Выбрать свободное небо

— А что, у ваших детей талант! Хорошо пародируют.

— Представляете, что нам приходится терпеть? — заявил Иван. — Наша маман — человек увлеченный!

Тереза что-то рявкнула по-немецки.

— Боюсь, это теперь и вам грозит, — не обратил на это внимания Иван, а Яков вступил с матерью в диалог, подтверждая, тезис Ломоносова, что немецкий годится для брани лучше других европейских языков. — И вы скоро тоже будете мемуары Чуйкова с любого места наизусть цитировать…

— Довольно! — приказала Тереза. Подростки унялись. Владимиру стало жаль — ему понравилось их слушать.

— А ты покорми нас, — смиренно заныли сыновья, — мы будем хорошими и молчаливыми.

— Молчаливыми быть вы не умеете, — отрезала мать, — так что насчет «покорми» я еще подумаю!

— Если ты будешь морить нас голодом, мы расскажем Володе, что он твой любимый актер! — ответил Яков.

— Что значит Володе? — опешила мать.

— Правда, любимый? — повернулся «Володя» к сыновьям. И обратился к Терезе: — Пусть будет без отчества, если можно, просто Владимир. Мне так привычнее.

У Терезы покраснели щеки, она очень потешно смутилась. Или разозлилась. А может быть, и то, и другое.

— Мама — ваша фанатка с надцатого года. С сериала о жизни бедного принца Кристиана… — радостно продолжил сдавать маму Яков. — Она до сих пор пересматривает отдельные сцены, когда у нее плохое настроение. И у нее внушительная подборка клипов, которые наваяли фанаты. По мотивам.

— Кто бы мог подумать, я и не знал! — Владимир улыбался и морщился одновременно. Что любимый актер — это, безусловно, приятно. Но какую роль она любит, это же кошмар…

Потом они отправились обедать в маленький ресторанчик. Подростки резвились, подкалывая Терезу. Та устала призывать их к хорошему поведению и просто смеялась над их шутками. Да и самим детям досталось. Их любящая мать оказалась весьма ехидной.

…Владимир откинулся на спинку кожаного дивана. Он молчал. Наблюдал. Слушал. Перед ним открывалась жизнь, которая была ему незнакома. Мама, болтающая о своих делах с сыновьями. Подростки, которые примчались проконтролировать личную жизнь матери, беспокоясь, где она и с кем… Люди, знающие об интересах другого. Разделяющие эти интересы… Зубов обратил внимание и на то, как легко Тереза поддерживала разговор со своими близнецами — и с тем, который жил для карьеры гимнаста, и с тем, что любил компьютерные игры. В данный момент она выражала неудовольствие тем, что сыновья слишком зациклены каждый на своем. Но делала она это явно со знанием дела.

— Мама, — возмущался Иван, — не всем же быть научными работниками. Может быть, меня переклинит — и я вообще в артисты пойду. Попрошу протекции у Владимира — и пойду!

— При чем тут научная работа? — спросила Тереза. — И не передергивай, со мной такой метод не работает.

— Ну, мамааа!

— Я говорю лишь о том, что в жизни надо иметь еще какой-то интерес, кроме гимнастики, — кивок в сторону одного, — и компьютера, — кивок в сторону другого.

— А вы как считаете, Владимир? — обратился к нему Яков.

— Я, пожалуй, воздержусь, — аккуратно ответил актер.

— Вы наскучили нашему гостю, — заметила Тереза.

— Ему же нравится! Семейная сага Туров — лучшее шоу страны! — провозгласил Иван.

— Тогда иди работать к дяде в шоу-бизнес, — отрезала мать.

— Понимаете, — продолжил тему Яков, — к нам всегда были повышенные требования. Прадед — академик. Бабушка — профессор, как и папа. Мама — доцент кафедры… А нам очень трудно искать свой путь.

