Введение в чтение Гегеля

В последней же фразе приведенной цитаты Гегель говорит, что превращение Бого-словия в Мудрость, в абсолютное Знание, неминуемо и что переход этот уже состоялся в предшествующих формированиях Сознания, которые рассматривались в первых семи главах «Феноменологии духа». Он имеет в виду Человека, описанного в конце главы VI, — Наполеона, Гражданина наполеоновского Государства, самого себя как гражданина Империи (предположительно, всемирной и однородной) Наполеона (считается, что в принципе она уже осуществлена). Этот Человек и есть Wahrheit, истина, или раскрытая-реальность, теологической «Form» /формы сознания/, так как именно он претворяет в действительность совершенство, о котором говорит Богослов и которое у последнего — не более чем абстрактная идея, потому что Бога, считающегося его воплощением, не существует.

Но вот как рассуждает Гегель. Упоминаемая «Form» /blosse Form — «голая форма»/, т. е. христианская Теология, существует на самом деле: она — психологический факт, идея, которая реальна в качестве идеи. И тогда, одно из двух: она или соответствует какой-то действительности /а une realite — objective/(Wirklichkeit) или нет. Если да, то в Мире есть некая реальность, в которой воплотилось представление Христианина о его Боге, и ясно, что эта реальность может быть только человеческой реальностью. Если нет, то абсолютная идея — это «абстрактный» идеал. Так вот, Гегель думает, что любая родившаяся в человеческой голове идея обязательно требует воплощения и что она может и должна быть осуществлена (если только она не совершенно ошибочна). Значит, и христианской идее должен соответствовать какой-то новый тип человеческого существования. Но кругообразность знания в «Феноменологии духа» доказывает, что произведенный в ней анализ исчерпывает все экзистенциальные возможности. Следовательно, христианская идея уже должна была осуществиться. Нужно только среди форм существования, описанных в «Феноменологии духа», найти ту, которая этой идее соответствует. Тогда-то и обнаружится наполеоновский Гражданин, или, если угодно, сам Гегель.

Исходя из факта существования Теологии (христианской) и предполагая кругообразность «Феноменологии духа», Гегель заключает, что христианская идея непременно должна была быть осуществлена Человеком-в-Мире. Стало быть, эта идея есть Wahrheit, истина, в том смысле, что она соответствует некой действительности /а une realite-objecti- ve/ (каковой как раз и является Человек 1806 года). Но это еще не все, поскольку Wahrheit — это не только реальность. Это еще и раскрытая (Словом) /revelee — ставшая откровением в Слове/ реальность, т. е. реальность, себя сознающая. Итак, утверждать, что существует Wahrheit теологической «Form», значит утверждать, что существует не только «абсолютный» Гражданин, но также и Гражданин, себя сознающий, т. е. «абсолютный» Гражданин, ставший Философом (или, точнее, коль скоро этот Гражданин «абсолютный», то стал Мудрецом). Это значит — утверждать (или предполагать) существование самого Гегеля. А это и есть то, о чем я говорил с самого начала: переход от Тео-логии (христианской) к антропо-логии (гегелевской) неминуем только для Философа и осуществляет его только Философ (в нашем случае сам Гегель). Но ничто не говорит о том, что само по себе явление в мир такого Философа неминуемо. И правда, нет доказательств тому, что Гражданин совершенного Государства не мог бы, к примеру, остаться относительно несознательным, и, следовательно, как и прежде, Верующим и Бо- го-словом (христианским), и считать это Государство не своим собственным произведением, но творением Бога.

Как бы там ни было, эта первая часть Введения, подводящая итог рассуждениям главы VII, хорошо показывает, чем отличается Мудрец и его «абсолютное Знание» от Верующего и его «абсолютной Религии (или Теологии)». В этой первой части, стало быть, Мудрец описан в сравнении и посредством сравнения с Верующим. Напротив, во второй части Введения, указывая тему главы VIII, Гегель говорит о Мудреце или «абсолютном Знании» самом по себе, вне сравнения (р. 549, 13-я строка—550, 2-я строка /с. 422, 10—9-я строки снизу/):

«Это преодоление предмета сознания [-внешнего] следует понимать не как одностороннее в том смысле, что он оказался возвращающимся в самость, а определеннее — в том смысле, что предмет как таковой представлялся сознанию исчезающим, и кроме того еще (vielmehr), что именно отрешение самосознания устанавливает вещность и что это отрешение имеет не только негативное, но и положительное значение, имеет его не только для нас или в себе, но и для самого самосознания. Для него негативное (das Negative) предмета или снятие им себя самого потому имеет положительное значение, или оно знает эту ничтожность (Nichtigkeit) предмета потому, с одной стороны, что оно отрешается от себя самого; ибо в этом отрешении оно утверждает себя как предмет, или предмет — в силу нераздельного единства (Einheit) для-себя-бытия — как себя само. С другой стороны, здесь содержится в то же время и второй момент — то, что оно равным образом сняло и приняло обратно в себя это отрешение и предметность и, стало быть, в своем инобытии как таковом оно находится при себе (bei sich).»

