Введение в чтение Гегеля

Р. 328 /с. 245/. — Диалектические моменты, описанные в главе V, здесь одновременно рассматриваются как «образующие» античного Гражданина. (Начиная со слов «Was die Beobachtung» /«То, что наблюдение…»/ и до «…was getan wird» /«…то, что делается») — резюме главы VI). [58]

Р. 329 /с. 245/. — Общее описание языческого Мира. Две отличительные черты: а) покоящееся равновесие, [59] Ь) тут нет потустороннего. (Гегелевский мир (глава VI, С), т. е. наполеоновская империя, — это тоже «покой», и здесь тоже нет потустороннего (Jenseits), но все это — лишь после Unruhe (не-покоя) и Entfremdung (отчуждения, характерного для христианского Мира; глава VI, В)). Это равновесие, впрочем, есть не что иное, как покой не-покоя /Unruhe/, иначе оно было бы просто Sein (таково равновесие в животном сообществе). Справедливость (человеческая = Государство, божественная = Семья) восстанавливает равновесие (без вмешательства потусторонних сил): динамическое живое равновесие или «снятое» (aufgehoben) неравновесие.

58

Приведем — в виду его важности — этот пассаж полностью: «То, что наблюдение знало как найденное уже в наличии, в чем самость никак не может участвовать, здесь — найденные уже существующие нравы, но в виде действительности, которая в то же время есть действие и произведение „находящего". — Отдельное лицо, которое ищет удовольствия в наслаждении своей единичностью, находит его в семье, а необходимость, в которой угасает удовольствие, есть его собственное самосознание как гражданина своего народа; или: это есть знание закона сердца как закона всех сердец, знание сознания самости как признанного всеобщего порядка; — это добродетель, которая наслаждается плодами того, что принесено ею в жертву; она осуществляет то, к чему стремится, а именно, возводит сущность в подлинную действительность, и эта всеобщая жизнь есть ее наслаждение. — Наконец, сознание самой сути дела находит удовлетворение в реальной субстанции, которая положительным образом содержит и сохраняет абстрактные моменты упомянутой пустой категории. Она имеет в нравственных силах подлинное содержание, заменяющее лишенные субстанции заповеди, которые здравый разум хотел предписывать и знать, — точно так же, как благодаря этому она имеет содержательное, ему самому присущее определенное мерило проверки — не законов, а того, что делается» (с. 245) (прим. перев.).

59

«Ein ruhiges Gleichgewicht» — «Целое есть покоящееся равновесие всех частей…» (с. 245) (прим. перев.).

Языческий Господин — не индивидуальность /pas d'indi- vidualisation/ ни в своем бытии в лоне Семьи (до тех пор, пока он не умер), ни в своих гражданских деяниях, коль скоро он «законопослушен» (и значит, нереволюционен, не способен к отрицанию) и не трудится (не отрицает Природы). Его отрицающее действование направлено не на Всеобщее (природное или общественное), но на то или иное Единичное: стало быть, это Преступление. (Ср. названия параграфов а и Ь).

Итак, в рамках языческого Общества действование (отрицающее) неминуемо оборачивается преступлением, значит, само это Общество (= Государство) преступно (на нем Schuld /вина/), и его Schicksal, его Судьба (= месть Семьи) — крушение. Языческий Мир Господ — Мир трагический.

b. Die sittliche Handlung /Нравственное действие/ (р. 330–342 /с. 247–256/).

Р. 331. Предвосхищение заката языческого Мира (он описан ниже): Император — деспот, который превращает Всеобщее (Государство) в Единичное (в свое семейное достояние); и римские Господа, которые сделались Рабами (без Господ) и «юридическими лицами» (Burger als Bourgeois /гражданин как буржуа/).

В рамках языческого Закона начинает действовать Са- мо-сознание (Человек). Но оно не становится индивидуальностью /пе s'individualisera pas/, ибо действие носит не столько сознательный, сколько преступный характер. Действуют либо во имя Государства (всеобщее действование), либо во имя Семьи (единичное действование). Эти две формы действования несоединимы. Несмотря на «покой» [60] в языческом Обществе зреет конфликт, конфликт трагический, который приводит к уничтожению Единичного, а значит и самого Общества, языческого Государства Господ. Действия языческого Господина, будь то в сфере божественного Закона или Закона человеческого, всегда преступны.

60

«…Sie (die Tat) stort die ruhige Organisation…» — «Оно [действие] нарушает спокойную организацию» (с. 247). Выше (с. 245) речь шла о «покоящемся равновесии» (прим. перев.).

Ведь он не может исполнять оба закона разом, исполняя один, он нарушает другой, он его отрицает, а это — преступление. В этом и заключается трагичность положения.

