Выпускник

Мысленно посылаю куда подальше.

Не буду я бояться очередных отморозков. Рытвин обещал дать защиту, если что-то пойдет не так и не туда.

Внутри уже что–то шевелится — предчувствие, что всё это не закончится парой слов.

Гниды.

Неужели, мы вышли на самого главного?

— Ты, Макар, парень умный, — наконец добавляет второй — поэтому на будущее тебе совет — держись подальше от тех, кто пытается играть в игры взрослых дяденек, которых ты не знаешь. Столица — она не прощает ошибок. А рыбный промысел в нашей стране не такой уж прозрачный. Можно и сгинуть в его пучине. В мутной воде тяжело будет найти тебя.

Сжимаю руки в кулаки. Слушаю.

— А вот если ты на нашей стороне, то всё будет по–другому. Подумай об этом. Нам свои журналисты в будущем нужны. Мы же можем тебя и на телевидение устроить. Только пожелай.

Машина останавливается резко. Выхожу.

— Кстати, девушка твоя очень симпатичная. Так бы и съел…

— У меня нет девушки, — цыкаю я.

— А Валя кто?

— Просто сослуживец.

— Сослуживец, так теперь называют женщин-любовниц с работы? — смеется нехорошо второй.

— Да, — огрызаюсь я.

— Неправильный ответ!

В этот момент получаю удар в солнечное сплетение, и теряю сознание от болевого шока.

Волга уносится в ночь, оставляя в моей душе одни вопросы.

И тут я понимаю, что следующие полгода будут в моей жизни не из легких.

Похоже количество тех, кто хочет заткнуть мне рот — растет.

— В очередь, граждане, — ору хрипло.

Бью кулаком по воздуху. Чего мне париться? Пускай об этих гражданах — расхитителях соцсобственности Рытвин беспокоится.

Ну и конечно, ими должен заниматься не я, а ОБХСС — отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности. Впрочем, вскоре так и будет.

Ускоряюсь, чтобы успеть добраться до общежития к утру.

Как ускоряюсь?.. Делаю еще два шага.

Почему-то вспоминается сбитый летчик Маресьев, который восемнадцать дней полз по снегу, и это воспоминание меня вдохновляет. Дает сил бороться.

Но мозг цепляется за другое обстоятельство, и не дает расслабиться.

Бандиты явно угрожали, и не мне одному… упомянули имя Валентины.

Падлы.

Сам-то я за себя постою. Справится ли девчонка, вот в чем вопрос?

Нужно срочно ее увидеть.

Это последняя здравая мысль в моей голове, я поскальзываюсь на ней и проваливаюсь куда-то.

Слышу, как надо мной разговаривают люди.

Будто летаю над своим телом и вижу, как меня несут к грузовой машине. Два мужика с трудом затаскивают мое бездыханное тело в кабину.

— Живой?

— Живой! На тепло реагирует.

— В больницу его. Отморозил себе всё что мог.

— Жаль его. Молодой. А девчонок не сможет любить!

Мужики громко смеются, когда я приоткрываю один глаз, бубню:

— Это вы бросьте. Лучше палец на ноге отморозить, чем не мочь любить!

— Куда тебя везти? Может, в милицию?

— Посмотри у него документы в карманах, — предлагает водитель.

Второй мужик шарится у меня в карманах. Достает паспорт с деньгами, не трогает, складывает аккуратно обратно.

— Здесь еще что-то есть… студенческий, — открывает, читает: — Сомов Макар Матвеевич, Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова, дата поступления 1976 год… Первокурсник значит… Что же ты студент ночью по лесу бродишь?

— Я ехал на дачу к другу, потерялся, — говорю первое, что пришло в голову.

— Где дача?

Где нахожусь, не знаю, делаю вид, что снова отключаюсь.

— Приехали, — слышу спустя время. — Больница.

— Не, мужики, вы меня до МГУ довезите, — требую у них.

— Отогрелся, пришел в себя, требования начались?

— Я заплачу.

— Не надо, выходи. Здесь до метро Первомайская недалеко.

— Спасибо, мужики.

Выхожу, быстрым шагом припускаю к метро. Я голодный холодный, но живой и счастлив, что легко отделался. В дверях метро неожиданно застываю.

Не знаю, что на меня находит, но я будто снова в том самом сугробе и насквозь промерзаю.

Утро. 6 января 1977 года. Метро Первомайская.

Пройдет несколько дней и по городу проползет страшный слух. А 8 января 1977 года 17:33 будут вспоминать с содроганием.

Но сейчас я проскальзываю вовнутрь.

Радуюсь, что метро в столице в 1970-х развивается бурными темпами. При том развитие идет по двум направлениям. Линии тянутся дальше к окраинам. И строят станции внутри кольца, а центр покрыт паутиной подземки куда плотнее, чем раньше.

Доезжаю до станции метро «Ленинские горы». Конечно, я мог бы доехать до «Университета», оттуда быстрее добраться до МГУ, на десять минут путь короче. Но дорога через Ленинские мне нравится больше, я и в этот раз не изменяю себе.

На вахте меня встречает тетя Рая. Осматривает недовольным взглядом.

— Чего так рано?

— По учебе соскучился.

Женщина недоброжелательно кивает.

— Ты где же вещи обронил?

— На вокзале оставил на хранение. Сумка тяжелая, с продуктами. Потом заберу.

— Разве можно на вокзале продукты оставлять? — всплескивает руками.

— В Советском союзе нет расхитителей добра, — отвечаю ей резко, топаю вперед.

С полпинка открываю дверь в комнату. Ребята еще дрыхнут, но тут же просыпаются.

— Ты чего? Откуда? — трут глаза, осматривают меня.

Снимаю ботинки, шлепаю по полу, оставляя лужи огромные.

— Какого? — Колян неодобрительно смотрит на заляпанный пол.

— Пешком шел, — буркаю я. — Снег в ботинки набился, потом растаял в тепле.

— Ты пешком до Москвы что ли шел? Как Ломоносов? — уточняет хохмач Коля.

И я в сотый раз жалею, что КВН еще не появился в 1976, вот бы наш Колька прославился, став его звездой.

— Сумку потерял, без продуктов остался.

— У нас еще две банки красной икры остались, которые ты принес до Нового года.

Смотреть не могу на икру!

Мерзкое дело, из-за которого меня сегодня за 37-й километр и увезли.

— Убери! Кабачковая икра может осталась? — спрашиваю я.

— О! Ты теперь как пролетариат?