Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Аграрная реформа Столыпина попала под огонь уничтожающей кри­тики сразу с двух крайних флангов. Знаменитая максима премьера, что ставку надлежит делать «не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных», вызвала негодование и левых и правых. Социалисты, опа­саясь, что успех реформы выбьет почву из-под революционной агита­ции в деревне, обвиняли Столыпина в том, что он отдал деревню на поток и разграбление «мироедам». Крайне правые готовы были тер­петь Столыпина, когда требовалось давить революцию, но едва опасность миновала, стали смотреть на него как на злейшего врага — и не случайно: реформа ставила целью создание новой социальной опоры власти взамен дворянства. Совет объединенного дворянства клеймил Столыпина за то, что его правительство «бросило всякую заботу о хо­зяйстве культурном и даже способствует его упразднению, поощряя всякое начинание в области перехода всей земельной площади к пер­вобытному земледелию».

Цитаделью правых сделалась верхняя палата российского парла­мента — Государственный совет, половина членов которого после ре­формы 1906 г. назначалась царем, а другая половина избиралась «корпорациями» — от земств, дворянских собраний, православной церкви, биржевых комитетов, Академии наук и университетов.

По существу Столыпину не удалось провести ни одного закона, обещанного в реформаторской правительственной декларации 24 ав­густа 1906 г. Тогда предполагалось перестроить местное самоуправ­ление, сообщив зажиточным крестьянам больший в нем вес. Тесно были связаны с крестьянской реформой и вероисповедные законы, долженствовавшие развить положения указа о веротерпимости от 17 апреля 1905 г. и облегчить положение старообрядцев, составляв­ших значительную часть среди крестьян северных губерний и Сибири, а также насильственно обращенных в православие униатов юго-за­падных губерний. Проект реформы местного самоуправления предус­матривал ликвидацию особого крестьянского сословного самоуправ­ления и создание бессословных земских учреждений на уровне волос­ти, уезда и губернии. Вместо крестьянского сословного волостного суда предполагалось учредить выборных мировых судей, действую­щих уже на основе общегражданского, а не обычного крестьянского права. Центр тяжести местной правительственной администрации предполагалось перенести из губернии в уезды, поставив во главе уез­да назначаемого сверху «уездного начальника» (эта мера встретила особое противодействие дворянства, поскольку со времен Екатерины II все коллегиальные учреждения уезда состояли под председатель­ством предводителя дворянства), земских начальников должны были сменить участковые начальники, не обязательно из дворян. Введение всеобщего начального образования должно было обеспечить образо­вательным цензом массы крестьян, получавших более широкое предс­тавительство в земских учреждениях. Практически все объявленные Столыпиным либеральные реформы были выхолощены или заблокированы Государственным советом, но для их продвижения премьер ни разу не воспользовался 87 статьей.

Постепенно в его деятельности начали разочаровываться и октяб­ристы. 22 февраля 1910 г. Гучков выдвинул Столыпину ультиматум. Начав с того, что октябристы и в Думе и в стране «чувствуют себя нес­колько изолированными», Гучков твердо завил, что «прискорбная не­обходимость» столыпинской системы «успокоения» прошла и «при наступивших современных условиях» уже нет «прежних препят­ствий, которые оправдывали бы замедление в осуществлении гражда­нских свобод». У октябристов были основания беспокоиться за свою будущность: на дополнительных выборах в трех главных торгово-про­мышленных городах — Москве, Петербурге и Киеве, в первой городс­кой курии, считавшейся вотчиной октябристов, победили везде каде­ты. Октябристы, не рискуя лишиться доверия своих избирателей, могли смещаться вслед за Столыпиным вправо только до определен­ной степени.

