Высокочтимые попрошайки

Абисогом-ага не последовал моему примеру, и, как вы помните, когда вопросом касательно помидоров изобличил себя в том, что он не слушал-таки Манука-агу, то, желая несколько затушевать свою невоспитанность, сказал: «Слушал, ни слова не пропустил». Хорошо он сделал, спрашивается? Плохо он сделал. На его месте я вот что сказал бы: «Видишь ли, братец, человек должен знать совесть, особенно когда он говорит, а кто-то его слушает. Вот уже восемь часов я хочу есть и мне нет надобности уточнять, кому и кем приходится Мартирос-ага или там Геворг-ага, сожалеть, что часовщик влепил Торосу-аге пощёчину, а Торос-ага дал часовщику пинка». Так в лицо и сказал бы, и не только обыкновенному любителю молоть языком, но даже и тем архиереям, что из одной любви к многоглаголанию проповедуют по четыре часа подряд и ещё обижаются, если кто из прихожан во время проповеди выходит из церкви. И мне уже раз привелось усовестить одного епископа. После своей проповеди, длившейся часов пять, он, выйдя из церкви, заторопился куда-то, и я спросил его: «Куда вы, ваше преосвященство?» — «Вспотел так, что должен пойти в келью — исподнее сменить. А вы куда?» — «Домой, мне тоже нужно сменить исподнее».

И с того дня епископ, произнося проповедь, более не размусоливает.

Да, Абисогом-ага не проявил, к сожалению, подобной дерзости, и это позволило Мануку-аге продолжить свой рассказ…

— Помидоры у нас и в суп кладутся, и в некоторые другие блюда, но никоим образом — не в часы, — сказал Манук-ага в смущеньи.

— Благодарствую. Значит, помидоры, здесь и в суп кладут, вот это я и хотел узнать.

— Вы с помидорами любите суп или без них?

— С помидорами люблю.

— Ну и отлично. Теперь вернёмся к нашему разговору. На чём же мы остановились? Да, на Торосе-аге. Чудной он человек — этот наш Торос-ага, много у него историй, в другой раз расскажу, и опять мы с вами время скоротаем. Но ближе к делу… Встречается сегодня утром Мелкон-ага…

— Несу, несу! Абисогом-ага, ешьте, пока горячий, — проговорила хозяйка, войдя с кастрюлей в руках в столовую.

— Да, неси, давай, я очень проголодался, — сказал Абисогом-ага.

— Милости прошу.

— Благодарствую, — буркнул Абисогом-ага и приготовился есть.

Но едва он поднёс ложку ко рту, как его будто что подкинуло.

— Кажется, суп чересчур горячий, извините, Абисогом-ага, — сказала хозяйка.

— Отпейте глоток воды, Абисогом-ага, — посоветовал хозяин.

— Ничего, пройдёт.

— Вы почему же, мадам, не знаете, горячий у вас обед или холодный? — пожурил супруг жену.

— Сегодня, Абисогом-ага, вам уж, видно, придётся закрыть глаза… на наши недостатки.

— А, пустяки.

— Пока суп остывает, расскажу-ка я хоть сегодняшний случай, — сказал Манук-ага.

— Манук-ага, не надоедай Абисогому-аге, может, ему и нежелательно вовсе… особенно в такой поздний час.

— Я ж для того и рассказать хочу, чтобы время шло быстрее и гостю не было скучно.

— Отложи на завтра: сейчас, такой уставший, он ведь уже не в силах слушать тебя.

— Я думаю, Абисогом-ага охотно послушал бы мой рассказ о наших национальных делах.

— Я бы послушал, спору нет, — ответил гость, — но, как говорит хозяйка, подождём до завтра, нынче я и впрямь очень притомился.

— Хорошо, пусть будет по-вашему, но история члена нашего квартального совета — просто моё почтение! А уж если бы сам Мелкон-ага рассказал, мы бы со смеху померли.

— Суп остыл, ешьте, пожалуйста, — сказала хозяйка.

Она только что произнесла эти слова, как Абисогом-ага с жадностью набросился на похлёбку.

— Выпьемте ещё по рюмочке водки, Абисогом-ага, — предложил Манук-ага.

— Спасибо, не хочу.

— Мадам, налейте Абисогому-аге вина.

— Манук-ага, ты что это сегодня всё какие-то глупости говоришь? Сколько я знаю, вино к супу не подходит.

— Отчего же? Интересно, понравится ли ему наше вино?

