Выходное пособие

— Аминь, — механически повторяю я.

Когда Боб уходит, я несколько мгновений жду, потом гашу свет и ложусь в постель. Довольно долго я просто лежу. Мое сердце бьется так сильно, что я чувствую пульс в кончиках пальцев.

Вскоре приходит мама. Кровать прогибается, когда она на нее садится. Она ничего не говорит.

— Я знаю, что ты скажешь, — говорю я, — но мне надо все обдумать.

— Тебе нужно достать ключ, — настаивает она. — Получишь ключ — получишь машину, получишь свободу.

— Ты думаешь, это так легко?

— Я думаю, что это возможность, а возможностей у тебя не так много.

— Сегодня? Это надо сделать сегодня?

Она говорит саркастически:

— Ай-йя! Это надо было сделать вчера. На прошлой неделе. В прошлом месяце. Когда ты родишь, все изменится.

Она подробно мне все рассказывает.

Не спать. Дождаться, пока вернутся Адам и Тодд. Тодд положит ключ от машины на пол перед входом в Hot Topic. Я заберу его. Нужно правильно рассчитать время. Если я сделаю это слишком рано, Боб может поймать меня во время своей прогулки или заметит, что ключа нет. Нужно быть осторожной: даже если я смогу завладеть ключом и доберусь до машины, будет, скорее всего, еще темно, так что мне придется зажечь фары. Если они увидят, что меня нет, то легко смогут выследить меня на дороге.

Значит, лучше подождать до раннего утра, когда станет достаточно светло и фары станут уже не нужны. Солнце едва поднимется над горизонтом. И все еще будут спать, когда я заведу мотор и тихо выеду с парковки. Где-то там будут другие выжившие.

— Но что, если меня поймают? — спрашиваю я.

Мамин голос становится неприветливым.

— Ты просто прогуливаешься по комплексу, как Боб иногда по ночам. Ты не можешь заснуть, потому что ребенок ворочается и тебе надо размять ноги. Это правдоподобное отрицание. Что?

— Просто я никогда не слышала, чтобы ты употребляла термин «правдоподобное отрицание» в реальной жизни.

— Надеюсь, ты проживешь достаточно долго, чтобы узнать, какого невысокого мнения о тебе твои дети.

— Я не то имела в виду. Странно, что теперь ты говоришь на идеальном английском.

— Я не могу общаться с тобой на твоем ужасном китайском, — парирует она. — Как бы то ни было, — она встает, — будь осторожна.

Она уже почти уходит, как вдруг оборачивается и говорит:

— Если тебе удастся сбежать, мы теперь долго не увидимся.

— Вот так? — спрашиваю я.

— Вот так, — отвечает она и уходит.

Я просыпаюсь. Так тихо. В трещины этой тишины можно провалиться. Теперь остается только ждать. И ждать. И ждать.

Я не знаю, чем мне заняться. Поэтому закрываю глаза и начинаю молиться.

24

Однажды утром я вышла из офиса в то же время, что и обычно, чтобы пофотографировать. Как только дверь закрылась, я поняла, что забыла внутри пропуск. Я схватилась за ручку, но было поздно. Дверь со щелчком захлопнулась.

— Вот блин, — пробормотала я. Я еще раз проверила карманы пальто, чтобы убедиться, что действительно его забыла. Я старалась на себя не злиться. Удивительно, что этого не случилось раньше, учитывая, сколько раз я забывала айфон или кошелек. Но все равно это было потрясением.

Я стояла у входа в офис, оценивая ситуацию. Мне давным-давно надо было поставить на дверь упор, как я и собиралась.

Дверь и перегородка были стеклянными. Можно было выйти на улицу, найти что-нибудь большое, что можно бросить, может кусок бетона или еще что-то. Не самое изящное решение, но сработает. Однако будет нелегко. Я подумала, что можно поискать что-то тяжелое на других этажах, хотя было очевидно, что они или пусты, или заперты.

Я пошла вниз. В районе семнадцатого этажа у меня начала кружиться голова, и мне пришлось сесть на ступеньки. Потом все прошло; я подумала, что это связано с беременностью. Я сидела на лестнице под жужжащими лампами и думала, что долго так продолжаться не может. На больших сроках я уже не смогу каждый день подниматься и спускаться на такую высоту.

Я встала. Спустилась.

Снаружи светило дружелюбное низкое солнце. Было холоднее, чем я ожидала, так что я прибавила шаг. У меня было много работы.

Я отправилась на север, к Центральному парку, думая найти подходящий камень. Я прошла мимо тех мест, в которые часто раньше заходила, ныне закрытых. Мимо Starbucks, где одним отвратительным летом каждый день покупала фраппучино. Мимо заведения, в котором обычно обедала, где каждый день проходило праздничное пиршество, включавшее цыплят гриль, зеленую фасоль и глазированные булочки, и все было украшено изящными розочками из моркови и кабачков. От этих воспоминаний в животе у меня заурчало.

В этот момент я заметила редкость — ларек с кофе и выпечкой, куда обычно захаживали охранники Sentinel, чтобы перекусить. Он стоял в двух домах от меня. Налички у меня не было, но на углу есть отделение Chase Bank. Я перепробовала пять банкоматов в вестибюле, пока не нашла работающий.

Я сняла сто долларов купюрами по двадцать долларов. Банкомат спросил, хочу ли я чек, и я машинально нажала «Да». Печатался он долго. Я сложила его и убрала в кошелек рядом с деньгами.

Я уже собралась уходить, но что-то меня остановило. Я снова открыла кошелек, развернула чек и попыталась прочесть едва заметные цифры. Остаток на счете, указанный там, был безумен, громаден — больше, чем у меня когда-либо было. Тут какая-то ошибка, какой-то сбой в системе. Я искала на чеке дату, что-то, связанное с датой. 30 ноября 2011 года. 30 ноября 2011 года. Я повторяла эту дату в уме снова и снова. Сердце начало биться быстрее — тело уже все поняло, а ум еще нет.

30 ноября 2011 года. В этот день истекал срок моего контракта.

— Вот блин, — пробормотала я.

Погодите, это правда? Я вынула айфон. Кэрол из HR прислала мне контракт в PDF на почту. Я открыла его.

«Спектра» выплатит X после окончания соглашения 30 ноября 2011 года. Сумма будет переведена напрямую на выбранный Вами счет в указанную дату.

Это правда. Сегодня последний день работы.

Я вышла из банка на пустую улицу так осторожно, будто в меня мог попасть метеорит. Меня поглотила обширная долина делового центра. Ветер свистел в разбитых окнах небоскребов. Впервые мне стало страшно. Я не думала, что буду делать, когда контракт закончится. Я так далеко не загадывала. Зачем я вообще снимала наличку? Ах да, ларек. Он прямо передо мной. Я машинально подошла к нему. Кофе и выпечка. Я собиралась купить кофе и выпечку.

Может, я и пропуск забыла, потому что подсознательно знала, что сегодня последний рабочий день. Может, я пыталась донести до самой себя, что пора остановиться? Но даже если я больше не работаю на «Спектру», какое это имеет значение? Мой отец говорил: работа — сама по себе награда. И сама по себе утешение.

Дойдя до ларька, я сказала:

— Дайте, пожалуйста, кофе и булочку, какую угодно, только свежую.

Я вынула двадцать долларов и положила их на прилавок, и тут до меня дошло. В витрине лежали почерневшие, высохшие бананы. Летали мухи. Выпечка: маффины, круассаны, слойки в целлофановой упаковке — покрылась плесенью, сгнила, растаяла. Я заглянула внутрь ларька. Там никого не было.