Столыпину для продолжения его конституционного эксперимента необходимо было заручиться другой силой, и он, двигаясь вправо, об­ратился к националистам. По его инициативе думская фракция «уме­ренно-правых» учредила одноименную партию во главе с Н.П. Бала­шовым, слившуюся в январе 1910 г. с Всероссийским национальным союзом, программа которого объявляла, что «Союз имеет целью со­действовать: а) господству русской народности, б) укреплению созна­ния русского народного единства, в) устройству бытовой самопомощи и развитию национальной культуры, г) упрочению русской государ­ственности на началах самодержавной власти царя в единении с зако­нодательным народным представительством». Амбиции у новой пар­тии националистов были глобальные. Балашов уверял журналистов, что в ближайшем будущем «России предстоит первенствующая роль в решении судеб человечества», когда «русский национализм разовьет­ся и расцветет», а Запад вступит в «эпоху социалистических опытов».

Союз с Балашовым и компанией означал отступление Столыпина от первоначально взятого им курса, отказ от проведения либеральных реформ, отлагаемых в неопределенное будущее, и сосредоточение правительства на решении «национальных задач». В интервью кор­респонденту «Нового времени» премьер заявил, что будущую Думу четвертого созыва он хотел бы видеть «с крепким устойчивым цент­ром, имеющим национальный оттенок».

«Национальные задачи» никогда не были Столыпину чужды, разго­воры о «великой России», «истинно русском» правительстве не были для него риторической фигурой. Но прежде либеральные реформы и, в частности, уравнение всех российских подданных в гражданских правах, были для него первоочередными задачами. В 1906 г. Совет министров по почину Столыпина принял постановление о частичной отмене ограничений гражданских прав евреев, причем чтобы не вво­дить государя в искушение, министры согласились «не устраивать раз­ногласия» и подать в качестве единодушного мнения Совета одно толь­ко мнение большинства (если журнал Совета подавался с «разногласи­ем», государь мог утвердить в качестве закона любое из высказанных мнений). 10 декабря 1906 г. царь вовсе отказался утвердить журнал Совета министров, объяснив свое решение велениями «В1гутреннего го­лоса», противопоставить которому, разумеется, было нечего. Тогда Столыпин был огорчен провалом акции, теперь борьба за «русское гос­подство» в империи становилась стержнем его собственной политики.

Из мероприятий нового курса наибольший шум вызвал «поход на Финляндию». С началом в 1905 г. всероссийской «смуты» правитель­ству С.Ю. Витте пришлось принимать в пожарном порядке экстрен­ные меры для «умиротворения» Финляндии, сделавшейся в результа­те русификаторской политики предшествующего десятилетия «поро­ховой бочкой» под самым боком имперской столицы. В ноябре 1905 г. автономия Финляндии была восстановлена в полном объеме, более того, финляндский Сейм получил полномочия на разработку нового основного закона. С его утверждением в начале 1906 г. Финляндия оказалась наделенной самой демократической в Европе конституци­ей: однопалатный законодательный Сейм избирался всеми граждана­ми старше 24 лет (включая женщин).

Своими мерами правительство Витте преобразовало финлян­дскую «пороховую бочку» в настоящую «черную дыру», вызывающую у властей постоянную головную боль. Собственно финляндцы утихли, но зато территория Великого княжества сделалась практически недо­ступна для действий российских властей. В Финляндии находили убе­жище исполнители российских террористических актов и «эксов» — «экспроприации», или попросту говоря, грабежей, совершаемых под политическими знаменами. Через Финляндию шел в Россию поток оружия и не безупречно «чистых» денег, подпитывающих революци­онные организации. В Финляндии находят себе убежище лица, преследуемые как по политическим мотивам, так и просто уголовные, ра­зыскиваемые российским правосудием. И все потому, как констати­ровал сам Витте, что «финляндская администрация считала, что все это до них не относится, а русская администрация была стеснена и весьма ограничена в своих действиях в Финляндии».

