Ввод

— Ещё тёплый. Лейтенант, Трубин, — обратился он к командиру взвода, — принимайте командования ротой. Ротного отнесите к машинам. Цепь подковой обогнула развалины. Оттуда иногда слышны были одиночные выстрелы, но автоматные очереди и взрывы гранат, выпущенных из гранатомётов, быстро их подавляли.

БМП почти вплотную подъехала к жилищам. Бурцев вышел из неё и направился к груде развалин. Пуля ударила почти у самых его ног. Одним прыжком он вскочил в пролом стены и увидел, как мелькнула тень в развалинах. Он вскочил туда и увидел в углу сидящего бородача. Афганец был таких же годов, как Василий, может немного старше. Бородач сидел на коленках, прижавшись в угол, рядом с ним валялась старая винтовка.

— Что, дух, патроны кончились? — Бурцев направил ствол автомата на бородача — тот смотрел умоляющим взглядом, его лицо выражали одни страдания, а по щекам, как горошины, катились слёзы. Бурцев опустил ствол автомата.

— Беги.

Афганец не понял и продолжал сидеть.

— Беги!

Василий повесил автомат на плечо, стволом вниз и показал рукой в сторону пролома в стене. Бородач понял, приподнялся, и тут Бурцев увидел, что из-за спины бородача из-под лохмотьев торчит маленькая головка мальчишки лет пяти. Его черные, широко раскрытые глаза, как два уголька смотрели на Бурцева. На его смуглых щеках от глаз до подбородка были видны две грязные полоски. Афганец схватил ребёнка на руки и скрылся в проломе стены. В это время появился Васин.

— Командир, видел, как в тебя дух стрелял, чуть не убил тебя, собака.

— А ты чего здесь, — раздражённо ответил Бурцев.

— «Так, стреляли ж», — смеясь, сказал Васин.

— Ты что же, как Саид за Фёдором, так и будешь за мной по пятам ходить. Ты, наверное, и жену так не опекал?

— Почему, Петрович, так плохо обо мне думаешь. И жену тоже пас.

— И кофе в постель носил?

— И это было. Правда, поначалу, пока дети не родились.

— А чем же дети помеха? — улыбнулся Бурцев.

— Ну, помеха, не помеха, а ориентиры стали теряться. Перестали понимать, кто в доме главный. А тебя пасу потому, что ты мне друг и мы на войне. Кто вынесет раненого из поля боя, как не друг. Никому не захочется собой рисковать. Так можешь пролежать всю ночь, пока духи не придут и яйца не отрежут. Ты скажи лучше, чего не стрелял, дух в зелёнку ушёл.

— Патроны кончились или что-то с автоматом, — ответил Бурцев почти себе под нос. Васин снял с плеча Бурцева автомат и нажал на курок. Раздалась очередь, от стены полетели куски глины.

— Петрович, в норме автомат.

— Эх, Витя, Витя, а ты бы стал стрелять, если бы увидел на руках ребёнка?

— Ну, спрашиваешь.

— Я молю Бога, что не стрельнул. Одно дело, душманы стреляют из зелёнки, с гор, из пещеры. Они туда пошли по своей воле, чтобы с тобой воевать. А этот, из своего дома. Он защищает, своих детей, жён от непрошеных гостей. Разницу усекаешь? Вот скажи, Витя, пришли к тебе люди с ружьями в дом, да мало что в дом, а идут в спальню и норовят поглядеть, какое у твоей жены нижнее бельё. Ты бы стал отстреливаться?

— Спрашиваешь, конечно, стал бы.

— Так и они, по их законам посторонний мужчина не должен заходить в женскую половину. Вот они берут винты и отстреливаются от таких гостей.

— Зачем же тогда попросил артиллеристов кишлак снести?

— Вынужден был из двух зол выбирать меньшее. Мне надо, чтобы сыновья к матерям вернулись.