— Яков, послушай! — Тереза заговорила тихо-тихо, и все поняли, что шутки закончились: она действительно рассердилась. — Если бы вам с Иваном не давали искать свой путь, если бы душили и подавляли вас, на что ты намекаешь… то вы с братом не смогли бы заниматься тем, что вам нравится. Старшим в нашей семье ваши увлечения не очень нравятся. К тому же компьютер и гимнастика не очень соответствуют вашим умственным возможностям. Однако вам дают идти тем путем, который выбрали вы, не чиня особых препятствий. Цените это. Вы не знаете, что такое подавление личности. И не надо говорить о том, чего вы не знаете. И если я, бабушка, или отец выражаем свое недовольство, так это потому, что мы тоже личности. И тоже имеем право на свое мнение. А сейчас — довольно. Давайте сменим тему.

Тему сменили быстро — принесли еду. На время стало тихо. Потом они подождали Владимира, который, улыбаясь, фотографировался с кем-то из посетителей кафе — его опознали. Затем вышли на улицу, навстречу морозному, облитому солнцем Петербургу, пронизанному ледяным ветром и весенней свежестью.

Владимир был человек принципиально одинокий. Так сложилась его кочевая, в чем-то несуразная жизнь. Бешеная погоня за успехом, за самим собой — и вот результат. Он упустил людей, что когда-то были рядом… А кто был рядом? Бабушка с дедушкой. Они умерли не так давно, и с их смертью он почувствовал, что близких больше не осталось.

С родителями у него были сложные отношения. Они оба были врачами-гинекологами и после интернатуры отправились в Алжир принимать роды у местного населения. Ребенок, родившийся в годы студенчества, рос у маминых родителей. Конечно, жили они очень обеспеченно. Конечно, папа и мама приезжали к ним в гости, как Деды-Морозы…

Но дело было в нем — он не сумел простить такое пренебрежение и то, что его оставили. Когда он подрос и у родителей появилась вдруг потребность общаться, у него это не вызвало никакого ответного отклика. Просто чужие люди со своей судьбой. Просто по воле случая давшие ему жизнь. Просто люди, с которыми он был вежлив… Он вообще был со всеми вежлив — бабушкина школа.

Зубов шел, задумавшись о своем и не замечая красот города. Тереза тоже молчала, не пытаясь изображать из себя экскурсовода. Мальчишки, получив нагоняй, не приставали к ним. Они шли поодаль и дурачились. Теперь друг над другом.

И вдруг Владимир разрешил себе поверить, что это все — его… И этот странный, сумрачный, несмотря на яркий солнечный свет, город. И эта желанная, но недоступная женщина. И эти забавные мальчишки… И ему стало хорошо и легко.

Так они догуляли до Спаса-на-Крови — собора удивительной красоты, возведенного на месте убийства Александра II Освободителя. Рядом с мостиком раскинулся целый палаточный городок с сувенирами. Яков с Иваном унеслись туда — посмотреть, кто что продает. Владимир подошел к Терезе:

— Вы не замерзли?

— Нет, все хорошо. Только я переживаю, что вам скучно. Я плохой экскурсовод. Считаю, что надо оставить человека наедине с городом. И мальчишки сегодня удивительно бестактны. Мне, право слово, неловко…

— Все хорошо, не переживайте, — он не лукавил. Ему правда было спокойно.

Если бы можно было бы взять ее руки в свои и погреть… Владимиру почему-то казалось, что они холодные. Ледяные. И он не выдержал. Снял перчатки, положил в карман, протянул ей руки. И Тереза, ни секунды не колеблясь, вложила в них свои… Красные, озябшие ручки без перчаток.

— Я их где-то потеряла сегодня, — пробормотала она.

— Что же вы не сказали сразу? — Зубов вынул из карманов свои и стал надевать ей. — Надо купить вам варежки. С резинкой.

— С чем? — удивилась она.

— Вам что, в садике не пришивали длинную резинку от одной рукавицы к другой, чтобы не потерялись?

— Нет. Я обычно не теряю вещей. К тому же я не ходила в садик. У меня была няня.

— Как интересно!

— «Слегка за шалости бранила и в Летний сад гулять водила» — если перефразировать Пушкина… — улыбнулась Тереза.