе несло надвигающейся зимой, хотя температура, какая только ночью схватывала лужи наледью, не пробивала опушение при сурковании. Однако карманные "борометры" - от слова "мерять бор", да - имевшиеся у пушей, показывали прояснение погоды и похолодание. Что собственно и наблюдалось своими ушами. Для грызей это было скорее в пух, потому как замерзала грязь и идти становилось куда как легче.

Через два дня Ситрик и Макузь вышли к посёлку Сушнячиха, прозванному так за наличие сушильных сараев для той самой травки. Кроме того, посёлок стоял на песчаной возвышенности и в отличие от окружающей уже приболоченной местности, натурально оставался сух. Как пух. Само собой, посёлок не представлял из себя сборища построек - они были раскиданы также, как в цокалище, чтобы не мозолить уши; только голые кроны кустов и деревьев позволяли видеть далеко и замечать стены и черепичные крыши. Из труб вились дымки, сообщая о том, что возня движется. Об этом же слышимо сообщал медведь, ходивший по дорожкам посёлка и оравший что-то весьма похожее на "зуда-зуда, бу-бу-бу". Обойдя медведя, грызи продолжили изучение.

– О!
– ткнул пальцем Макузь, - Она!

Это была она, "чайная башня", как это называлось: большой поставленный на подставку бак с топкой снизу, предназначенный для заправки кипятком паровозов. Макузь долго чесал бы за ушами, а Ситрик сразу поймала за ухо местную белку и оцокнула, почём перья. Выяснилосиха, что башня для малых зимоходов - "мышей", а больше ничего на паровом ходу тут нету за ненадобностью.

– Мыши значит сюда бегают таки, - цокнул Макузь.

– А то!
– мотнула ухом местная, - На себе тащить это дело такое, грызо, что опушнеешь.

– Ну в пух, в пух... А как бы тут где-нибудь устроить хвосты ненадолго?

– Вон там в избе можно, место пока есть, и тепло, - белка показала сквозь деревья на крышу.

– Ну, мы единицы Добра оставим или ещё чего, - уточнила Ситрик.

– Да в пушнину, нам не жалко!
– отмахнулась грызуниха, - Конечно если сделаете по хузяйству что, будет в пух.

Устроив таки хвосты в указанной избе, что была пристроена к сушильному сараю, пуши слегка сделали по хузяйству, навроде пары десятков больших поленьев и бочки свежей воды из прудика. После этого Макузь вытащил из рюкзака бумагу, перья и чернила, и захватил стол... впрочем ему пришлось идти наружу, потому как особо годных светильников тут не водилось, а окна были очень маленькие.

– Значит, выслушит картина пухом так, - показывал он по карте, - От поворота на Шишмор тропа до самого цокалища есть, но она впух какая узкая, только для мышей. До Сушнячихи мышиная лыжня есть, а дальше ни-ни.

Макузь прочертил линию, и пояснил в углу листка: ни-ни.

– Конечно, - зевнула Ситрик, - Они же в Сушнячиху таскают сырую траву летом, мыши им без надобности туда.

– Так, вот ещё что записать...
– щёлкнул когтями белкач.

Записал он, что имеется в посёлке, а имелось немного - собственно та самая "чайка", да пяток изб с большими сараями для сушки, где тусовались грызи, приносившие это самое, что сушилось. Посёлок потреблял в значительном количестве только дрова, но вслуху того что стоял он посередь леса, их без труда подтаскивали от ближайших валежин просто влапную. Количество грызей Макузь отметил как десяток - в самой Сушнячихе жили только несколько старых грызей, а остальные так, от случая к случаю.

– Диичь!
– благоговейно цокнула Ситрик, вспушившись.

– Дичь не дичь, а в цокалище в соседней двери от лайсиной у них знаешь что? Библиотека, впух.

– О, это в пух.

