Вверх тормашками в наоборот-2

У костра суматоха. Наверное, Сандр рассказал. А может, мшист из тени выпал. Что-то резко выговаривает Иранна. Ей вторит Росса. Кажется, они ругаются. Спорят, точнее. Я вижу, как толпа волной приближается к мшисту и катится назад. Геллан смеётся.

– Он не пускает их, Дара. Веди своё чудо. Кажется, хорошая ванна – это сейчас как раз то, что нужно.

Ферайя следит за каждым моим жестом. Молча. Внимательно. Она не вмешивается, не помогает. Охотница называла древнее существо по имени. А это значит, она его знает. Но не шевельнулась, когда наши попытались к нему приблизиться и получили отпор.

Я напрягаюсь, но не могу вспомнить, как же она его величала.

– Йалис. Его зовут Йалис, – отвечает она на невысказанный мною вопрос.

Он всё такой же мягкий, но уже дрожит, как от холода.

– Пойдём, – зову и уговариваю мшиста одновременно, – сейчас мы смоем с тебя эту гадость, заодно и согреешься.

Ему невероятно трудно подняться, но он встаёт. Я веду его к большому корыту. Там тёплая вода. Зачёрпываю ведром и окатываю мшиста. Слышу вздох. Кажется, ему нравится.

– Геллан, а давай ты будешь поливать, а я мыть?

Мы так и делаем. Я осторожно перебираю пальцами длинную шерсть, вымывая слизь и грязь. А ещё кровь. Я понимаю это, когда рядом оказывается Айбин. Вижу, как и его подтряхивает. И уж точно кровочмак не мёрзнет.

– Позволь, – шепчет он непослушными губами, и я киваю, разрешая. Знаю: не сделает ничего плохого.

Как это у него получается – не понять. А только вскоре из упавшей влаги отделяется кровяной сгусток. Я подставляю ладони, принимаю шар и вручаю его в дрожащие лапки Айболита. Шурх! – и кровочмак скрылся, чтобы поесть без свидетелей. Он всегда кормится деликатно, словно стесняется. Может, так оно и есть. Расспрошу как-нибудь.

Я крепко задумываюсь, вдыхаю одуряющий запах свежей травы и мокрого сена, машинально перебирая чисто вымытую тонкую шерсть.

– Спасибо, – разливается благодарность громким мурлыканьем прямо мне в ухо, и я от неожиданности подскакиваю на месте, как испуганный заяц.

Хлопаю ресницами, открываю и закрываю рот. Вид у меня, наверное, дурацкий-дурацкий. Геллан тихо смеётся. Необидно. А может, потому что смеётся он, а не кто-то другой – сложно понять.

– Ты пропустила главное, Дара: мшисты разумны. Не только всё понимают, но и разговаривают.

Собственно, почему бы и нет? Разговаривал же в моей голове Димон? Мшист же, судя по всему, разговаривает, как и мы – открывая рот. То есть пасть. То есть, что там у него?

Я наконец-то присмотрелась к доисторическому мастодонту. Ничего подобного не видела. Он необычный – сказано слабо.

Телом похож на медведя – огромный такой полярный мишка с мощными лапами, округлым задом. А голова смахивает на львиную: кошачий приплюснутый нос треугольником, бархатный подбородок, усы. Глаза, пожалуй, побольше, круглее, прозрачнее – с золотинкой и вертикальным зрачком. Уши большие и вислые, как у кроликов или осликов, но короче и острее на концах. И грива, роскошная грива!

Но самое необычное, конечно же, не в сочетании медведь-лев с ушами зайчика. Как бы правильнее сказать? То, что я приняла за шерсть – не шерсть вовсе. Не зря мне пахло сеном и травой. Потому что вместо шерсти животного у мшиста – трава, похожая на ковыль: длинные, тонкие, пушистые стебли. И грива такая же, но уже помесь травы и кудрявых листьев. А ещё – он в цветах. Будто кто-то взял и утыкал его яркими цветами разных размеров и оттенков. Где-то они мелкие и невзрачные на первый взгляд. Где-то – большие, разноцветные, как экзотические гигантские орхидеи, пассифлоры, магнолии. И на кончиках ушей – по пушистому цветку.

Очень много цветов в гриве. А ещё они то распускаются на глазах, то вянут, появляются, исчезают – потрясающее зрелище, от которого взгляд не оторвать! И пахнет, пахнет от мшиста сейчас, как от парфюмерной лавки!

Он видит, как я смотрю на него заворожено, мигает золотыми глазами, пряча их под короткой щёткой ресниц и чудится улыбка на его царственной морде. Кажется, мшист красуется, переминаясь на мощных пушистых лапах, слегка поворачиваясь то вправо, то влево, как на подиуме или выставке.

Я слышу сдавленный вздох, что прокатывается рокотом, как в переполненном театре. Да уж, ни одного равнодушного лица. Даже у Иранны брови пошли на взлёт, словно две ядерные ракеты. Это фурор. Будь мы и впрямь в театре, крики «Браво!» и «Бис!» показались бы жалким лепетом, потому что вот эти ахи и охи, эти потрясённые лица дорогого стоят.

– Йалис, – представляется зверь, учтиво склоняя голову.

Какой-то он для доисторического божества несерьёзный. Где печальный взгляд, припорошенный пылью столетий? Где печать мудрости на морде? Ну, не знаю, что там ещё положено старым и древним?

Мшист подозрительно фыркает, а затем начинает хохотать. Вначале сдавленно, а потом не стесняясь, во всю пасть, обнажая белоснежные острые клыки.

Несмотря на то, что туша у него медвежья, сам он котяра, конечно. В его голосе, смехе – рычаще-мурчащие звуки преобладают. И да: я опять думала слишком громко. Ну и пусть. Ну и ладно.

Все хотят пощупать мшиста, но после того, как Йалис не подпустил к себе, никто не смеет приблизиться. Только я стою рядом, слишком близко. Он уже не напоминает жалкое раненое животное – быстро очухался.

– Разреши им, – прошу тихо.

Мшист вздыхает, урчит, затем царственно машет лапой, мол, налетайте. Первой приближается Офа, падает на колени, благоговейно притрагивается дрожащей ладонью и бормочет что-то непонятное. Я впервые слышу иной язык здесь из её уст. Никто не мешает, люди и нелюди ждут.

– У них общие корни, – негромко комментирует Геллан. Мшисты – первые обитатели Зеосса после драконов. От мшистов пошли деревуны и мохнатки – две расы, порождённые кровью, в которой растительное и животное начала – единое целое.

– А кровочмаки? – спрашиваю, косясь на Айболита, что стоит дальше всех. Он сейчас сыт и, кажется, единственный, кого не приводит в трепет ожившая легенда древних сказаний.

– По сути, мы все – дети драконов. Кто больше, кто меньше. Но первыми были мшисты. Кровочмаки – чуть позже. У них – своя история, отдельная, очень трагичная. Люди появились последними. Мы по крови ближе к мохнаткам и деревунам, но в те времена – слабее, беспомощнее, уязвимее. Без особых способностей. Всё это пришло не сразу.