Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Лидер либералов П.Н. Милюков в августе писал: «История прок­лянет вождей наших, так называемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю... Спасение России в возвращении к монархии; знаем, что все события последних месяцев ясно показали, что народ не способен был воспринять свободу, что масса населения, не участ­вующая в митингах и съездах, настроена монархически, что многие и многие, голосующие за республику, делают это из страха. Все это яс­но, но признать это мы не можем. Признание есть крах всего дела и всей нашей жизни, крах всего мировоззрения... Признать не можем, противодействовать не можем, соединиться с... правыми... тоже не можем», — по-видимому, он уже не верил в возможность воплощения демократических идей, слишком хороших для России. Что же остава­лось?

От Корнилова до Ленина

Корниловская попытка окончилась неудачей. Обстоятельства этого провала были таковы, что социалисты, входившие во Временное правительство, окончательно и бесповоротно лишились доверия патрио­тического офицерства и умеренно-правых предпринимательских кру­гов. В случае успеха этого союза ход событий был бы существенно иным.

«Передо мной "Московские ведомости" от 29 ноября 1917 года. Крупными буквами набрано: "Вчера в Петрограде открылось Всероссийское учредительное собрание. Старей­ший депутат социалист-революционер Шевцов предложил избрать председателем собрания лидера партии большин­ства — эсера Виктора Михайловича Чернова. В первом чте­нии принят закон о земельной реформе. Временное прави­тельство сложило полномочия перед народными избранника­ми. Председатель Предпарламента эсер Н.Д. Авксентьев предложил ввести в России президентскую форму правле­ния. А. Ф. Керенский — всенародный кандидат в первые рос­сийские президенты. Заявление большевиков: Каменев — "мы были на волосок от гражданской войны ". Лидер меньшеви­ков-интернационалистов Лев Мартов предложил избрать правительство национального согласия "от народных социа­листов до большевиков". Партия народной свободы заявля­ет, что поддержит такое правительство, если оно предс­тавит реалистическую экономическую программу. Керенс­кий — "Россия не созрела для социалистического эксперимента". Учредительное собрание большинством про­тив 97 голосов приняло заявление о моратории на военные действия до 1 апреля... "

Я стал лихорадочно листать следующие номера. Из них уз­наю, что в декабре 1917 года было образовано однородное социалистическое правительство В. Чернова, в котором министром внутренних дел стал большевик М. Покровский, а министром просвещения — А. Луначарский. Кресло мини­стра иностранных дел досталось Л. Мартову, правитель­ство пригласило на пост председателя Главного экономиче­ского совета кадета А. Коновалова, а П. Милюков отправ­лен послом России в Лондон. Немцы согласились на пятимесячное перемирие, началась демобилизация трети состава русской армии. Земельные комитеты организованно проводят изъятие и распределение помещичьих земель, а в Петрограде заседает главный трудовой арбитраж — Цент­ральная примирительная камера — с равным участием рабо­чих, профсоюзов и предпринимателей.

Но больше всего меня потрясают события в большевистской, * партии. Оказывается, еще 10 октября 1917 года... в ЦК большевиков произошел раскол. Ленин и Троцкий оказались в меньшинстве. По их настоянию срочно был созван съезд пар­тии, состоявшийся 17—19 октября в Петрограде. На этом съезде большинство депутатов с мест одобрили линию Ка­менева и Зиновьева о поисках компромисса с другими социа­листическими партиями! Ленин и Троцкий и их немногочис­ленные сторонники вышли из РСДРП (б) и заявили о создании ими новой партии — Коммунистической. Опасность гражда­нской войны ликвидирована— таким увидел возможное развитие событий один из крупнейших отечественных ис­следователей (Старцев В. И. Альтернатива. Фантазии и реальность //Коммунист. 1988. № 15. С. 33).

1 сентября 1917 г. Ленин в статье «О компромиссах» сделал от имени партии большевиков следующее предложение: «Компромисс состоял бы в том, что большевики, не претендуя на участие в прави­тельстве (невозможно для интернационалиста без фактического осу­ществления условий диктатуры пролетариата и беднейшего крестьян­ства) , отказались бы от выставления немедленно требования перехода власти к пролетариату и беднейшим крестьянам, от революционных методов борьбы за это требование. Условием, само собою разумею­щимся и не новым для эсеров и меньшевиков, была бы полная свобо­да агитации и созыва Учредительного собрания без новых оттяжек или даже в более короткий срок. Меньшевики и эсеры, как прави­тельственный блок, согласились бы (предполагая компромисс осуще­ствленным ) составить правительство целиком и исключительно отве­тственное перед Советами, при передаче в руки Советов всей власти и на местах». Такое предложение, означавшее переход правительства под контроль Советов (как раз в начале сентября большевистскими стали Советы обеих столиц), не устроил левые партии. Тогда Ленин меняет тактику: уже 15 сентября 1917 г. он шлет в ЦК РСДРП(б) письма с требованием подготовки вооруженного восстания.

