Выпускник

Майор Андрей Волковразговаривает по телефону, показывает мне рукой на стул, стоящий за столом.

Присаживаюсь.

— Да, товарищ полковник, будет выполнено, — с грохотом кладет трубку на аппарат и смотрит на меня так, что мне икнуть хочется.

— Ну что же товарищ Сомов, поздравляю вас.

— С чем? — спрашиваю осторожно.

— Как с чем? Вам же вчера первую статью доверили написать.

Так. Это уже становится интересно, потому что, совсем непонятно, зачем майору знать о таких мелочах.

— Ника Королева в больницу загремела, а остальные штатные оказались на заданиях. Как–то так.

— Ну да, отравилась рыбой из консервной банки наша Ника! Сколько раз я говорил ей, что плебейский образ жизни ее когда-нибудь убьет. Так и вышло, — майор подмигивает мне.

Моя догадка верна — он сам отправил Нику подальше от серьезных проблем, как только я дал ему наводку на Игнатова. Получается, он нашел всех преступников…

Вглядываюсь в его лицо — абсолютно серьезное. Значит, мне показалось. Простое совпадение. Ничего личного.

— Надо было, как яд малыми дозами принимать, — ровно произношу я.

Майор округляет глаза.

— Цари так делали, чтобы яд не подействовал во время настоящего отравления, травили себя потихоньку. Например, Иван Грозный, его сын.

— Голову не морочь мне.

Майор снова снимает трубку, на круглом циферблате набирает какие-то цифры.

— Ну чего вы там застряли? Ведите её ко мне.

Кого её? Сердце ёкает. Наконец, дверь открывается и входит в комнату молодая женщина. Потрепанная жизнью, помятая. На аккуратной женской фигуре висит мешковатое синее трикотажное платье, то ли растянулось, то ли стало велико.

Волосы у женщины русые, глаза голубые.

— Ольховская, садитесь.

Садится напротив меня. Замечаю, что наручников на ее руках нет, но она всё равно трет запястья. Может, только что сняли?

— Марина, знакомьтесь, этому человеку вы обязаны жизнью своей, и не только.

Девушка осторожно опускается на стул и молча смотрит на меня. Долго, испытующе.

— Мне сказали, что вы спрятали моего сына. И только вы знаете, где он.

Киваю.

— Скажите, где он, умоляю.

— Ваш сын в безопасности, он со своей бабушкой, — выдает майор раньше, чем я. Чем ставит меня в тупик.

— В смысле с бабушкой? Мы с Аней Весниной и ее женихом Виктором Карбышевым отвезли мальчонку к первой учительнице Ани — Томилиной Наталье Сергеевне.

Марина замученно вскрикивает и падает лицом на стол, плачет.

Не пойму только от радости, или печали. То ли расстроилась, то ли наоборот отпустило ее.

— Томилина — мать Максима Звонарева. Из–за того, что сын «прославил» ее фамилию, женщинепришлось взять свою девичью, чтобы ее не связывали со Звонарём. Так что, Макар, вы ей прямо в руки внучка отдали.

— Я не знал.

— Знали–не знали, а чутье вас не подвело.

— Можете увести Ольховскую, — дает распоряжение майор, и Марину уводят.

— Её задержали?

— До установления всех деталей происшествия. Дает показания, касающиеся смерти любовника, следователю по уголовным делам.

— Где ее нашли? При чем здесь Игнатов? Его взяли? С валютой?

— Взяли. Сначала отдали валютчикам, а теперь вот выясняется, что судить его будут еще и за убийство, и за создание ОПГ.

— Убийство? — сглатываю ком в горле.

— Он главный подозреваемый в деле Звонарева.

— Вот значит, как? Деньги не поделили?

— Судя по всему, женщину.

В голове не укладывается. Этот лошок Григорий Игнатов, друг и бывший однокурсник Ольховской — убийца ее любовника и отца Вани.

Смотрю вопросительно на майора, он на меня.

— Зачем тебе знать подробности дела? Всё равно ты об этом никогда не напишешь.

— А вдруг на пенсии я примусь строчить мемуары. Появятся волшебные печатные машинки, будут называться компьютерами, они будут хранить в себе всю информацию, и их клавиатуры будут настолько комфортны и быстры, что я буду строчить днем и ночью.

Майор смотрит на меня как на чужестранца, легкая улыбка касается его губ.

— Ника Королева работала на нас. Сколько себя помню, сначала ее отец, потом она. Но как ты понял, дамочка она не из простых, поэтому в какой–то момент задрала таксу, и начала нанимать своих людей, для выполнения заданий. Когда однокурсница просила ее подсобить с работой, Ника устроила ее через своего отца внештатным корреспондентом. И отправила на задание, собирать материалы по спекуляции, набирающей обороты.

— Но газета «Правда» не пишет о спекулянтах, с чего вдруг Нике влезать в это?

— Золотое дно, ты еще этого не понял?

Мотаю головой.

Я-то надеялся, что майор сейчас признается в любовной связи с Королевой, но он крепкий орешек, не хочет, не доверяет.

— Сомов, какие твои годы. Ты сколько в столице?

— Три месяца.

— Вот. Всего три, а глаза уже открываются. Многие всю жизнь проживают, да так и не узнают, что есть две столицы — одна для всех, а другая — для избранных.

— В Советском Союзе все равны! — бубню я.

— Нет. Для некоторых светлое завтра давно наступило. Только об этом не обязательно знать всем, потому что на всех его не хватит.

— Чего его?

— Добра.

— Чушь! Нужно всего лишь правильно распределить. Возможно достичь коммунизма, зная про ошибки наперед!

— Ладно, комсомолец, живи, ошибайся, шишки набивай. Тебе восемнадцать, вся жизнь еще впереди. Ты же журналист, значит, всегда будешь тереться там, где деньги делаются, или на поле поедешь, отчеты колхозников собирать. Сам сделаешь выбор.

— Но вам интереснее, чтобы я как Марина Ольховская был пешкой в ваших играх, всё время на поле боя собирал для вас информацию, которую вы потом используете в своих целях?

— Марина уходит от Ники, переходи и ты в газету «Труд».

— Не суть, это не меняет нашего с вами разговора.

Волков молчит, смотрит исподлобья.

Я злюсь. Не люблю, когда меня используют, даже если это сильные мира сего.

— Тебе же понравилось писать статью? Что не так? Тебе даешь, а ты говоришь «мало».