К ним подошли двое, советник и командир афганского батальона. Советник поздоровался, протянув руку Бурцеву, а затем Васину.

— Зверьки совсем не хотят воевать, — сказал советник. Что будем делать, командир?

Афганец, не понимая русского, стоял и улыбался.

— Не знаю, что будете делать, — ответил Бурцев. — Им положено кишлак прочёсывать. Я своих бойцов туда не пущу, мне власти не велят зачистку делать. Я окружил, а они пусть чистят.

— Вот видишь! Иди, шмонай, чего лыбишься, обезьяна хренова, — сказал советник, при этом улыбнулся афганцу. Тот в ответ выставил все тридцать два зуба. Советник стал объяснять на пальцах, вставляя отдельные таджикские слова.

— Иди, — советник махнул рукой. Афганец не понял и продолжал стоять. Тогда советник стал махать в сторону кишлака рукой.

— Поднимай своих вояк. Идите, трясите вшивники. Ничего не понимает!

После долгих объяснений, афганец, наконец, понял и ушёл.

— Закурить найдётся? — спросил советник.

Васин достал пачку «Явы» и подал советнику. Тот достал сигарету и протянул открытую пачку Бурцеву.

— Он не курит, — ответил Васин за Бурцева, достал себе сигарету и сунул пачку в карман.

— Вы знаете, как их в армию набирают? — пыхтя сигаретой, сказал советник. — Перекрывают улицу в Кабуле, затем делают облаву — кого поймают, того и забирают. Привезут в часть, дадут автоматы, а к утру, половина разбежалась по домам. Ну, я пошел поднимать этих вояк.

Ещё около часа со стороны развалин слышались одиночные выстрелы, а потом всё стихло.

Глава 17

Новый год Бурцев встретил в кругу своих сослуживцев: заместители и командиры рот. Принесли с других палаток два стола и стулья. Столы сдвинули, накрыли простынями, получился длинный банкетный стол. Кто-то привез маленькую ёлочку и штук десять настоящих игрушек. Запах хвои и сверкание стеклянных шаров создавали уют и необычную обстановку в этой суровой военной жизни, напоминали о доме, о том, как когда-то отмечали в своих семьях самый прекрасный праздник.

На столе появилась водка и даже привезенное из Союза шампанское. В военторге купили колбасу, красную и чёрную икру, осетрину. Стол получался богатый, он ломился от фруктов. Кто-то умудрился достать огромную дыню. Было весело, друг друга поздравляли, желали скорейшего возвращения домой. Новый год встречали трижды: по Ташкенту, по Кабулу и по московскому времени. В это время, наверное, все военные, находящиеся в Афганистане, вышли из своих жилищ. В ночном небе Кабула был праздничный фейерверк из боевого оружия. Взлетали осветительные ракеты. Всё небо прочёркивали полосы трассирующих пуль. Земля ухала от взрывов ручных гранат, выстрелов пушек и разорвавшихся снарядов, которые с визгом летели в горы. Так мог дуреть только наш человек, находясь далеко, в самой экстремальной ситуации, где смерть ходила вплотную с ним и ее дыхание он ощущал у себя на затылке.

Спустя час после встречи Нового года по Москве — это было уже три ночи по-местному времени — всё стихло. Все начали потихоньку расходиться. Кто слаб, изрядно захмелев, повалился на кровать. Кто был посильней и пожадней к водке, продолжал пить.

Бурцев стоял на улице, втягивая ноздрями морозный воздух. Ночной Кабул как будто замер и только кое-где, как бы в судорогах, огромное чудовище извергало из себя небольшие струи огня. В морозной ночной тиши звуки доносились далеко, и Василий отчётливо слышал, как под ногами у часового поскрипывал выпавший за день снег. Возле палаток, где жили заместители командира полка, слышен был женский хохот. Такой непривычный в этой обстановке, он был как подарок в новогоднюю ночь, истосковавшимся по женскому голосу мужчинам.