Высокий Утес

Старый воин призадумался.

– Что ж, если ты в этом уверен, не смею оспорить твоего решения. Видимо, я недооценивал Глаза Ястреба. А он, ведь, и вправду - великий человек. Мне он напоминает о Парящем Орле. Он был нашим вождем еще до того, как бледнолицые стали переселяться в наши земли. Я помню те далекие дни. И мне горько теперь смотреть на то, что происходит вокруг. Земля наша нам более не принадлежит. Мы еще боремся, мы убили много белых и продолжаем убивать. Но их намного больше. Очень скоро они уничтожат нас. Я не желаю видеть этого, и поэтому я отправлюсь в поход. Пусть меня сразит пуля рейнджера, или какого-то трусливого солдата. Это все равно будет достойная смерть, и я, по крайней мере, не умру от самого унизительного недуга - старости. Возьмешь ли ты меня с собой, вождь?

Твердый Камень считал для себя честью вести в последний бой великого воителя.

Некогда славное племя каранкава постепенно вымирало. В последние годы они занимались тем, что считалось непристойным для настоящих воинов и их предков. Им приходилось рыскать по прериям в поисках сожженных поселений, фургонов и одиноко бредущих охотников, чтобы иметь хоть какую-то возможность прокормить себя. На военные походы они давно уже не рассчитывали. Их было слишком мало, они были не готовы терять своих людей. И все же они приняли предложение Твердого Камня. Несмотря на все происходящее, вождь каранкава Ясный День, проживший уже пятьдесят пять зим, не забывал о деяниях своих предков и об их подвигах. Он желал того же. Он хотел, чтобы его поминали добрым словом, как храбреца.

Должно быть, так о нем и вспоминали. Ибо в том набеге он нашел свою смерть. Его место занял отважный воин по имени Живущий в Прерии. После кровопролитного сражения в окрестностях Остина он сказал своим людям:

– Наш вождь был великим человеком. Он был столь же бесстрашен, как Бизоний Горб, и силен, как Белый Медведь. Он желал, чтобы я стал вашим вождем. Я им стал, и я даю клятву всем духам, что сделаю все, для того, чтобы о моем народе говорили, как о народе храбрых людей. Довольно скитаться по равнинам. Мы - хозяева этой земли. Мы изгоним белых, или погибнем от их пуль!

Слова нового предводителя все поддержали одобрительными возгласами. Они понимали, что вероятнее всего с ними случится второе. Но лелеяли надежды на героическую гибель.

Рейнджер по имени Джон Харпер пристрелил Много Скальпов. Старик умер так, как и хотел.

Воины обоих племен потеряли свыше десятка достойных людей. Но поход считался успешным. Добыча была богатой, а с бледнолицыми расправились так, как они того заслуживали.

Кавалерийский отряд регулярной армии наткнулся на разграбленное поселение утром, спустя несколько дней после налета. Генерал Сэмпсон решил жестоко покарать дикарей, учинивших этот разбой. Он преследовал их по пятам, и выследил на вершине высокого утеса. Белые люди напали внезапно. Несколько индейцев тут же пали замертво, двое воинов свалились с высоты, увлекши за собой своих скакунов. Казалось, внезапность решила исход стычки, и скоро воины отправятся в Страну Вечной Охоты. Однако Великий Дух благоволил своим детям. Ход сражения изменился. Твердый Камень велел своим людям не давать Длинным Ножам возможности наступать. Поначалу это помогало, повелители Равнин стойко держали оборону. Но солдаты вновь потеснили их. И тогда Вьющийся Хвост совершил то, на что никто из его соплеменников не отважился. Вопя во все горло, он ударил лошадь пятками по бокам и на всем скаку ворвался в строй белых, убивая их одного за другим сокрушительными ударами своего томагавка. Бледнолицые испугались этого вестника смерти и обратились в бегство. Но воин не давал им возможности сбежать. От его руки, в итоге, погиб и генерал Сэмпсон.

Не возможно было унять восторг, что захватил сердца победителей.

– Мы одержали победу лишь благодаря тебе, - произнес Твердый Камень, обращаясь к Вьющемуся Хвосту, - В сущности, это твоя победа. Ты заставил их съежиться от страха в своих кожаных седлах и скакать прочь во весь опор. Этот высокий утес стал бы местом гибели для всех нас, и тогда бы наши жены, дети и почтенные старцы навсегда исчезли бы с лица земли, не имея защитников. Ты достоин имени, которое прославит тебя. Отныне тебя будут звать Высоким Утесом, в честь места, на котором одержал ты свою величайшую победу!

