Высокое Искусство

— Ты назвался «насильником», чтобы тебя презирали?

— Да.

Судя по лицам наемников, слушавших этот сюрреалистический диалог, испытывали они скорее недоумение с изрядной долей опаски.

— Понятно, — сказала Елена, которая ничего не поняла.

Из садика потянуло дымком. Оставшийся поджигать наемник вернулся, аккуратно притворил воротину. Елена поправила кожаные лямки «вьетнамского сундучка», огляделась, чувствуя множество колючих взглядов, скрытых в тенях, за ставнями, старыми досками заборов. Приложила руку к холодной стене ограды, сложенной из множества плоских камней на прочном растворе.

Она думала, что сейчас заплачет, что горе накроет волной, как тогда, на берегу, рядом с каменой пирамидкой-кенотафом. Горе было, да. Рвущая сердце боль и жгучая вина. Осознание того, что пусть и не желая того, скорее всего именно женщина с Земли принесла гибель Баале и ее дочери. А слез не было. Как тогда сказал Шарлей-Венсан… Слезы — удел молодых. И Елена чувствовала себя очень, очень старой.

— Выпей, — Раньян протянул ей маленькую бутылочку обычного вида, из мутного стекла с деревянной пробкой.

— Что это?

— Эликсир. До утра он вернет и преумножит силы.

— Не нужно.

— Нужно, — непреклонно сказал бретер. — Впереди бессонная ночь и серьезные заботы. А ты уже валишься с ног.

— Я еще ни на что не согласилась, — Елена посмотрела на просвет бутылочку. Солнце уже заходило, в умирающем свете жидкость едва заметно светилась и выглядела очень подозрительно.

— Согласишься, — предположил бретер. — Ты хочешь знать правду. Я могу открыть часть ее, ту, что знаю сам.

Запахло гарью.

— Идемте, — сказал Кадфаль, и Елена в усталом отупении позволила увлечь себя.

Они спускались к реке плотно сбитой группой, причем «братья» сразу встали по обе стороны, закрывая собой от любой возможной угрозы. Елена оглянулась последний раз, как раз в тот момент, когда первые языки пламени поднялись из-за ограды.

В доме хватает дерева, да еще и хороший запас горючего сланца. Женщина не знала, сколько нужно горючего материала, чтобы сжечь тела до пепла, однако надеялась, что имеющегося хватит. Сегодня утром она была почти счастлива. Минуло несколько часов — и вот Елену окружает смерть, боль и хаос. Рядом сумрачно шагает человек, который лишь чудом не убил ее год назад. Что же готовит ночь? И в каком мире она окажется к рассвету? Сколько еще людей умрет, сколько вещей необратимо изменится?

— Рассказывайте, — негромко потребовала она. — Все, с самого начала.

— Здесь нельзя задерживаться, — ответил бретер. — Переправимся на другой берег, там все расскажу.

Глава 27 Когда ударит набат

— По мосту не пройдем, — отметил один из наемников, указывая на кавалерийский пост.

Судя по всему, в преддверии ночных беспорядков, городская власть решила взять под контроль основные магистрали. Мост, на котором вчера бились цеховые с ремесленными, охраняла группа из двух-трех «копий», общим числом десятка полтора воинов. Пост был сугубо временным, из удобств — пара телег, шатер, раскинутый прямо на мостовой, да еще большая жаровня. Судя по всему, организовали «блок-пост» в спешке, но воины казались боевитыми, доспехи не снимали. Одиночек и небольшие безоружные группы пропускали более-менее свободно, а остальных заворачивали без объяснений и диспутов. Немногочисленные лодочники, рискнувшие выйти на промысел, радовались жизни и прибытку, народ стенал, микро-гарнизон стоял, как стена и кажется, даже не брал взяток. Хотя последнее как раз понятно, дворянам сшибать мелочь было совсем невместно. А платил Император за охранную неурочную [47] службу так, что даже высокородная спесь пряталась в кошель, изредка подтявкивая для порядка.

47

То есть выходящую за рамки «бесплатного» ежегодного срока военной службы, которым вассал обязан сюзерену (в земной истории около 40 дней). Собственно Император пытается ввести своего рода аналог «ордонансовых рот» тяжелой кавалерии с постоянной службой за фиксированную плату. Посмотрим, удастся ли…

— Попробую договориться, — решил бретер.

Вооруженную группу, да еще столь необычного состава, постовые заметили издалека и ощутимо напряглись, старший жандарм [48] даже кольчужный капюшон накинул. Раньян поднял руку, тормозя компанию. С полминуты два отряда мрачно и недружелюбно взирали друг на друга. Драться никому не хотелось, да и было понятно, что для открытого боя, прямо скажем, рановато. Раньян поглядел на бледное солнце, что виднелось через промежутки меж крышами. Стиснул челюсти до каменных желваков. Его слуга встал под левую руку в готовности подать меч.