Столыпин уже в 1907 г. обещал Николаю II «в случае нарушения финляндцами закона и неподчинения законным требованиям действовать силою "manu militari" («Воинской рукой» (лат.)". В октябре было образовано осо­бое совещание по делам Великого княжества Финляндского, куда вошли, в частности, многие сотрудники убитого финляндцами гене­рал-губернатора Бобрикова, доведшего Финляндию до взрыва свои­ми «обрусительными» мерами в 1898—1904 гг. Разработанный сове­щанием проект закона о соотношении общеимперского и финлян­дского законодательств сводил Сейм на уровень губернского земского собрания. Законопроект был внесен в Думу 14 марта 1910 г. и вызвал многочисленные протесты ученых-юристов. Причем не только рос­сийских. Из Франции пришел протест, подписанный четырьмя сот­нями депутатов Национального собрания. Финляндский Сейм приз­нал проект противоречащим основным законам Великого княжества.

Октябристы и правые готовы были поддержать столыпинский курс в Финляндии. Решительно против проекта выступила в Думе лишь крошечная группа левых кадетов, глашатаем которой сделался П.Н. Милюков. За принятием этих законов, утверждал Милюков, «последует ненависть, злоба, отчаяние, за борьбой последует необхо­димость репрессий... Правительство провоцирует страну на поступки, которые оправдают жестокие меры управления, а иначе оно управ­лять не умеет».

Столыпин лично защищал проект в Думе. Признав юридическую спорность вопроса, премьер решительно отмел правовые аргументы: «Масса материалов, документов, актов, касающихся отношений Фин­ляндии к России, дает возможность защищать всякую теорию: доста­точно для этого повыдергать из архивных груд нужные для этого мате­риалы». Премьер упирал на политическую целесообразность и обра­щался к патриотическим чувствам депутатов, утверждая, что отклонение проекта будет сочтено в Финляндии и на окраинах вообще признаком русской слабости. «Разрушьте, господа, — призывал он думцев, — этот опасный призрак, нечто худшее, чем вражда и ненависть, — презрение к нашей родине». Думская оппозиция из протеста покину­ла зал заседаний, оставшееся националистическое большинство выс­казалось за ускоренный порядок обсуждения и приняло проект в жесткой правительственной версии, отказавшись внести в него даже скромные смягчающие поправки, предложенные октябристами.

Успешно миновав Государственный совет, проект стал законом 17 июня 1910 г., в соответствии с которым финляндский Сейм стано­вился совещательным учреждением в вопросах не только «общеимпе­рского», но и внутреннего законодательства. Закон имел «рамочный» характер, и до издания новых законов оставались в силе старые фин­ляндские порядки, но антирусские настроения в Финляндии значи­тельно усилились, финны были уверены, что российская власть вто­рично отобрала их законные права, но на этот раз уже с согласия на­родных представителей.

Национальная политика привела к окончательному краху как са­мого Столыпина, так и его «конституционного эксперимента». Наибо­лее отчетливо этот механизм виден на примере закона о «западном земстве».

Переход Столыпина к «национальной» политике ознаменовался в мае 1909 г. внесением в Думу правительственного законопроекта об изменении порядка выборов членов Государственного совета от запад­ных губерний, где не было земских учреждений и выборы представи­теля губернии производились губернскими съездами землевладельцев. Поскольку земельный ценз для участия в выборах был высок, а круп­ными землевладельцами в западных губерниях (Виленской, Гроднен­ской, Ковенской, Могилевской, Минской, Витебской, Киевской, По­дольской и Волынской) были почти исключительно поляки, все девять избираемых членов Совета оказывались поляками. Группа членов Го­сударственного совета по инициативе одного из главных идеологов русского национализма, многолетнего редактора газеты «Киевлянин» Д.И. Пихно, внесла законопроект об изменении порядка выборов, при котором для всех девяти губерний образовывались два избирательных съезда выборщиков, русский и польский, причем русский избирал шес­терых членов Государственного совета, а польский — трех. Предложе­ние Пихно было встречено в Совете прохладно. С точки зрения старо­го «имперского» принципа против проекта возражал обер-прокурор Синода князь А.Д. Оболенский: «Основное начало нашей государственности заключается в том, что в Российской монархии есть Рус­ский царь, перед которым все народы и все племена равны». Однако Столыпин, ко всеобщему удивлению, высказался о проекте сочув­ственно и немедленно внес его в Думу.