XIV

Из воспоминаний Дастина Томпсона

Когда-то кайова пришли на Южные Равнины с севера. Команчи приняли их за врагов, и поначалу между ними завязалась кровопролитная война. Они убивали друг друга с изощренной жестокостью, примерно также, как впоследствии - техасцев. Но затем команчи вдруг осознали, что с такими храбрыми воинами, какими кайова были всегда, лучше дружить, чем воевать. В результате нескольких попыток наладить мирный контакт, оба племени пришли к такому выводу и заключили договор, который и по сей день неукоснительно соблюдают. Я, кажись, не раз уже говорил о том, что кайова своему решению никогда не изменяют. Но этот договор и команчи чтят свято. Для них он значит намного больше, чем простой договор с другим народом. Нет, ведь для них кайова - единственные союзники. Вороны живут очень далеко отсюда, так что помогать на тропе войны не могут. К тому же эти Вороны, в отличие от Змей, с армией не враждуют, а напротив, солдатам помогают. Скауты из них первоклассные выходят. Они же великолепные следопыты, как-никак.

Ко всему прочему, кайова, пожалуй, - самые дисциплинированные дикари на Равнинах. На Южных уж точно. У команчей отсутствует всякая хоть сколько-нибудь четкая правительственная организация. Для них свобода - превыше всего остального, а всякие правила они считают факторами, ограничивающими эту самую свободу. Кайова же всегда понимали, что при своем небольшом количестве их племя нуждается в некоторого рода дисциплине, а потому должности у них были четко распределены. Верховный вождь, военные лидеры, религиозные деятели, да даже глашатаи и разведчики, - все знали свое место и со своим делом отлично справлялись. Я заметил это, ведь нередко сравнивал их образ жизни с тем, какой ведут команчи. Вроде бы не чем особым они от своих собратьев не отличались. Но это лишь на первый взгляд. На самом деле, между ними огромная разница. Племя Змеев, должно быть, более свободно. Да, они свободу очень ценят, потому, очевидно, и боролись двести лет со всеми пришельцами, которые пытались отобрать у них землю. Воевали с испанцами, мексиканцами, техасцами, а впоследствии и с выпускниками Уэст-Пойнта. И воевали, разумеется, отчаянно. Главные Люди, безусловно, тоже народ свободолюбивый. Но при всем этом, о порядке они никогда не забывали.

Первыми в свои земли вернулись Лакота. Всего через пару дней их примеру последовали и Арапахо. Шайены, как и люди Высокого Утеса, решили задержаться у берегов реки Колорадо.

Мимоходом проезжала группа команчерос - нелегальных торговцев. Индейцы были этому весьма рады. Именно от таких ребят, которых справедливо принято называть преступниками, дикари получали ружья, порох, пули и формы для их отливки, ножи боуи с невероятно удобной рукоятью, а иногда и кучу безделушек вроде зеркал, зонтов или женской вуали. Эти предметы индейцам нравились, они готовы были хорошо за них заплатить, но, вопреки расхожему мнению, не гонялись за ними, как сучка за хозяином. Иногда команчерос продавали дикарям белых мальчишек, которых сами же и похищали. Если родители ребенка отказывались платить этим канальям деньги, или не имели возможности им заплатить, они перепродавали его краснокожим за бизоньи и оленьи шкуры, или за девушек. Многие команчи были не прочь отдать одну-трех пленных скво за хорошего раба, которого впоследствии можно было сделать воином. Ну, или за качественное ружье. Однако торговцы понимали, что предлагать кайовам купить пленников нет никакого смысла. О тех зверствах, что они с ними творят, знали все. Хотя это совсем не волновало преступников. Они, скорее, задумывались о том, что ничего за пленных не получат.

Мне все это было известно. Родной отец, как и мистер МакКинг, порой вспоминали в разговорах об этих мерзавцах. К тому же, я провел с дикарями уже более года, и говорил по-английски, скажем, не так хорошо, как прежде. Шансов на успех почти не было. Но кто может усомниться в справедливости поговорки: надежда умирает последней? Вот и я почти не сомневался. Впервые, за очень долгое время, увидев людей своей расы, (пусть со своим загаром и поголовной немытостью они слабо напоминали существ цивилизованных), я на время утратил дар речи. Затем приступил к обдумыванию своего положения и осмысливанию выхода из него, ибо счел я его прескверным. Но никаких светлых идей в голову не приходило. Все одно - сбежать под покровом ночи и идти вслед за команчерос. К тому времени я многому научился, но провернуть такой грандиозный побег мне бы все равно не удалось. Часовые кайова дадут фору херувиму, с огненным мечом стерегущему вход в Эдем. Находясь в отчаянии, почти не задумываясь о разумности своих действий, я подскочил к белым торговцам, когда они предлагали вождю неплохой кольт за неплохие шкуры, и, с трудом вспоминая слова из языка бледнолицых, умолял их взять меня с собой. Всем сердцем желал я покинуть своих мучителей, распрощаться с этой кромешной дикостью, выйти из адского состояния. Моя выходка лишь позабавила и торговцев, и дикарей. Я же не переставал умолять команчерос избавить меня от невыносимых страданий, пока кто-то не шандарахнул меня по голове, видимо, древком томагавка. Очнулся я в своем типи. Башка раскалывалась. Невероятных усилий стоило мне собраться и приподняться на локтях. Прямо на меня смотрел вождь. Было ясно, как день, что ничем хорошим такое положение дел для меня не обернется.