А Керенский, оттолкнув умеренно-правые силы, создал свой пос­ледний кабинет, просуществовавший с 25 сентября по 25 октября и не предложивший стране ничего, кроме правой программы: продол­жение войны, восстановление дисциплины в тылу, недопустимость «земельных захватов». Министры мечутся по стране, пытаясь погасить конфликты, вывезти с юга хлеб, прекратить забастовки. Они терпят поучения послов союзных держав (требующих «доказать на деле свою решимость применить все средства в целях восстановления дисципли­ны и истинного воинского духа в армии, а равно обеспечить правиль­ное функционирование правительственного аппарата как на фронте, так и в тылу») — и капитулируют перед общей стачкой железнодорож­ников, обещая им прибавки к жалованию. Порой правительство даже не могло собрать кворума, чтобы проводить заседания кабинета. Кере­нский вновь и вновь произносит речи и проводит последнюю «рефор­му» — упраздняет Государственную думу и Государственный совет.

К осени власть растеряла кредит доверия. Она не имела прочной опоры даже в партиях своих министров. Кадеты еще в июне потерпе­ли поражение на выборах в городские думы, а их отказ признать ав­тономию окраин привел к разрыву с национальными «филиалами» партии на Украине и в Литве. На Всероссийской конференции мень­шевиков в мае часть их во главе с Мартовым выступила против вой­ны, а группа Плеханова — за ее продолжение. Раскол произошел и в партии эсеров: на левых — сторонников радикальных реформ и пра­вых, поддержавших правительство.

В сентябре-октябре бастовало 2,4 млн человек. Разгул преступ­ности и дороговизны пугал горожан. Озлобление на спекулянтов при­водило к росту «антибуржуйских» настроений «улицы», которые смы­кались с недовольством распущенных солдат. По сообщениям армей­ских и губернских правительственных комиссаров, ситуация в армии обострилась — солдаты не хотели провести еще одну зиму в окопах.

Но если на фронте дисциплшгу еще как-то удавалось поддержи­вать, то тыловые гарнизоны вышли из-под контроля. Летом начались погромы под нехитрыми лозунгами: «Смерть богачам-кровососам! Ра­зорвем их поганые глотки, чтобы они нас, несчастных, не предавали за медный пятак! За мной, уничтожим всех буржуев!» В Липецке, Ржеве, Новочеркасске, Ельце, Курске, Торжке, Екатеринбурге, Бел­городе, Кутаиси, Острогожске солдаты громили винные заводы и склады, а затем лавки и магазины. 30 сентября историк Ю.В. Готье записал в дневнике: «Аграрные и городские погромы везде — Козлов, Тамбов, Рязань, Харьков, Одесса, Бендеры и т. д. Деморализация идет вширь и вглубь». В первой половине октября 2-й гвардейский корпус (Юго-Западный фронт) «со страшными грабежами, предавая все помещичьи усадьбы огню и мечу, прошел... через всю Подольскую губернию».

На имя Керенского и его министров приходили сотни телеграмм об «аграрных беспорядках», погромах, самоуправстве солдат, разгуле преступности. Об атмосфере того времени дают представление заго­ловки московских газет 25 октября 1917 г.: «Анархия», «На погро­мах», «Бои в Казани», «Захват фабрик и заводов», «Бесчинства сол­дат», «Продовольственные беспорядки», «Голод», «Разгром имения Тянь-Шаньского», «Захват мельниц», «Ультиматум городских служа­щих» и т. п. Распущенный Временным правительством финский сейм провозгласил свои верховные права на территории Финляндии, на Украине объявила себя высшей властью Центральная Рада. Уличные «хвосты»-очереди и стихия городского дна быстро разочаровали обы­вателя в еще недавно восторженно принятой революции: ее символ — «царица-свобода» — стал восприниматься оборванной и опустившейся уличной девкой. Энтузиазм и митинговая активность сменились апа­тией и надеждой на любую власть, которая обеспечит, наконец, хоть какой-то порядок.

К тому времени на первое место выдвинулись большевики с лозун­гами, намеченными Лениным в «Апрельских тезисах»: власть — Сове­там (а не парламентской демократии западного типа); национализа­ция земли, банков и синдикатов; контроль Советов над производством и распределением; устранение профессионального чиновничества, армии и полиции. В сентябре-октябре обозначился процесс «больше­визации» Советов: сторонники Ленина получили значительное число голосов в местных органах власти. Сама партия увеличилась с 24 тыс. членов в феврале до 400 тыс. в октябре. Для 150-миллионной стра­ны это немного, но остальные были не многочисленнее: в период не­бывалой ранее политической активности 1917 г. все партии едва ли включали 1,5% населения, и вопрос состоял в том, на чьей стороне были симпатии остальных.

«Советская власть отдаст все, что есть в стране, бедноте и окопни­кам. У тебя, буржуй, две шубы — отдай одну солдату, которому холод­но в окопах. У тебя есть теплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему», — гремел на митингах Троцкий, и его слова повто­рялись множеством других агитаторов. «Земля, хлеб и мир» звучало куда понятней, чем абстракции вроде «республики» и «демократии». Перед слушателями представали люди, которые, оказавшись у влас­ти, все смогут. Другое дело, насколько эти десятки и сотни тысяч лю­дей (и им сочувствовавшие) становились сознательными последова­телями учения Карла Маркса: на улице говорили, что большевик тем отличается от меньшевика, что хочет дать народу больше. Это, собственно, с обезоруживающей простотой признавал в 1917 г. и сам Ленин: «В результате под знамя большевизма идет всякий недоволь­ный, сознательный революционер, возмущенный борец, тоскующий по своей хате и не видящий конца войны, иной раз прямо боящийся за свою шкуру человек».