Хозяйка вышла и вернулась не с вином, а с блюдом варёного мяса.

Гость ел с большим аппетитом, так что мясо глотал не разжёвывая.

— Слава тебе, господи, нынче опять наелись, — сказал Абисогом-ага после того, как опустошил свою тарелку; затем, перекрестясь и низким голосом пропев «Отче наш», он выбрался из-за стола и дал понять, что хотел бы вымыть руки.

— После еды вы обязательно моете руки? — спросила хозяйка.

— Если есть вода…

— У нас этой привычки нет, но раз вы моете…

Абисогом-ага помыл руки и, вытерев их, осведомился, где он будет спать.

Хозяйка, взяв лампу, проводила гостя в отведённую ему на втором этаже спальню.

Мы почти определили бы размер этой комнаты, если б сказали, что длиною она была с Абисогома-агу. Постель была приготовлена у единственного на втором этаже окна, которое смотрело на улицу. Обстановка комнаты состояла из одного стула, квадратного столика, зеркальца, графина с чашкой, расчёски и щётки.

Войдя в комнату, Абисогом-ага воздел руки к потолку и снова восславил господа — за то, что избавился-таки наконец от всех напастей и остался один. Я не преувеличу, если скажу: в эти минуты он блаженствовал. Только что выпущенный из тюрьмы узник вряд ли испытывает большую радость.

Кончив славословие, Абисогом-ага разулся, разделся и лёг.

«Теперь уж я знаю, что дальше делать, — сказал он сам себе. — Перво-наперво ни с кем знакомиться не стану, потому что эти константинопольцы мне совсем не понравились, — или денег у тебя выпросят, или душу вытянут своими разговорами. Нужны мне они?.. Я приехал найти себе жену. Которую полюблю, ту и возьму в жёны, если отдадут; возьму и уеду, и дело с концом, а не отдадут… Отчего же не отдадут? Или получше меня найдутся?.. А если завтра газета и вправду выставит моё имя на самом видном месте, то после этого многие не только рады будут отдать, но ещё и просить начнут: возьми, мол, нашу дочь, и вот тебе родительское благословение… Но мне и одной жены довольно… Облюбую среди их дочерей самую смирную… посватаюсь, обручусь… женюсь…

И, приняв столь замечательные решения, гость отошёл ко сну.

6

Абисогом-ага спал славно, поскольку, ложась в постель, чувствовал крайнюю усталость, и, вероятно, он почивал бы и весь день, если б утром крикливые лоточники громовыми своими голосами внезапно не нарушили его сон — эту крохотную частицу смерти, являющуюся некиим, можно сказать, приютом отдохновения для уставших людей, а также и временной панацеей от многих извечных недугов.

Блажен, кто спит сном праведника, и просыпается поздно, а то и вовсе не просыпается: он или почти не чувствует, или совсем не чувствует тех страданий, которые снедают человека. Но в Константинополе даже просто поспать, увы, нет никакой возможности, ночные сторожа стучат так сильно своими колотушками, а по утрам лоточники так громко выкликают свои товары, что бедному сну впору выброситься из окна. Если в день Страшного суда архангелу Гавриилу не удастся своей трубой перебудить всех мёртвых, я не премину предложить, чтобы эту его обязанность возложили на константинопольских лоточников и ночных сторожей… И, вследствие вышесказанного, Абисогом-ага, который спал в комнате, обращённой окном на улицу, проснулся рано утром. Открыв глаза, он сразу встал, отпер сундук, переменил бельё, оделся и умылся.

Хозяйка дома, которая уже знала, что гость встал, поднялась наверх и, препроводив его в небольшую нарядную комнату, сообщила, что некий господин хотел бы с ним свидеться.

— Позови его сюда, — сказал Абисогом-ага.

— Хорошо… Скажите, пожалуйста, кофе вы пьёте с молоком?

— Пью одно молоко, без кофе.

— Значит, молоко принести?

— Да.

Хозяйка поспешила вниз.

«Посмотрим, кто же этот человек, — сказал про себя Абисогом-ага. Возможно, у него есть дочь, которую он хочет выдать замуж… Проведал, значит, о моём приезде, и вот чуть свет пришёл поговорить. Но покамест я не разузнаю, какого нрава его дочь, слова своего не дам. Сперва я должен всё взвесить, раскусить девушку, заручиться согласием моего отца, ибо должно, чтобы не только я, но и родитель мой любил мою жену… Мало того, нужно, чтоб она каждому по вкусу пришлась…»