Дичь подтверждалась тем, что по тропинкам тут хаживали лоси, медведи и прочий крупняк; зверьки поменьше шастали менее заметно, так что уверенно не цокнешь, сколько их. При этом никак нельзя утверждать, что мишка был совсем лапный - наверняка и куснуть мог, просто грызи настолько привыкли не мозолить чужие уши, что не встречались с косолапым вплотную даже за годы соседства. Медведь же, подверженный известному механизму условного рефлексирования, после этого считал белокъ чем-то эфемерным, на грани сна и яви. Единственное, куда пуши закрывали доступ - так это в избы и прочие гнёзда, а также на огороды - на то они и. Кстати цокнуть, сдесь в посёлке не слышалось ни единой грядки, только немного - штук сто - плодовых деревьев по околице. Выращивать что-либо на затенённой лесной прогалине, да ещё и с такими почвами - сущая тупь, так что и не выращивали.

Достаточно основательно изучив, что представляет из себя Сушнячиха, и записав результаты на бумагу, пуши двинулись дальше. По картам, составленным ранней разведкой, а также по оцокам местных, от посёлка шли тропы в самые болота... собственно края оных, как можно догадаться, на имелось - заболоченные низины простирались и вокруг Сушнячихи, но они ещё не сливались в сплошной массив, а там, дальше, как раз сливались. Тем не менее на картах рисовали условную линию "берега", проходившую по приблотнённой тропе, что шла вдоль всего этого великолепия, примерно перепендикулярно к направлению Сушнячиха-Шишмор.

На этой линии, она же тропа, на расстоянии около семи килошагов находился посёлок Понино - такое же великое городище, как Сушнячиха, или даже меньше - там только стояли хозблоки для возделывания затопленных делянок, на каковых произрастали болотные травы. Грызи там тоже жили не в постоянку, потому как сыро, а набегами. Именно это Макузь и Ситрик и выслушали собственными ушами, пройдя означенные семь килошагов по люто петлявшей тропинке: изба была одна и предназначалась исключительно для отсурковывания, остальные сарайчики сейчас уже были пусты, потому как весь хабар вынесли на сушку или уложили в ледник до зимы, в случае с клюквой. Причём сарайчики тут были такие, что Макузь не менее благоговейно цокнул "дичь": в Щенкове редко какой навес обходился без доски, сдесь же большие сараи строились без единого гвоздя и без досок, за неимением оных.

Из-за ёлки высунулись уши, а потом и само грызо, оказавшееся белкачом средних лет; как и многие из местных, неслушая на заморозки он ходил в одних лёгких портках - ну и в сапогах, поскольку болото.

– Клоо?
– уставился он на прибывших одним глазом, как курица, - Курдюк-н-сем-кро?

– Чиво-чивоо?
– заржал Макузь.

Как оказалосиха, сдешние грызи практиковали какое-то своё цоканье, отличное от щенковского, хотя и то знали. Курдюк, который и поймал их за уши, думал что они пришли за клюквой или чего такое, так что был удивлён рассказом о таре. Про тар Макузь поведал, в то время как грызи растопили самовар во дворе избушки и сели испить чай.

– А!
– цокнул Курдюк, лакая из кружки, как белочь, - Такая жижа навроде масла? Это вон туда дальше есть такое место, Керовка, там вычерпывают из болота.

– Да, должно быть, - сверился с картой Макузь, - Дотудова четыре килошага?

– Да пух его знает, - честно ответил белкач, - Никто не замерял. Но, думается, около того.

– Тогда пройдёмся и туды, - цокнул грызь Ситрик.

– Как пушеньке угодно, - пожала плечами та.

– Только имейте вслуху, - цокнул Курдюк, - Сначала тропа вдоль песчаной косы, где делянки, а потом там на несколько килошагов гать.

– Гагать?
– хихикнула Ситрик.

– Вот поэтому и предуцокиваю, - серьёзно продолжил грызь, - Совершенно не хочется, чтобы такая милая грызуниха утопла в трясине. Гать, белка-пуш, это настил по болоту для прохождения по оному лапами или колёсами. А там гать - одно название. Поэтому йа бы на вашем месте вообще подождал, пока замёрзнет. Тамошние туда в основном по льду и ходят, летом только несколько раз... Да кстати там и нет сейчас никого, вроде бы.

– Вообще никого?
– восхитилась Ситрик, - Тогда боюсь не утерпим пойти.