Выбор

Федор к Усте развернулся, улыбнулся, благодарности ожидая, боярышня ему поклонилась честь по чести.

— Благодарствую, царевич, не дал ты меня в обиду.

Федор еще сильнее напыжился.

— Только скажи, боярышня! Весь мир к ногам твоим брошу!

Устя бы сказала, а потом еще и добавила чем потяжелее, да чего зря народ-то развлекать?

Федор тоже по сторонам покосился, боярышень любопытствующих увидел, рукой махнул.

— А вам тут чего надобно? Прочь подите!

И так это сказано было, что ни у кого сомнений не осталось: из всех, кто в отборе участвует, царевича лишь одна волнует.

Боярышня Устинья.

Не пошел никто, конечно, никуда, только зашушукались громче, зашипели, ровно змеи лютые.

Устя в глаза Федору посмотрела выразительно, чуть руками развела. Мол, и рада б я поговорить, да сам видишь, царевич.

Федор тоже понял, поклонился в ответ Усте, да и прочь пошел.

Устя к себе в горницу вернулась, покудова боярышни ничего у нее выпытывать не начали, говорить ей ни с кем не хотелось. Боярышня дверь закрыла, на лавку села, пальцы зарубку на дереве нащупали, знакомую…

А ведь это только первая встреча, первая битва состоялась с прошлым. А впереди еще сколько?!

А и неважно! Знает она, ради кого рискует! На любую битву заранее согласна она! И на смерть, но только свою. Больше никого она смерти не отдаст!

Где там Аксинья?

Глава 7

* * *

Пошла и Танька, да не абы куда, аккурат к государыне Любаве, коей давно услуги оказывала. Крысиное личико красным было от возмущения да обиды. Известно же, правда — она завсегда обиднее, а гнала ее боярышня за дело, и Таньке то было ведомо.

— Ну, что боярышня?

— Выгнала она меня, государыня! Прочь от себя отослала, как собаку со двора согнала!

— Как так?

— Так вот, — Танька рукой махнула. — Степанида, боярыня, пробовала на нее поругаться, да бестолку все, Устинье той ее слова — ровно с гуся вода.

Любава только головой покачала.

— Плохо.

Она об одном говорила, да Танька ее по-своему поняла, ухмыльнулась льстиво-подлизливо.

— То не страшно, что выгнала. Подобраться к человеку завсегда можно, только дороже встанет.

— Справишься?

— Конечно, государыня. Только заплатить придется.

Любава усмехнулась ядовито, понимая, что и о себе Танька говорит. Без денег эта шкура продажная и хвостом не шевельнет, ну да ладно, ей и такие надобны тоже, чтобы списать их в подходящий момент. Поэтому кошель с серебром перекочевал за ворот Танькиной рубахи, и чернавка довольно кивнула.

Сделает она, что государыня прикажет. А может, и еще кое для кого постарается, смотря, сколь заплатят ей.

Сделает с охотой, с искренней радостью шкуры продажной, не так уж и трудно это. А деньги и оттуда, и отсюда получить — плохо разве?

Очень хорошо даже.

* * *

Аксинья приехала быстро, примчалась почти на крыльях, к Усте в покои влетела.

— Палаты царские! — Аксинья на месте кружилась, ровно игрушка детская, волчок раскрашенный. Руки к щекам прижала, глазами хлопала.

Устя только головой покачала.

— Аксинья, здесь такие гадюки ползают…

Сестра ровно и не слышала.

— Устя, а что — вся комната? Маленькая она, неуютная! Неуж тебе, как невесте, покои побольше не положены?

Устя сестру за плечи сгребла, встряхнула крепко.

— С ума ты что ли спрыгнула, сестрица любимая? Таких невест здесь семь штук, еще кого и выберут — неизвестно!

— Тебя и выберут! Остальные здесь так, чтобы вид показать!

— Аксинья… — Устя уже почти рычала, ровно медведица из берлоги. — Молчи!!!

Сестра руку ко рту прижала.

— Прости, Устя. Но ведь…

— Молчи. Просто молчи.

— Я схожу тогда, осмотрюсь?

Устя рукой махнула.

Нигде не сказано, что невесты должны в комнатах сидеть. Просто ей пока никуда не надо, а Аксинья… ну, пусть погуляет, авось, и приметит кого. Или ее кто заприметит? Надо, надо сестру замуж выдать, да лучше б не за Ижорского!

— Иди, да языком не болтай понапрасну.

Зря предупреждала.

Аксинья только косой мотнула — и унеслась.

Не зря ли Устя ее с собой взяла? А, ладно, выбора все одно нет. Дело сделано, ждать остается.

Нехорошо Устя себя в палатах государевых чувствовала, ощущение было — ровно мышь где под полом сдохла. Вроде бы и не видно ее, и не слышно, и вреда уж нет, а запах идет неприятный, гадкий. И есть он, и жить спокойно не дает, и найти ту мышь нельзя — не полы ж поднимать?

И что остается?

Терпеть.

Только вот Устя не мышь чуяла, ее недобрая, враждебная сила давила: черная, жестокая, противная самой природе…

Как прабабушка и говорила, неладное в палатах царских происходит. Ой, неладное!

Кто-то здесь ворожит, или еще чего нехорошее делает, или… не знала Устя! Только понимала, что рядом зло, совсем рядом. А как его искать? Где?

Хоть ты ходи, да принюхивайся, авось и поможет! Устя так и собиралась сделать. А как еще можно узнать, кто в палатах государевых окопался, змеей вполз, да и ядом брызжет? Кто?

В той жизни она не смотрела, не понимала, не разобралась. Вот и настало время исправлять прошлые ошибки.

А может, и еще что-то исправится?

Она попробует. Только бы все получилось…

* * *

— Государыня!

Боярышня Утятьева тоже времени не теряла, поспешила Любаву навестить, уважение выказать.

Заодно и посмотреть внимательнее, что там с государыней, как она… выглядела Любава плохо, краше в гроб кладут. Каштановые волосы сединой пробежало, щеки ввалились, глаза запали, лицо морщинки тронули, пролегли по прежде гладким щекам. Сейчас на десять, двадцать лет старше выглядела вдовая государыня.

Впрочем, не расстроилась Анфиса ничуточки.

Помрет?

Ну так что же, свекровь — не муж, пусть помирает, меньше забот будет! Вслух боярышня ничего крамольного не сказала, улыбнулась только нарочито ласково.

— Дозволишь присесть, государыня?

— Дозволяю, — Любава рукой шевельнула.

Боярин Раенский на сестру посмотрел внимательно.

— Вот она, боярышня Анфиса.

— Хороша девушка, Платоша, очень хороша, и красотой, и умом — всем взяла. Думаешь, получится чего, понравится она Феденьке?