Вторжение

Моисей Львович встретил меня как любимое, но сильно провинившееся дитя. Он вообще очень трепетно относился к любой возможности пошарить в Гнезде, хотя побывал, наверное, не в одном десятке. Поэтому уничтоженный трехъярусник мне простят еще не скоро.

— Ты ошибаешься, Витя, если думаешь, что раз уровней мало, то ничего интересного нет. И вот тебе живой пример! Неделю назад в таком же, как ты уничтожил, Гнезде, нашли артефакт. Угадай, что он делает?

— Не стану.

— Да ты просто не можешь! — Коробок захихикал — Он запоминает знаки, любого уровня сложности. Ну как тебе?

Новость действительно была потрясающей. Носителей, способных верно зафиксировать имеющийся знак, не существовало. До сих пор имеющиеся заклинания хранились двумя способами. Первый заключался в передаче «из уст в уста», когда псион, первым скопировавшим знак, обучал ему остальных. Но что делать, если, например, Злобный в одиночку сумел запомнить знак четвертого уровня? Он в Салехарде, я в Иркутске, а больше никто не сумеет запомнить и повторить знак.

Для таких ситуаций существовала специальная методика, когда в мозг слабого псиона загружался один знак. Только один. Можно сказать, что он «вплетался» в его ауру, навсегда становясь ее частью. В результате довольно сложного ритуала псион получал возможность оперировать заклинанием более высокого уровня, лишь бы оболочки хватало. Но была и оборотная сторона медали.

Психика носителя изменялась. Медленно, почти незаметно, но изменялась. Заранее предсказать, в какую сторону, было невозможно. Обычный служащий мог внезапно пойти учится играть на скрипке, а мог взять в руки нож и пойти резать людей по подворотням. Конечно, я утрирую, никто бы ему не позволил этого, но повышенная агрессивность не считалась редкостью.

Поэтому если найденный артефакт действительно обладает возможностью запоминать существующие знаки, он сильно упростит нашу работу. А если удастся понять принцип его действия (задача сложная, но выполнимая), последствия скажутся во всех областях деятельности псионов. Так что у Коробка были все основания торжествовать.

— Хорошая новость. В самом деле, хорошая. А что с моей просьбой?

— Ты о девочке? Да все с ней нормально, самый обычный псион. Ты с такими вопросами не ко мне, а к своему дружку Данилу обращайся, пусть смотрит развитие маленькой волшебницы. В его клинике как раз это изучают, правда, настолько маленьких детей вроде нет.

— Мне не хотелось бы превращать ее в объект исследований.

— Удочери — академик пожал плечами, словно ответ был очевиден. Проигнорировав мой тяжелый взгляд, он продолжил — Аскет, я серьезно говорю, хочешь позаботиться — удочери. Иначе ребенок будет мыкаться по интернатам разной степени комфортности.

— Слишком смелый поступок для человека с моей профессией.

— Пока что тебе неплохо удавалось выживать. А от несчастного случая никто не застрахован.

Разговор с Данилом мало что дал. Он действительно изучал развитие псионов подросткового возраста, у него занималась этим вопросом отдельная группа. Все эти ребята наездами жили в его клинике, проходили курс обследований и снова уезжали домой. Данил обещал, что обеспечит девочке максимально комфортные условия, но честно признался, что времени возиться с ребенком у него нет.

Света отыскалась во внутреннем дворике. Она сидела на поребрике, прижимая к груди какую-то куклу, и смотрела на проходящих мимо людей. Увидев меня, она медленно, как маленькая старушка, поднялась.

— Привет — никогда не умел разговаривать с детьми.

— Здравствуйте.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо — она помолчала — Мама говорила, если спрашивает не врач, нужно всегда отвечать, что все хорошо.

Меня могут убить на любой операции. Сама мысль обзавестись семьей является бредом, чушью несусветной. Тем более, что жены у меня нет, кто будет воспитывать Свету, если меня убьют? И чему я сам смогу научить этого ребенка? Сворачивать чужие шеи и не сворачивать свою? Был бы парень, еще ладно, а девочка?

— Послушай, Светлана, я хочу задать тебе один вопрос. Подумай внимательно, прежде чем ответить, хорошо? — девочка кивнула — Ты сейчас можешь поехать с Моисеем Львовичем, тебя отвезут к одному моему другу, который изучает маленьких псионов. Правда, все они старше тебя, но он обещал, что позаботится о тебе. В этом случае тебя ждет тихая жизнь, тебя никто больше не будет пугать, со временем выучишься на целителя, будешь лечить людей. Тебя будут любить.

Или ты можешь поехать со мной. У меня тяжелый характер, детей я никогда не воспитывал и как это делать не знаю. Моим именем пугают людей — Чижов рассказывал про будни Центра подготовки — Если ты не будешь слушаться, я стану тебя наказывать. Учить тебя я стану вещам странным и страшным. Кем ты станешь, я не знаю.

Подумай. Я улетаю завтра утром. — Я развернулся, чтобы уйти, когда почувствовал прикосновение к свое ноге. Маленькая ручонка уцепилась за штанину.

— Я с тобой.

При виде меня Призрак вскочил из-за стола.

— Погоди-ка — он вышел на середину комнаты и низко, до пола поклонился — Низкий тебе поклон от узкой группы широко осведомленных лиц нашей организации. Мисюрина помнишь?

Артема Сергеевича я не только помнил, мы довольно часто советовались по разным вопросам. Руководитель группы ментатов, он научил меня многому, в частности способам контроля человеческого сознания. Именно с ним я намеревался разговаривать по поводу внезапно открывшейся телепатии.

— Так вот — продолжил Фролов — мы доставили к нему Хаффа, и тот выложил все, что знал. Такие тайны выплывают, что просто диву даешься. У тебя теперь куча друзей, пусть ты о них и не знаешь, имей это в виду.

— Значит, я могу обратиться к тебе с просьбой?

— Все, что в моих силах, и даже больше.

— Я хочу удочерить Свету. С твоими связями сделать это проще.

Думаю, попроси я достать луну с небес, он удивился бы меньше. Сначала Призрак недоверчиво усмехнулся, полагая, что я шучу, затем откашлялся и переспросил.

— Удочерить?

— Да.

Он еще помолчал, разглядывая меня с незнакомым выражением лица, даже ауру проверил, потом уточнил.

— Ты сам хочешь ее удочерить, не помогаешь кому-то?

— Да.

— Ну — откашлявшись, произнес он — хорошо. Сделаем.

— Спасибо.

Я поднялся, собираясь уходить. На мой взгляд, говорить больше было не о чем.

— Ээ, Аскет. Не то чтобы я вмешиваюсь, мне просто интересно. А зачем ты это делаешь?

Что ему сказать, что я сам не знаю, зачем? Губы сами собой искривились в усмешке.

— Судьба.

За пролетевшие пять лет Света выросла. Военная база — не самое лучшее место для воспитания ребенка, тем более для девочки. Мужское общество наложило свой отпечаток, девочка научилась драться, начала ругаться матом (впрочем, это я пресек). Первый свой знак она создала в шесть лет, подсмотрела на занятиях. Пришлось учить и этому. Не знаю, что бы я делал без помощи Белоснежки, которая после рождения сына разругалась с Мальцевым и пришла проситься обратно, в полк. С Мальцевым она помирилась, но служить осталась со мной. Мол, муж слишком опекает.