Вторжение

Но внутренний голос — тот самый голос, который никак не мог смериться с ужасной правдой насчёт Кейна, вопил внутри меня, требуя прекратить ЭТО.

Неправильно. Не так.

Вздохнув, я спустила ноги на пол, вставая с кровати.

— Пойду, сделаю чаю, — неловко улыбнувшись, я посмотрела на Стивена. — Хочешь?

Стив, поняв всё правильно, коротко хмыкнул.

— Спасибо, но я, пожалуй, выпью что — нибудь покрепче.

После того вечера между нами появилось какое-то отчуждение… перестав быть друзьями, мы остались только коллегами, при этом Стивен всячески избегал выходить со мной в паре, перепоручая это либо кому- то из наиболее опытных ребят, либо оставляя меня на базе.

В общем, когда до нас добрался Шон, я уже с нетерпением считала часы до своего отъезда.

Хотя…

Я, конечно, знатно сглупила, не поинтересовавшись у Шона, каким способом мы будем добираться до Виржинии. Если честно, я почему — то думала, что это будет примерно также, как это происходило по маршруту Наханни Бьют — Сиэтл: мы проделали весь путь на старом «кукурузнике», останавливаясь по пути на дозаправку и отдых и лишь иногда — если помощники по радио объявляли, что неподалеку от нашего маршрута были замечены флипы пришельцев — переждать на земле до «чистого неба».

Но одно дело, лететь со стороны почти безлюдного (а потому, неинтересного для пришельцев) места, и совсем другое — пересекать страну поперек. Нет — нет, самолёты мы тоже использовали: иногда, и недолго. В остальном же, наш путь до Виржинии можно было смело назвать гигантским марш — броском через всю страну. Мы скрывались на замерших болотах, ночевали в канализации, мы угоняли чьи — то машины и бежали, бежали, бежали… Вместе со мной и Шоном, в группу входило ещё восемь человек: бритые, опытные морпехи с внимательным взглядом и мгновенной реакцией. Иногда мы шли все вместе, чаще: разделяясь на небольшие группы по два — три человека. Я, оказываясь в связке с разными людьми, училась у каждого, подмечая самое важное для выживания. Морпехи, воспринимая меня как младшую сестрёнку, охотно делились своими знаниями: рассказывали, как быстро сориентироваться в пространстве; что можно и что нельзя делать в городе: как обрабатывать раны самостоятельно (я даже однажды зашила глубокую рану одному из ребят), и как находить еду в лесу. Я даже почти научилась водить машину!

За время нашего перехода, мы несколько раз сталкивались с пришельцами { и успевали уйти от них, хотя и с ранеными), несколько раз попали на банды…. Но все же, спустя дней десять мы добрались до конечной точки нашего путешествия: штата Виржинии.

— А раньше за глаза хватало двух дней, — вздохнул Шон, с сожалением глядя на карту. — Когда наши города и дороги принадлежали нам самим, а не этим спустившимся из космоса тварям.

Тем временем возле одной из развилок нас ждал небольшой военный микроавтобус.

— Сначала довозим Лину до Пещер, а затем на базу, — забираясь на переднее сидение, сообщил водителю Шон. Остальные быстро рассаживались в кузове, не забывая про рюкзаки. Несмотря на усталость, от которой меня шатало последние пять километров, я почти не отставала от своих попутчиков…

Глава 18

Так, выдержав длинный переход в компании морпехов США, я оказалась в пещерах Люрея — одном из Убежищ Сопротивления.

Надо признаться, когда при мне заговаривали о пещерах, я неизменно представляла себе что-то из фильмов про пиратов: мелкий песок, скрипящий под ногами, бьющиеся о скалы волны — и огромные темные пустоты, наполненные тайнами, сокровищами… ну и летучими мышами в редких случаях.

Однако, в действительности, пещеры, где Сопротивление прятало детей — сирот и раненых, мало напоминало киношные образы. Хотя тут были и сталактиты, и подземное озеро (даже два), и гулкое эхо…

Пещеры Люрея располагались совсем рядом с поверхностью, достаточно было войти сначала в старое здание, а уже оттуда — через скрипящие деревянные двери — внутрь пещер.

Внутри всегда было относительно тепло и светло. Последнее, правда, сильно не нравилось местным жителям: оказывается, свет, горящий круглые сутки внутри пещер, разрушал красивые и древние сталактиты, некоторые из которых образовались ещё в эпоху динозавров.

— Пережили реликтовых ящеров, но не переживут человечество, — жаловалась одна из смотрительниц, когда мы требовали оставить ночники включенными… Нет и мне, и остальным девушкам, которые помогали с детьми, было жалко древние камни… но малышей, которые боялись темноты; которые не разговаривали, жались друг к другу и тряслись от страха, нам было жальче сильнее. Камни, как бы прекрасны они не были, не живые, а потому ничего не чувствуют.

В отличие от детей.

Теперь, я всё своё время занималась именно детьми — и ещё ранеными. редко выходя на рейды вместе с «боевым звеном». В Вашингтоне, в отличие от Сиэтла, военных и людей с «нужными» навыками было куда больше, а потому девушки и женщины, в основной своей массе, оставались в Убежище, занимаясь теми, кого спасали мужчины.

Самое удивительное, что подобное разделение больше никого не коробило и оскорбляло: мужчинам легче вынести на своём хребте раненого, они более холоднокровны и менее эмоциональны, чем женщины; наконец, они не зависят от месячных циклов… В то время как женщины более терпеливы и внимательны к раненым, более заботливы и выносливы, если это касается ежедневной рутины и распугивания призраков в искалеченной войной психике детей.

Человечество, вынужденное выстраивать новое общество взамен разрушенного старого, уже не могло себе позволить многие вещи из прошлого: каждый член нашего маленького общества должен был прикладывать все усилия, чтобы это общество функционировало, работало и оставалось свободным.

Может быть, именно осознание последнего заставило меня пересмотреть взгляды на свою собственную жизнь. Что я из себя представляю? Куда я иду? В чем моя цель?

Ночами, оставаясь наедине со своими страхами, своей совестью и тоской, я признавалась себе в том. о чем старалась не думать за дневными заботами: о будущем, которое мне было уже неинтересно.

Так получилось…

Я, конечно, скучала по родителям. По Юльке с её семьей. По Коленьке. По бабушке… скучала так, как обычно скучают дети в летнем лагере. С мыслью о том, что мы всё — равно одна большая дружная семья, как бы далеко не находились друг от друга.

И только чувства к Кейну выворачивали мою душу наизнанку… я любила и ненавидела его одновременно. Злилась, мечтая пристрелить при встрече — и точно знала, что не позволю никому другому целовать меня так, как целовал Кейн.

Что это было: наведенные пришельцем эмоции, девичья глупость или настоящие, искренние эмоции?

Каждую ночь я обещала себе подумать об этом когда-нибудь позднее (завтра, разумеется) и, укрывшись с макушкой одеялом, пыталась уснуть по звук капающей со сталактитов воды.

День следовал за днём, неделя за неделей. Вот уже прошёл и День Благодарения {мы с детьми наделали кучу бумажных индеек, обведя наши ладошки и вырезав их из разноцветной бумаги), и незаметно приближалось Рождество и Новый год.

С приходом зимы ситуация в регионе резко изменилась: теперь ни один рейд не обходился без случаев, чтобы кто-то из команды морпехов не возвращался раненым… или не возвращался вообще.

Я не верила — не хотела верить, что всё это происходит из — за меня, пока однажды Шон, привёзший нам продукты в Убежище, не позвал меня поговорить наружу.