48

Технически это конечно не совсем «наши» жандармы, так же как «бароны», «герцоги» и прочая аристократия не соотносятся с земными на 100 %. Но почему бы и нет, для простоты описания?

— Не пропустят. Лучше рекой, — кратко и очевидно посоветовал Кадфаль.

— Нет времени.

И в самом деле, паром окончательно ушел на противоположный берег, а лодок, считай, не осталось вовсе. Очевидно, мало кто рисковал зарабатывать и странствовать на ночь глядя, да еще в такой обстановке. За один прием, скорее всего, не переправиться.

— Время не стоит драки с рыцарями Императора, — кажется, брат Кадфаль окончательно взял на себя задачи гласа рассудка. И это удивило Елену, ведь именно Раньян Чума считался на Пустошах образцом хладнокровного профессионала. А теперь всегда мрачный и всегда выдержанный мастер больше напоминал персонажа из присказки про уголек в седалище. Что-то здесь было не так.

Похоже, колебания бретера не остались незамеченными. Несколько оруженосцев-стрелков начали демонстративно проверять арбалеты, крутить вороты и в целом демонстрировать готовность к накалу страстей. Дестрие, гревшиеся под стегаными попонами, глядели на все это и размеренно хлебали подогретый отвар для укрепления суставов.

— Стойте, — предупреждающе поднял руку один из наемных бойцов. — Слушайте!

Сначала был Звук, и он подействовал на притихший район как ударная волна из кинофильма — глуша и расталкивая перед собой все прочие шумы. Звенящая, могильная тишина расходилась кругами, предваряя Звук, будто само естество Города испуганно затихло, прислушиваясь. Лишь заржали, как один, боевые кони, тревожно вытягивая шеи, нервно переступая копытами, словно этим животным Звук был хорошо знаком. Весь отряд на посту в одно мгновение позабыл о группе наемников и развернулся к противоположному концу моста.

— Надо же, — заметил Насильник. — Думал, не про столицы топоток.

Больше всего это походило на шорох лапок тысяченогой гусеницы, только огромной и подкованной металлом. Или на скорый прибой свинцовых волн, раз за разом долбящих гранит. Глухо, слаженно, с лязгом вразнобой, которого было столь много, что он сам по себе складывался в отдельный ритм и ложился поверх шороха тысяченожки.

Толпа, поняла Елена. Большая толпа, по меньшей мере, несколько десятков человек, а может и сотня-другая, идут быстро, в ногу, приближаясь с другого берега реки. И судя по тому, как переглядывались наемники Раньяна, как засуетились постовые, им это о чем-то говорило. А пока женщина думала, в гремящий шорох вплелась дробь, похожая на барабаны, только резче и более сухо, пронзительно. Слышались голоса, выкрикивающие что-то односложное, не на всеобщем языке. Звучало все это командно и организованно.

— Вот они, — указал Кадфаль, но все уже и так видели.

Елена ждала, что из-за угла дома начнут выходить те самые паломники, что встретились ей накануне. Ошиблась, то были не монахи. На площадь перед мостом выдвигалась колонна — действительно похожая на гусеницу — горской пехоты. По четыре человека в ряд, все как один в типичном горском стиле, то есть с косичками на половину лица и огромными узлами поясов на животах.

Надо сказать, что каждый отдельно взятый горец казался очень забавным, так что в Городе смех над неумытыми дикарями стал давней привычкой. Из-за косичек их сравнивали с женщинами, а традиция носить чулки вкупе с хитро завязанными кушаками создавала характерный и абсолютно немужской образ толстопузой пародии на воина. Недаром, тип злобного и тупого горца стал нарицательным, тысячекратно обыгрывался комедиантами всей Ойкумены как противовес благородному рыцарю, совершенному телом и душой. Смеялись, разумеется, за глаза, потому что лицом к лицу можно было и кинжал в живот получить, и стать короче на чересчур смешливый язык.

И удивительное дело… в данный момент «цыплята» совершенно не забавляли, даже на полмизинца. Тем более, что большинство из них натянули по крайней мере длиннополые стеганые куртки с кольчужными вставками, а первые ряды носили пластинчатые доспехи разной степени комплектности, это меняло силуэты. Но в то же время горцы не пугали, пока, во всяком случае. Скорее производили впечатление, сходное с монашеским крестным ходом. Все было неправильно, неестественно и вообще, откуда строевая пехота на улицах столицы? Не представительский отряд, не частная охрана какого-нибудь бонома или богатого купца, а полноценный отряд, хоть сейчас в поле под град стрел и кавалерийскую атаку. Даже сквозь тупое оцепенение, захватившее Елену, пробилась искра любопытства — что все это значит и чего следует ждать?