Вверх тормашками в наоборот-3

Глава 30. Слушая тишину, находишь истину

Дара

Мы остановились ближе к полудню, когда солнце встало над головами высоко. Парадом командовала Росса, и никто ей слова поперёк не сказал. Даже Барк перестал язвить. Его основательно подтряхивало.

– Выпить бы сейчас чего-нибудь, – провыл он с тоской и, вжав голову в плечи, снова превратился в дряхлую птицу – неразговорчивую и усталую.

Всеобщий мандраж – вот как это называлось.

Пиррия примостилась на краю воза, кусала губы и прижимала к себе Тиная.

– Он раньше не прятал крылья. До того, как… Я не знаю, летал ли когда-нибудь. Ни разу так и не спросила, – неожиданно поделилась она со мной прошлым. Они тогда меньше были, беленькие…

– Беленькие? – переспросила, и никак не могла понять, почему она запомнила их белыми. Пояснить Пиррия ничего не успела – Росса позвала меня громко, и я вскочила на ноги.

Колени подгибались. Мышцы тряслись, словно я пробежала несколько километров. Откуда-то вынырнул Лерран.

– Если надо, я могу помочь, – красивый у него голос, но до Геллана всё равно далеко. Брови сведены, лицо заострилось. Лерран – красавчик. И странно, что предлагает помощь.

– Не нужно, – отказывается Геллан.

– Не доверяешь? – кривит Лерран рот и отводит взгляд. Кажется, он расстроился. Вот же ж…

– Не в этом дело. Со мной будет Дара. А больше никто не нужен.

Они смотрят друг другу в глаза, как из пистолетов собираются палить. И у меня такое впечатление, что они понимают, о чём недоговаривают. Лерран кивает и уходит. И лицо у него спокойное, но не маска, которой часто прикрываются, чтобы спрятать лишние эмоции, а по-настоящему расслабленное лицо победившего олимпийца. Странно-то как.

– Идём? – вырывает меня из созерцания голос Геллана. Я моргаю, отвожу взгляд от Леррановой спины.

– Он красивый, правда? – самое время сейчас говорить об этом! Недоумённо пожимаю плечами и хлопаю ресницами.

– Красивый? Да нет, странный он какой-то в последнее время. Если бы не знала, какой он изворотливый и подлый, беспринципный и холодный, подумала бы, что подлизывается. Но это не его стиль. Да и не похоже совсем. Скорее, гадость какую-то задумал, не иначе.

– Не задумал. Ему сейчас… непросто. Пытается найти место, куда ногу поставить при ходьбе. Справа и слева пропасть. Осталась тонкая стёжка. Вон он и щупает. Не хочет, чтобы камень попался на пути или яма. Ему отчаянно хочется пройти путь и не свалиться. Новая неизведанная задача, которую надо решить.

– Геллан, ну его, нашли о чём сейчас говорить, ей-богу… – волнение никуда не уходит. Мы медленно отдаляемся от вынужденного привала. Где-то там ждёт нас Росса. Хорошо хоть не окрикивает, не подгоняет.

Лендра расположилась в жиденьком перелеске, на аккуратной полянке. Расстелила прямо на снегу одеяла, обложилась пузырьками. Больше ничего подозрительного я не обнаружила. Честно говоря, страшилась увидеть молоток, зубило, пилу… ну, или чем там кости ломают? Ведь просто так, без инструментов, не обойтись?

Геллан скинул с плеч мягкое одеяло: тонкие кожистые крылья, не привыкшие к холодному воздуху, мёрзли и не переносили грубую ткань. Ранки и трещинки затянулись, светились новой розовой кожицей.

– Ложись, – махнула рукой Росса в сторону разостланных одеял.

– Я не лягу, – твёрдо заявил Геллан. – Не буду лежать носом в твердь.

Он плавно опустился на колени. Красивый до кома в горле. Золотые волосы убраны в тугой пучок. Лицо открыто. Белая рубаха шевелится от дыхания ветра. Крылья слабо трепещут за спиной. И не было в его позе ничего унизительного или жалкого.

– Так будет больнее, – тихо предупредила Росса.

– Пусть. Со мной будет Дара, – он сказал это с той же интонацией, что и Леррану. Росса не стала спорить и возражать. Вздохнула только тяжко.

Геллан протянул руки – я упала перед ним на колени и вложила пальцы в горячие ладони. Он расслабился, прикрыл глаза.

– Готов? – спросила лендра.

– Готов, – выдохнул Геллан.

Росса стояла вся в белом. Длинный балахон почти до земли, руки открыты, чистые, аж светятся. Волосы убраны, отчего лицо её кажется крупнее. Непривычно видеть лендру такой. Без улыбки, без буйных кудрей.

Ладони у неё широкие, оказывается, пальцы длинные, ногти срезаны под корень. Никогда не замечала. А сейчас смотрю, как она обливает руки какой-то жидкостью из тёмной бутылки, выдыхает и, закрыв глаза, щупает пальцами крылья. Оба. Будто примеряется, сравнивает, измеряет без линейки.

Пальцы порхают, перемещаются, как будто она виртуозно играет гаммы на пианино. Пока ничего не происходит, поэтому я расслабляюсь, заворожённая Россиными движениями. Холодно-то как. А они с Гелланом почти голые. Не дрожат, не морщатся. У Геллана и руки необычайно горячие. А я нос в меховой плащ прячу, капюшон на уши поглубже натянула.

Росса чертит в воздухе какие-то знаки. Те зависают сизой дымкой на несколько секунд и тают. А затем она делает это. Ломает крыло голыми руками.

Я слышу хруст. Геллан дёргается, но не издаёт ни звука. Только крепкие пальцы сжимают мои ладони. Сильно, до боли, но я не смею пошевелиться, хотя дыхание перехватило, и дышу я через раз, выдыхая судорожно, толчками.

Хрусь. Хрусь. Хрусь – ещё три противных звука и Геллан мой, как прошитый током. Вот уже пот катится по его вискам. Глаза открылись, полны боли и слёз. Руки мои горят и немеют, я всхлипываю. Но мне не столько больно, сколько жаль его, так доверчиво стоящего рядом на коленях.

– Это… не очень больно, Дара, – говорит он сквозь сжатые губы. – Росса обезболила. Неприятно.

О Господи! Он что, успокаивает меня? Вот сейчас, когда сломанное в нескольких местах крыло виснет тряпкой, а в его глазах – муть, он пытается меня успокоить?

Что-то горячее растёт внутри, ширится и просится наружу. Я вдруг понимаю: чувствую Геллана так сильно, что перестаю дышать.

Он – это я. Его крылья – мои. Руки наши – единое целое. Ему больно, но по моим пальцам в него течёт мой жидкий огонь. Не разрушает, а обволакивает, не жжёт, а согревает, не сжигает, а даёт силы.

Выгибаюсь дугой и смотрю в синь его глаз.

Не отрываясь, перехватываю его запястья, впиваясь в них намертво.

Спаиваюсь. Сливаюсь. Посылаю импульсы.

Крохотные искры бегут по его рукам, превращая тело в мерцающую невесомую сеть.

– Что ты делаешь, Дара?

На губах его – светлячки. Разноцветные, почти незаметные.

Я чувствую: ему не больно. Ему легко. Он – перо в моих руках. Ветер в волосах. Воздушный поток, способный преодолеть расстояния.

– Дара, ты слышишь меня? – откуда-то издалека, как шёпот многолиственных крон.