Чтобы прийти к абсолютному Знанию, нужно, следовательно, «преодолеть» оппозицию предмета абсолютного Знания и его субъекта, т. е. обладающего им человека: нужно отнести абсолютное, т. е. полное и окончательное, Знание к самому себе. И Гегель только что нам объяснил, что это означает.

Прежде всего, здесь нет речи ни о солипсизме, ни об «идеализме», ни о субъективизме, как его ни понимать: «предмет не возвращается в Самость». Мудрец, относящий полноту /1а totalite/ своего Знания к себе самому, никоим образом не утверждает, что он, взятый в своей отдельности, внутренней, чисто субъективной замкнутости, и есть полнота Бытия. Все /1е Tout/ — это никоим образом не мое Я (ни «Я-абстрактное», Ich, ни «Я-личное», Selbst), это никоим образом не мое мышление и не что-либо подобное.

Чтобы Знание, говорит Гегель, могло стать абсолютным, т. е. для того чтобы предмет и субъект Знания совпали, нужно, чтобы предмет сам по себе представился внешнему Сознанию исчезающим. Эта фраза исполнена прежде всего теологического смысла. Мы знаем, что в Христианстве Религия снимает сама себя в качестве Религии. Так Гегель толкует евангельский рассказ: христианское Богословие есть Богословие о Боге, умершем в качестве Бога. Христианство — это уже атеизм, правда неосознанный, читай символический. Абсолютное Знание есть всего лишь осознание этого атеизма, или антропо-теизма, и его рациональное выражение в Понятии (Begriff = Логос).

Иначе говоря, нельзя «снять» (aufheben) Религию, не обращая внимания на ее форму. Окончательно она снимается, только когда принимает форму Христианства. (Когда Бога отменяют «извне», не остается ничего другого, как заменить его другим Богом; для того, чтобы Бог исчез совсем, нужно, чтобы он упразднил сам себя\ а это как раз и есть Бог христиан, отменяющий себя как Бога, чтобы стать Человеком). Короче, атеизм Мудреца не может установиться вослед какой угодно Теологии: он порождается христианским Богословием и только им. (Уточним: речь идет не об атеизме, а об ан- тропотеизме; и это гегелевское человекобожие имеет предпосылкой христианское Богословие, поскольку христианская идея Бога переносится теперь на Человека).

Мы знаем, что Религия была лишь проекцией в потустороннее породившей ее социальной реальности. Приходится поэтому констатировать, что Мудрец мог появиться только после того, как утвердился исторический Мир, в котором могла возникнуть и получить развитие христианская Религия.

Но вряд ли нужно припоминать всю гегелевскую антропологию, чтобы прийти к этому результату. Его можно извлечь непосредственно из приведенного отрывка, поняв слово «Gegenstand», предмет /objet-exterieur/, как отнесенное к реальному Универсуму, т. е. к природному и человеческому, или социальному Миру.

Поговорим сначала о социальном Мире. Здесь «предметом» для человека является другой человек. Так вот, в главе IV Гегель показал, что человеку нет никакого смысла уничтожать другого человека, убивать его. Ибо мертвый человек никому неинтересен¹.

Единственно что принимается в расчет, так это са- л [179] о-отмена другого. Но человек, «отменяющий» сам себя для другого, подчиняется этому другому, как Раб подчиняется своему Господину. Итак, для того чтобы было абсолютное Знание, необходимо, чтобы предмет «отменил» сам себя. В социальном плане это означает неизбежность Рабства и всего, что из него проистекает, а именно диалектики Раба и Господина, т. е. исторической эволюции человечества в целом, как она описана в «Феноменологии духа». Иными словами, Мудрец возможен только в Государстве, завершающем эту эволюцию, и где все граждане сами себя «отменяют», так что каждый для другого — уже не Gegen-stand, не внешний предмет; иными словами, в нем более нет взаи- иоисключающих частных интересов.

179

Это не-диалектическое упразднение соответствует атеизму (буржуазной Комедии), но вовсе не антропо-теизму (гегелевского Гражданина).

Точно так же, относя приведенное высказывание к природному Миру, мы убеждаемся, что Мудрость возможна только в Мире, который открыт для технического воздействия на него Человека, в Мире, в котором пустыня, дикие звери, ненастье и прочее покоряются человеческой воле.

Подводя итог, можно сказать так: абсолютное Знание, т. е. Мудрость, предполагает полный успех отрицающего человеческого Действования. Это Знание возможно только: 1) во всемирном и однородном Государстве, где каждый человек не есть что-то внешнее по отношению к другому, где больше не существует какого-либо не снятого социального противостояния; 2) в лоне Природы, укрощенной человеческим Трудом, Природы, которая более не противостоит Человеку как что-то чужое. Если в абсолютном Знании Мудрец с полным правом утверждает тождество Бытия- как-такового с Бытием, которым является он сам, так это потому, что он на опыте знает, что все конфликты внутри Государства сняты окончательно, что нет больше явного противостояния между ним и Миром (как социальным, так и природным). До этого опыта (Erfahrung) всякое утверждение тождества субъекта и предмета лишено каких-либо оснований.