Второй Шанс

Стыдно признаваться, но я тогда расплакалась не хуже потерявшего игрушку ребенка. Что до Святоши – поначалу казалось, что этот случай никак его не тронул, но потом я видела, как он при помощи охотничьего ножа и стрелы пытается воспроизвести этого соловья из деревянного бруска, насвистывая ту самую песню.

Я и сейчас могу вспомнить ее в мельчайших подробностях, до последней трели. И каждый раз, когда я ее вспоминаю, я снова вижу черный пустой лес, белое пятно луны сквозь тяжелые тучи, тающий в холодном воздухе сноп искр, и ядовитая иголка тоски ворочается в моей груди и входит туда чуть глубже. Небо опускается ниже, и из переливающейся бесконечности превращается в глухой таз, о перевернутое днище которого я больно ударяюсь лбом.

Я бросила кошелек на прилавок, и Коуп сгреб его своей ручищей, приложив к луку два битком набитых колчана. Я повесила их на плечо и, захватив лук, сказала:

— Ну, до случая, Коуп. Радуй меня новыми плодами твоего воспаленного разума.

Коуп, чье настроение, видно, вконец испортилось, только кивнул. Когда я была уже на пороге, он меня окликнул:

— Звереныш!

Я обернулась.

Оружейник задумчиво поиспепелял меня пропитым взглядом и сказал:

— Ты эль сегодня забыла. Захвати в следующий раз, хорошо?

Это как болезнь. У этой красоты есть смертельное свойство оставаться в памяти навечно, присасываться к человеческой душе, как огромная пиявка. Словно таким образом она пытается выжить, лишившись тех, кто раз за разом воссоздавал ее делом.

Иголка в груди дрогнула, замерла. Я кивнула и вышла.

Под моими ногами обиженно захлюпала слякоть.

Глава 2

В нескольких ярдах от меня за плетнем раздавалось взбешенное кудахтанье и летели перья трактирных кур. На стрельбище никого, кроме меня, не было, и я, наслаждаясь уединением, осваивала новое оружие. Свет вокруг меня стремительно мерк, так как забитое осеннее солнце уже почти скрылось за дальними вершинами, но мне это не мешало.

Я выпускала по мишени стрелу за стрелой, упиваясь странной легкостью, с которой натягивалась тетива, и ощущала особую охотничью дрожь, когда наконечник стрелы входил в поверхность круглого деревянного бруса. Умели ж делать, черти!

Я залихватски гикнула, когда очередная пущенная мной стрела вонзилась в оперение предыдущей. Не так уж часто мне удавалось это проделать.

— Лихачествуешь?

Стремительно обернувшись, я встретила насмешливо-доброжелательный взгляд Святоши. Он стоял у бревенчатой стены, скрестив руки на груди, и рассматривал меня. Его взгляд остановился на луке.

— Так вот оно что, — в своеобразной манере растягивая слова, сказал Святоша. – Милая вещица. Я понимаю, почему ты была так взволнована.

Я кивнула и протянула лук ему:

— Хочешь попробовать?

Святоша кивнул и взял лук. Он стрелял с хищной порывистостью, словно стремясь полностью подчинить оружие себе. Выпустив с десяток стрел, он оскалился. Глаза выдавали пробудившуюся жажду охотника. Выглядело жутковато.

— Да, на такую игрушку никаких денег не жалко, — сказал он, возвращая мне лук. – Но я предпочел бы свой старый.

— А что так? – полюбопытствовала я.

Святоша пожал плечами:

— Не доверяю я таким вещам. Сколько зим он видел? Я не люблю оружие, у которого есть собственное мнение. Где Коуп его взял?

— По дешевке у какого-то гробокопателя перекупил.

— Как-то так я и думал. Подожди, оно тебе еще советы начнет давать, как целиться.

Я продолжила свои упражнения, будучи слегка обескураженной. Какое-то время я старалась ощутить это самое “мнение”, о котором сказал Святоша. Не вышло. Лук был покорен, как юная девственница.

— А я-то думала, ты сегодня будешь занят на всю ночь, — заметила я, выдергивая из мишени стрелы.

Примостившийся на пустой бочке Святоша отрицательно качнул головой:

— Я теперь на мели. Остались какие-то жалкие медяки, на пиво да на жратву.

На миг застыв со стрелой в руке, я обернулась к нему:

— Вот мрак. Извини. Я верну, обещаю.

— Забудь, — буркнул в ответ напарник, дыша на, видно, начинающие замерзать руки. Из его приоткрытых губ вырвался белесый клуб пара.

— Нет, серьезно.

— Забудь, я сказал. Мне с тобой ввек не расплатиться, помнишь?

Я с минуту удивленно моргала, прежде чем поняла, о чем он говорит. Но ведь это было уже так давно...

…Огонь в камине угрюмо ворчал, требуя еще дров. Слюдяное окошко за ночь покрылось удивительными узорами: будто на ослепительно голубой скрижали горного неба вырезали песнь в таинственных древних рунах.

Я внимательно изучала их, за неимением иного занятия. Совсем рядом шуршало перо: начальнику местной стражи по долгу службы нужно было лично занести меня в список “гостей города”.

— Имя?

— Навелин, – других имен у меня тогда не водилось. В родном приюте бабушка Мэйв старалась давать нам имена покрасивее, веря, что это хорошо отразится на нашей дальнейшей судьбе. Я ей благодарна – несмотря на то, что заимствованное из какой-то старинной баллады “Навелин” явно пришлось мне не впору. Еще и Навкой дразнили когда-то.

— Фамилия?

— Нет.

— А прозвище есть?

Я пожала плечами.

Белкой меня окрестили позже, а тогда я была просто Навелин. Возразить против этого было некому. Страж порядка постучал кончиком пера по пергаменту. С пера сорвалась темная капля и нагло шлепнулась на окончание моего имени.

— Наироу, значит, — стражник кашлянул, — отметим.

Я сердито дернула себя за челку.

— Это имеет значение?

— Нет, совершенно. Просто я заметил, что наироу часто живут охотой, — стражник покосился в сторону моего нехитрого снаряжения. Оно состояло из старого лука, почти пустого и весьма потрепанного колчана и сумки, которая уже вся состояла из заплат. — Цель прибытия?

В никому не нужных горных крепостях словно специально подбирают князьков, у которых болезненное самодовольство еще за первые пять зим правления плавно перетекает в твердую уверенность, что все только и мечтают добраться до их довольно-таки жирных — несмотря на общую бедность городков — глоток. Я всегда сочувствовала страже в таких местах.

— Холодно. Хотела переждать холода и двинуться дальше на юг. Или вы против?

— Ни в коем разе, — тени на лице стражника заметались в поисках любезной улыбки. – Место постоянного проживания?

— Я нигде не живу.

Тени успокоились и расселись по местам в уголках морщин и шрамов.

— Значит, бродяжничаете?

Я невольно хихикнула – то, как это прозвучало, показалось мне забавным.

— Можно и так сказать. А что, это сильно противозаконно?

На меня уставился строгий кольчужный перст. Вообще-то, в богатых такими вот княжествами горах Сандермау бродяжничество не является нарушением закона, как на Юге Просвещенном, но, поскольку княжества пытаются ему подражать, странников здесь воспринимают недружелюбно.