Вы хотели войны? Вы ее получите!
Шрифт:
– Дом 22.
– Дом 22, – повторил Иван. – Да, имейте в виду, что двое их них – дочь и сын депутата Госдумы. Так что, пожалуйста, поторопитесь. Понимаю, что все для вас равны. Что? Родин моя фамилия. Я буду ждать.
«Все, как по нотам, – усмехнувшись, удовлетворенно подумал Холеный, оценив развитие событий, – самоликвидация конфликтной ситуации. Партитура сыграна». И он победителем, увы, никем не оцененным, тихо ушел из клуба, погрузившись в ночную прохладу.
А дискотека плясала, вытанцовывала все в той же безостановочной круговерти,
А Иван все пытался привести Яну в чувство, хлопал по щекам, растирал уши. Но она так и не выходила из глубокой прострации.
Две машины «Скорой помощи» приехали почти одновременно. Врач и санитары наметанным взглядом тут же увидели «отключенных», прошли к столику.
– Где тут депутатские? – быстро спросил врач.
Иван показал.
Врач торопливо осмотрел всех, следы уколов, заглянул в зрачки.
– Все ясно, передозировка... – констатировал деловито. – Все с жиру беситесь! Давай, срочно забираем...
Охранники помогли вынести уже почти не подающих признаков жизни Кристину и Глеба. Иван, прихватив сумочку, взял Яну на руки, донес до кареты, положил на носилки, и сам сел, представившись мужем.
С сиреной и маячками машины «Скорой помощи» понеслись по ночным улицам. Иван с болью смотрел, как резко изменилась Яна, лицо и пальцы стали синюшными, будто в свете ультрафиолета, зрачки сузились, дыхание ослабло, давалось ей с трудом.
– Давай, как обычно, две ампулы налоксона, – распорядился врач.
Медсестра быстрыми точными движениями вскрыла ампулы, набрала в шприц препарат, вколола в вену.
Инъекция подействовала: Яна стала чаще дышать, лицо просветлело.
Иван взял ее за руку.
– Что ж ты за женой не смотришь? – строго спросила медсестра. – Эх, молодежь, молодежь, ума нет. Поссорились, что ли?
Иван промолчал, крепче сжал руку Яны.
– Янка, ты слышишь меня? – голос у Ивана дрогнул. – Зажигалочка ты моя, что ж ты натворила?
У Ивана блеснули слезы.
Яна открыла глаза, мутно посмотрела на Ивана, узнала. Рука ее чуть вздрогнула.
– Ванечка... Не уходи... – прошептала она.
– Я здесь, с тобой...
– Я уплываю...
Она прикрыла глаза, словно ей и смотреть на мир было больно.
– Янка, – Иван стал трясти ее руку. – Не молчи, не уходи!..
– Оставьте ее, – жестко произнес врач, которому до смерти осточертели дурные смерти. – Она не слышит – она в коме.
Иван обреченно отпустил ее руку.
Из наркотической преисподней не возвращаются
Последующие события Иван помнил с отчетливостью черно-белого снимка или как череду обрывков тяжелого, липкого сна.
Во дворе больницы «Скорой медпомощи» Кристину, Глеба и Яну приняла дежурная бригада врачей. Подкатили три тележки с капельницами для перевозки коматозных, погнали по коридорам в реанимацию.
Иван остался ждать в коридоре, не понимая и не сознавая нереальность, чудовищную несправедливость обвалившихся событий. Все они были сами по себе нелогичны, разорваны и вовсе нелепы, и все равно безостановочно, с безумной скоростью фатально сплелись
в их судьбах. И снова круг замкнулся – и опять она на пороге смерти, и он лишь оттянул роковой час...Кристи умерла первой. Следом за ней осциллограф бездушно зафиксировал прямую линию остановившегося сердца Глеба.
Еще в течение часа врачи боролись за Яну, но уж слишком настойчиво хотела она отрешиться от земных невзгод, и – не вернулась на землю.
– Вы – муж Яны Полянской?
Иван вздрогнул, поднял голову, встал.
– Я врач. Рубцов Сергей Иванович.
– Я – знакомый, ее знакомый... – ответил Иван, похолодев.
– Мне очень жаль. Она скончалась.
Иван застонал.
– Неужели ничего нельзя было сделать? Я ведь сразу вызвал «Скорую помощь»...
Рубцов нахмурился. Ему всегда, по долгу службы, приходилось оправдываться, почти всегда – без вины виноватому.
– Она приняла сильнодействующее наркотическое вещество, скорей всего двух видов. Да еще усугубила алкоголем. Просто самоубийство... Мы отдали на анализ пробы крови. Диагноз, думаю, на 90 процентов подтвердится.
Иван опустился на стул, посмотрел на сумочку Яны, ставшую совершенно ненужной.
– К сожалению, юношу и девушку спасти тоже не удалось, – добавил – добил Рубцов.
Иван поднял голову, сквозь слезы посмотрел на врача.
– Наша медицина – сильнее всех... Ваше кладбище пополнилось на три человеко-единицы?
Рубцов не отреагировал, ему приходилось выслушивать и пострашнее.
– Надо сообщить родственникам, – сказал он. – Вы поможете нам это сделать?
– Родители Яны на гастролях за рубежом... А у Глеба и Кристины мать – депутат Госдумы Эмма Благородова, – Иван встал, здесь ему было не место, он мешал. Найти быстрей телефоны и на выход.
Появился санитар с сумочкой Кристины.
Врач клюнул взглядом.
– Может, там блокнот какой-нибудь есть?
Иван взял сумочку Кристи, открыл, вынул оттуда мобильный телефон, стал просматривать список телефонов, нашел «МАМА», протянул мобильник врачу.
– Позвоните сами. Я их практически не знал... А я постараюсь найти телефон родителей Яны.
Врач помрачнел, покачал головой, но, тяни ни тяни, мертвый узел можно было только разрубить. Он взял телефон в руки, которыми безуспешно пытался вытащить из наркотической преисподней неразумных детей, нажал вызов.
Родительское сердце не екнуло, не защемило у Эммы Благородовой, не ощутила она в душе черной беспричинной тревоги. Она сидела на диване в любимом домашнем халате, привезенным недавно из Бомбея. Беззвучно мерцал на стене экран телевизора. Перед ней лежали две стопки документов, которые она бегло изучала. Это были подготовленные помощниками депутатские запросы двух категорий: «государственной важности» и «полугосударственной важности». Отличались они наличием или отсутствием финансовой составляющей. Документы третьей, «государственно-личной» категории, ушли в счастливое плавание. Эмма как никогда чувствовала себя на плаву, в могучем течении, силе, которую давало ей положение, стратегический ум и удачливость. Телефонный звонок прервал ее счастливо-властные помыслы. Эмма взяла аппарат, на определителе замигало имя «Кристи» и появилась хитрая мордашка, которую дочь вставила в ее телефон.