После долгого молчания, в течение которого я от одного его взгляда пережил неописуемый спад сил, он сказал:

– Тебе оказали милость, которую ранее ка-иг-ву ни к кому не проявляли. Мы всегда относились к бледнолицым, как к выродкам. Вы всегда стремились отнять нашу землю, вы зверски убивали наших женщин и детей. Для вас все мы - равны. В ваших глазах мы - всего лишь твари, которых следует отстреливать, словно жалких койотов. Вы всегда относились к нам с презрением. Мы отвечали твоему народу тем же. Но над тобой смиловался сам Великий Дух. Мой сын почему-то решил, что из белого раба может получиться хороший воин. Команчи, говорил он мне, умеют превращать вас в настоящих мужчин. Поначалу я всячески препятствовал ему, напоминал, что его дед, Кедровый Лист, использовал белых пленников, что очень редко появлялись в нашем племени, как предметы. Они ухаживали за его лошадьми, расчесывали его волосы, ублажали его слух пением, заботились о том, чтобы он не нуждался в воде и пище. Но мой сын проявил нрав настоящего воина. Он стоял на своем, и я позволил ему делать то, что он хочет. Тем более, Великий Дух этому не препятствовал. Какое-то время, мы видели в тебе крепость духа, казалось, ты действительно становишься одним из нас. Но недавние события ясно говорят о том, что ты также жалок, как и все белые! Не знаю, может нашим братьям Змеям и удалось бы сделать из тебя достойного воина. Не знаю, как им удается преображать пленников. Быть может, это их дар - брать в плен тех, кто проявит воинский характер. Но тебе, видимо, не посчастливилось. Ты попал к нам. Маленький Жеребенок приложил все усилия, но нашему воспитанию ты не поддаешься. Ты с отвращением относишься к смерти, ты робок сердцем, а потому твое место - рядом с рабами. Отныне ты лишаешься всех своих преимуществ. Теперь ты будешь таким же, как все бледнолицые в нашем лагере. Будешь прислуживать моему сыну. Относиться к тебе будут с особой жестокостью. За малейшую провинность ты понесешь наказание, которое и не снилось твоим соплеменникам. Мы многое тебе дозволили, а потому отнимем гораздо больше, чем ты мог до этого себе представить. Держись! Один лишь твой вид приводит в бешенство многих наших людей. Я буду не против, если они убьют тебя. Только бы убийца заплатил выкуп и отдал моему сыну двух лошадей. Хотя ты и одного мула не стоишь.

С этими словами вождь покинул мое жилище. Обессиленный, я повалился на бизонью шкуру и зарыдал.

Да, я потом это самое жилище утратил. Спал некоторое время у типи Жеребенка. По утрам меня встречала его довольная ухмылка. Меня это задевало, гневило, но что я теперь мог поделать? Я вновь стал самым обычным рабом. За те дерзкие слова, что я позволял себе раньше, сын вождя на мне отыгрался. Бил почем зря, будил хорошеньким пинком по затылку, нередко покрывал благим матом, подчерпнутым, несомненно, у бледнолицых. Но со временем ему это надоело. К тому же, я, немыслимым для него образом, обзавелся подстилкой из оленьей шкуры. В один из дней я сумел совместить свои обязанности с охотой на дикую олениху. Маленького Жеребенка это очень взбесило. Он велел мне убираться, а шкуру отобрал. Хотелось дать ему в нос и, клянусь святыми угодниками, я бы сделал это. Но, хвала Великому Духу, удержался. Попросить добытую своими руками шкуру обратно я не рискнул. Любой мальчик-кайова на моем месте послал бы сына вождя куда подальше и отобрал бы шкуру, так как имел на это право. А индейцы право собственности ценят, пожалуй, так же, как и свободу, и не важно, чей ты сын. Но я больше не кайова. И осознавать это в тот момент было прискорбно.