Второй Шанс

И ежедневно, ежечасно нас всех наказывали за лень. Мы без перерыва сидели и зубрили жесты, слова, символы, сутками пыталась собрать силу воли в кулак и сделать хоть что-нибудь, но все было без толку. Мы быстро все запоминали, хорошо соображали, все понимали – но сделать не могли ничего. Наши усилия были чудовищны, но никто не хотел их замечать. Мы участвовали в ритуалах для пробуждения наших способностей, мы пили отвратительные зелья и подолгу голодали. Это, кажется, тоже должно было пробудить наши силы, но оказалось бесполезно.

Никто не хотел нам помочь. Мы пытались объяснять, многие хотели просто покинуть школу, но никого из нас не слушали. Карцер, голод, розги. Меня саму несколько раз оставляли висеть на столбе за ногу вниз головой — это наказание всегда длилось не меньше девяти дней. Классы уменьшались, это вселяло в нас надежду, что однажды и мы увидим свободу, но…

Так, спустя восемь лет, я пришла в полное отчаяние. Тогда я осталась совсем одна. Последняя из четырех десятков наироу, принятых в тот злополучный год. Исчезнувшая перед этим полукровка, Маним, была моей подругой, и она даже не попрощалась со мной, покидая школу…

Каменные своды Арэль Фир сводили меня с ума.

Я провисела вниз головой восемнадцать дней. Все телесные потребности на время таких наказаний устранялись при помощи короткого ритуала, но тем ужасней было приходить в себя после него. Когда меня сняли, я вернулась в свою спальню, отмучилась положенное мне время, а потом взяла да напилась сонного зелья и вскрыла себе вены металлическим пером. Вскрыла вдоль, а не поперек – чтобы наверняка. И всем, кто кричит о том, что это удел слабых, лучше придержать язык. Они там не были.

И что в итоге?

Я пришла в себя в лазарете, на запястьях остались две длинные полосы. Надо мной стоял один из преподавателей и ухмылялся. Его оскал казался мне едва ли не ликующим, моя голова раскалывалась, и я не понимала, чему он так рад.

А он говорил, что во мне магия, и Луна не позволит мне умереть. Никто из магов не может умереть так, их судьба — служить силе, с которой они родились. Из его слов я поняла, что, когда сломали дверь в мою комнату, раны уже наполовину затянулись, и я в любом случае осталась бы в живых.

Острое чувство безысходности, разочарование и боль вспороли мою душу, прошли по ней волной и обратились в жгучую ненависть неожиданно для меня самой. Бессилие стало безумием. Я не нуждалась в дозволении Луны, чтобы схватить стул и швырнуть его в учителя. И все остальное, что в него тогда полетело, я вполне могла кидать руками. Что-то вроде бы даже попало. Самое смешное, что именно он потом больше всего требовал от созванного совета оставить меня в школе. Но совет не согласился.

И вот, когда за мной захлопнулись багровые резные ворота долины, я вдруг увидела, какими волшебными кажутся позолоченные рассветными лучами облака, как нежно поет рожь вдоль дороги и как приятно шуршат под ногами галька и песок. Я не знала, что будет со мной вечером, что я буду есть завтра утром, где я окажусь через неделю, но впервые за восемь долгих зим я поняла, что могу дышать.

Потом было нищенство и воровство. Унизительные годы, когда больше всего я боялась, что у меня вырастет грудь, и я не смогу притворяться мальчишкой — это была моя единственная защита там, где девушкам была уготована лишь одна узенькая кривая тропинка в дома наслаждений. Много лжи, много холода, вони и грязи. Но мне больше никогда не хотелось умереть, а это о чем-то говорит.

Однако, совсем забыть об Адемике мне не удавалось. Магия напоминала о себе по-разному — когда с пользой для меня, когда наоборот. Эта травинка определенно была примером пользы.

Я повертела ее в пальцах еще некоторое время, отмечая, что я, по сути, довольно везучая. Оглянувшись на сокамерника и убедившись, что он все еще дремлет, я подошла к решетке, дотянулась до замка и вставила соломинку в замочную скважину.

Несколько мгновений – и замок щелкнул и повис на петле, качнувшись.

Соломинка сломалась, оставшись в скважине.

— Мрак меня забери! Как ты это сделала?

Я резко обернулась и поняла, что все это время Святоша вовсе не дремал. Вот он, оказывается, какой! С ним нужно было быть куда более осторожной.

— Что сделала? – глупо спросила я, растирая в пальцах половинку соломинки и отбрасывая ее.

— Не строй из себя дурочку, детка. Как ты открыла замок?

— Секрет, — буркнула я, не собираясь посвящать едва знакомого человека в подробности.

Глаза Святоши сузились.

— Похоже, я тебя недооценил.

— Более чем, — любезно заверила я его.

— Ты уверена, что тебя взяли не на воровстве, в самом деле? Я знал кучу медвежатников, но никто из них не был способен открыть замок соломинкой.

Наверное, никто из них не учился в Арэль Фир.

— Ты остаешься тут ждать казни или пойдешь со мной? – спросила я.

— Я что, дурак, что ли? Кто же ждет казни в открытой камере?

Факелы на стенах отбрасывали полчища неверных исчезающих теней. Святоша шел впереди, мотивируя это тем, что лучше меня знает дорогу из подземелья. Я не могла не отдать ему должное – двигался он, как горная кошка, стремительно и бесшумно.

У лестницы наверх спал, опустив голову на какую-то толстую тетрадь, толстый стражник. Святоша, приложив палец к губам, подкрался к нему и в мгновение ока снял с его пояса ключи. Стражник даже не дернулся.

— Хороши навыки для солдата, — заметила я шепотом, когда мы поднимались по лестнице.

Святоша не ответил. Его умениям позавидовал бы любой вор: скрипучие кованые двери он открывал без единого звука. Опыт?..

Мы оказались в казармах стражи. Мерный храп доносился отовсюду, в общей зале – слава Небу, пустой – на скамье лежала пара кольчуг и стеганок. Святоша осклабился:

— Как вовремя.

— Что ты имеешь в виду? – спросила я.

— Во-первых, я слишком бросаюсь в глаза в этом городе, — пояснил он, облачаясь в кольчугу. – А во-вторых – мне холодно.

С особым тщанием он приладил шлем, стараясь как можно лучше скрыть лицо.

— Нужно сматываться отсюда, — сказала я, начиная беспокоиться. – У меня нехорошее предчувствие.

— Точно, — сказал Святоша. — У меня тоже. Пожитков много у тебя?

— Вовсе нет... но нужно заглянуть в трактир, а туда не так-то близко идти… тебя могут узнать.

Мы уже успели выбраться на улицу, и меня обдавало ледяным ветром. Пар срывался с моих губ и улетал, обращая снежинки в крохотные жемчужные слезинки.