Трагический конфликт — не конфликт Долга и Страсти или Долга и Долга, [61] а несовместимость двух планов бытия, один из которых непременно утрачивает свое значение для действующего, но не для остальных. Действующий, трагическая личность, должно быть не понимает, что действовал как преступник; когда грянет кара, он решит, что это судьба, абсолютно неподсудная принимаемая безропотно, «без попыток понять».

61

Коллизия между долгом и долгом «…по содержанию есть то же самое, что коллизия между страстью и долгом, ибо страсть точно так же может быть представлена как долг, потому что долг, когда сознание возвращается в себя из непосредственной субстанциальной существенности долга, превращается в формально-всеобщее, которому… подходит любое содержание. Коллизия же между долгом и долгом комична [конфликт долга и страсти трагичен], потому что она выражает противоречие, а именно противоречие некоторого противоположенного абсолютного… Но нравственное сознание знает, что ему делать…» (с. 247) (прим. перев.).

Чтобы стать индивидуальностями (и, стало быть, обрести Befriedigung, удовлетворение) языческим Господам не хватает Единичности /Particulate/ (человеческой). Их действование (смерть за родину) осуществляет только Всеобщее в них. Господин не может действовать в Государстве как частное лицо /en Particulier/. Конечно, в лоне Семьи он — Единичность, но в лоне Семьи нет подлинного антропогенного (т. е. отрицающего) действования, а есть только Sein, т. е. «чистое», бездеятельное бытие, равное ничто, смерти. Следовательно, Единичное «осуществляется» только смертью. Следовательно, здесь нет Befriedigung — удовлетворения в бытии и посредством бытия /dans et par l'existence/, которое возможно не иначе как через Индивида, в нем и для него /dans, par et pour YIndividu/. Господин «признан» (почитаем) всеми в своей единичности лишь постольку, поскольку он уже умер (стал предком); только смерть индивидуальна, будучи синтезом Единичного (умираю я, а не кто-то другой) и Всеобщего (признание всеми значимости моего Я).

Античное государство исторгает Единичность; единичное действование преступно. Преступление = активное противостояние Единичного как Единичного наличному общественному и политическому (= всеобщее) порядку. Отрицание Всеобщего во имя утверждения Единичности есть преступление.

Но вместе с тем можно сказать, что Преступление играет роль индивидуализирующего начала, ибо и в смертной казни осуществляется синтез Всеобщего и Единичного: это меня, а не кого-то другого, должны умертвить, и так решили все (Общество, Государство).

Таким образом, всеобщее действование Государства обрушилось на голову этого единичного преступника; тем более здесь нет никакого Befriedigung, коль скоро и в этом случае Индивидуальность «реализуется» только в смерти и посредством смерти.

Со своей стороны Государство, исторгая Единичность, предполагает упразднение /suppression/ Единичного (члена Семьи), значит, упразднение его Sein (поскольку Единичное — это природное живое существо). Следовательно, сущностной характеристикой языческого Государства будет война, действенное уничтожение Единичного, его смерть. Но война преступна по отношению к Семье, которая признает Единичное, его Sein, его жизнь (животную) высшей ценностью.

Карая преступника, Государство запрещает хоронить его и совершать погребальные обряды в его честь. Это то же исторжение Единичности: отказ во всеобщем признании (в погребальных обрядах) единичности смерти. Итак, то, что Государство считает законной карой, для Семьи — не что иное, как преступление. (Тема «Антигоны»).

Р. 332, 5-я строка снизу /с. 248/: [62] «… абсолютное право нравственного самосознания вступает в конфликт с божественным правом сущности»: Народ как совокупность Граждан вступает в конфликт с самим собой как совокупностью Семей.

62

«Нравственное как абсолютная сущность и абсолютная мощь» (с. 249) {прим. перев.).

Р. 333, 13-я строка /с. 249/: [63] действование языческого Господина носит конформистский характер, и он хочет быть конформистом. Господин — никогда не революционер (самое большее — «анархист»).

Р. 333, 23-я строка /с. 249/: в Античном государстве нет разделения Wesen /сущность/ и Macht /мощь/, т. е. Граждан и государственной Власти (правление). Античный Господин не может исключить себя из Государства, он не может быть революционером. И не хочет им быть. Вне Государства он — ничто, мертвый предок.

63

«В силу этого единства индивидуальность есть чистая форма субстанции, которая есть содержание…» (с. 249) (прим. перев.).

В своих действиях он хочет быть законопослушным. Но коль скоро действие — человеческое, оно не может не быть отрицающим. Однако Господин этого не знает. Он не отдает себе отчета в своей собственно человеческой сущности, не осознает отрицающего характера человеческого действия. Он не понимает, не сознает сам себя. И вот поэтому он — не подлинный Индивидуум.

Он действует либо как гражданин, либо как член семьи. И в том и в другом случае налицо преступление. «Sittlichkeit» /нравственность/ — это по существу Verbrechen, Schuld /преступление, вина/. Языческие добродетели суть перелицованные преступления (ср.: святой Августин), они не ведут к Befriedigung.