Высоцкий. Спасибо, что живой.

— Да вот, старого товарища приехал спасать от позора и отставки.

— И прям сразу пугать! — усмехнулся Михалыч. — Может, покушаем сначала? Меня узбек мой вчера уже чуть не съел.

— Товарищ Исраилов? Чуть не съел? — Серый пиджак хохотнул. — Да он спас тебя, Витя! Если б ты вчера Высоцкого прихлопнул, сейчас меня кто-нибудь другой встречал бы, а ты, в лучшем случае, швейцаром в гостинице...

— Я работы не боюсь, товарищ полковник.

— Зачем две машины?

— Ну, может быть, ты меня куда-нибудь отправишь, а сам в управление?

— Давай своих в Ты машину, а сам — за руль. Поговорим.

— Все так секретно?

— Все секретно и довольно серьезно.

Михалыч открыл водительскую дверь и наклонился к водителю Серику.

— Давай в Ты машину. Езжайте за мной.

Он уселся за руль и открыл пассажирскую дверцу. Серый пиджак устроился рядом, на переднем сиденье.

— Куда едем? В управление?

— Да на хрен мне управление ваше! Покатаемся.

Некоторое время ехали молча, приблизились

к железным воротам. Солдат-срочник выскочил из будки, отсалютовал, открыл.

— Чего приехал?—нарушил молчание Михалыч.

— Поговорить.

— А по телефону?

— Я Высоцкого веду четыре года... — начал разговор Серый пиджак.

— А-а-а... Опытом делиться?

— Ты чуть не обделался! Во-первых, очень высокое мнение есть — его не трогать.

— Покровители? Тогда понятно.

— Не перебивай, дай сказать. Я действительно приехал тебе помочь, но это не главное.

— А что главное?

— Ивлева Татьяна Петровна.

Михалыч помолчал, оценивая осведомленность Серого, затем широко и открыто улыбнулся:

— Здорово работаете!

Серый пожал плечами:

— Как умеем.

* * *

Татьяна еще спала. Она зажмурилась от солнца, которое вдруг наполнило комнату. Это Володя раздвинул занавески. Не открывая глаз, Татьяна что-то недовольно промычала и натянула покрывало на голову. Володя присел на кровать и принялся щекотать вылезшую из-под одеяла ногу Татьяны. Она попыталась спрятать ноги.

— Я сплю, — капризно протянула она. — Это невозможно...

— Очень даже возможно.

Он потянул покрывало, но Татьяна держала его.

— Ну чего еще?

— Вставай, — настаивал он.

— Я только легла.

— Да ладно тебе. Часов двенадцать спишь.

— Все равно. Еще рано...

— Вставай, Танюша.

Татьяна выглянула из-под покрывала:

— Ты чего оделся?

— Ты тоже давай, пять минут тебе на все про все.

— А поваляться?

— Никаких «поваляться». На базар идем, ковер Севке покупать.

— Я тоже хочу. Я тоже!

— Вот и давай.

— Рано же.

— Уже поздно. Да через час тут пекло будет.

— Извини, я просто не выспалась...

— Придем — поспишь. Тут все днем спят, в самую жару. Сиеста.

Володя вышел из спальни, а Татьяна, блаженно потянувшись, уселась на кровати. Осмотрелась, завернулась в покрывало. В большой комнате на столе лежала тетрадь с несколькими написанными строчками и рожицами. Строчки были зачеркнуты. На кресле осталась гитара. Татьяна зевнула.

— Не получилось? — она кивнула на тетрадь.

— Получится! — уверенно ответил Володя. — Умывайся и вперед.

* * *

Татьяна бывала на рынке в Москве, но то, что она увидела здесь, называлось «восточный базар», и такого ей встречать не доводилось. Сюда съезжались не только из соседних районов, здесь торговали и монголы, и китайцы, и уйгуры, и казахи. Рынок гудел, играл, сверкал.

Высоцкий, Кулагин, Татьяна, Леонидов и Нефедов шли по базару. Они старались держаться вместе, но их толкали, и то и дело они отвлекались на продавцов, которые сидели спокойно, ровно до того момента, пока с ними не поравняются приезжие, — тогда продавцы начинали неистовствовать, предлагая лепешки, арбузы, хурму, орехи. Они выскакивали из-за прилавков, пожимали руки, совали дыни, косички лука.

Нефедов отстал первый, потому что снимал на кинокамеру горы риса, яблок и приправ. Он даже попытался создать что-то вроде натюрморта, всучив улыбающемуся узбеку большой гранат, хотя тот торговал рисом. Леонидов приостановился, поджидая Нефедова, и как бы в задумчивости стащил с прилавка персик.

Володя, Сева и Татьяна продолжали двигаться в глубину рынка. Татьяна остановилась около красивых тканей, и к ней тут же подскочил человек с эмалированным тазом. Он начал гарцевать вокруг нее, улыбаясь и приплясывая.

— Детей купать, белье стирать! — Он застучал по внешней стороне тазика, заискивающе заглядывая девушке в глаза.

Таня, фыркнув, отвернулась и отошла к рядам с посудой—ее заинтересовали медные кумганы. Высоцкий тоже подошел к ним и обернул Таню красивым восточным платком. Он надел его как юбку, потому что ноги Татьяны вызывали нездоровое оживление.

— Не дразни гусей.

Татьяна даже не заметила этого. Ее вниманием полностью овладел ослик, стоявший в тени, недалеко от прилавка.

— Ой! Ослик! Можно погладить?

Сидящий рядом с осликом на ящике пожилой узбек только улыбнулся. Подошедший Леонидов сунул Татьяне персик и сказал: «Дай ему». Сам кормить ослика он не решился. Поразмыслив, ослик взял в зубы фрукт. Леонидов оживился:

— Смотри-ка, схрямкал!

Татьяна завизжала от восторга.

— А можно на нем покататься? — обратилась она к хозяину

Дед продолжал блаженно улыбаться.

Она залезла верхом на осла и замахала руками.