Высокое Искусство

Или все же играл.

— Меня защищает Флесса?

— Я не знаю, кто это. И… — Раньян красноречиво посмотрел на собеседницу, скользя критическим взглядом от пят до макушки. — Тебе надо вымыть хотя бы лицо, руки, а также сменить одежду. Сегодня закону нет места на улицах Мильвесса, но ты привлечешь слишком много внимания.

Раньян склонил голову, дернул щекой. Лицо его выражало сомнение и тревогу, кажется, в душе бретера столкнулось сразу несколько взаимоисключающих желаний. Он сделал движение, словно хотел обратиться к молчаливой фигуре за спиной, но сдержался.

— Почтенная Люнна, — с этими словами тень сама шагнула в сторону и вперед, догорающие свечи осветили невысокого и удивительно плечистого мужчину с простым, даже простецким лицом, одетого в какую-то хламиду, похожую на монашеский халат-рясу. — Этот человек не повредит тебе. Ты вольна принять его предложение или отклонить его. Мы поможем в любом случае.

Елена опустила скальпель.

— Я ничего не понимаю, — пожаловалась она. — Ничегошеньки. Вы кто все такие?.. Что значит «мы»?

— Я брат Кадфаль. Я искупитель.

Слово «искупитель» Кадфаль отчетливо выделил голосом, так, словно это имело определенный и особенный смысл, очевидный для всех присутствующих.

— На остальные вопросы мы ответим позже. Человек битвы, — легкий кивок в сторону бретера. — Сказал верно, тебе следует умыться, сменить одежду. И надо уходить. Этот дом становится слишком опасным.

— Их надо… — Елена оглянулась. — Их нужно похоронить. Нет, не этих, — спохватившись, он обвела рукой, показав на труп и прибитого к полу бандита. — Других…

— Понимаю, — очень серьезно кивнул «искупитель». — Тела следует обмыть, переодеть, оплакать и предать должному погребению в земле или огне. Да. Но, к сожалению, мы не сможем.

— Это нужно! — повысила голос Елена.

— Уважение к мертвым есть добродетель. Но сказано, что мертвецы не должны губить живых. Кажется, Бог на твоей стороне, Он позволяет тебе разминуться с дрянными людьми, однако милость Господня имеет пределы. А ушедших мы оплачем в свое время и помолимся за их посмертный удел.

Он шагнул снова. Теперь Елена увидела, что в руке брат Кадфаль держит нечто среднее между коротким посохом и дубиной. Корневище, отполированное едва ли не до блеска многими годами, тысячами прикосновений. Толстый край вызывал нехорошие ассоциации, потому что выглядел точь в точь как палицы, предназначенные для колесования, с такими же характерными следами от многократных ударов по костям.

Искупитель поднял дубину и движением, которое показалось небрежным, почти ленивым, расколол череп прибитому. Точно и аккуратно, как человек, делавший это неоднократно и дозирующий силу строго по необходимости.

— Покарать негодяя суть дело богоугодное, страдания очищают от греха, — назидательно сообщил брат. — Однако разум покинул сие тело, а в неосознанных мучениях искупления нет.

Елена сглотнула. От Кадфаля веяло несокрушимым спокойствием, уверенностью в своей правоте. А еще — силой и прирожденного бойца. Елена подумала несколько мгновений, обтерла ножик о рукав и спрятала в деревянные ножны.

— Так кто же ты? — спросила она.

— Искупитель, — повторил Кадфаль. Похоже, он был немного удивлен из-за того, что слово это явно ничего не говорило собеседнице.

— Нет времени! — напомнил Раньян.

— Есть, — непреклонно вымолвил брат. — Хотя его и немного, это правда.

Елена молча переводила взгляд с Кадфаля на бретера и обратно, не в силах поверить, что нашелся человек, способный указывать Чуме. И более того, Раньян его слушает, хотя и с зубовным скрежетом.

«У меня появились какие-то покровители?»

— Хель, — Раньян сдержался и на этот раз. — Если не поможешь, ты для меня бесполезна. И оплаты не будет.

— Сейчас… — Елена вытерла руками лицо, размазывая подсыхающую кровь. — Подождите… Не понимаю, ничего не понимаю.

— Вымыться. Переодеться, — подытожил Кадфаль вместо закипающего Раньяна. — Уйти с этих улиц подальше. Там как получится, по обстоятельствам.

— Одежда… — Елена оглянулась. — Кажется, они ее украли… надо посмотреть. Найти… И вода.

— Мы подождем, — с тем же спокойствием промолвил брат Кадфаль. — Не забудь лекарский сундучок.

Снаружи, в садике, их ждала небольшая и молчаливая группа. Сумрачный боец с «турнирным» мечом на две руки, очевидно слуга и оруженосец Раньяна. Еще двое бойцов, по виду явные наемники, только классом намного выше того цветастого, что вызывал Елену на бой, это проглядывало во всем, начиная с прекрасного вооружения, более соответствующего дворянам.

Женщина оглянулась на сумрачный, темный дом. Здесь она прожила больше года. Здесь чувствовала себя в безопасности, находя мир, кров, отдых. А теперь особнячок стал могилой, где за один, всего лишь один день упокоились восемь человек, и все умерли очень скверно, хотя по-разному.

— Их нельзя оставлять просто так. Нельзя.

— Тогда сожжем дом, — предложил Кадфаль с будничным практицизмом.

— Привлечет внимание, — отметил слуга бретера.

— Этой ночью в Мильвессе будет немало пожаров, — нетерпеливо подытожил Раньян. — Одним домом больше.

Бретер отдал короткое приказание и открыл небольшие ворота, ведущие наружу. Один из наемников молча кивнул и пошел к дому, нашаривая в поясной суме трут и огниво. За оградой ждало еще несколько столь же суровых и молчаливых людей, покойник, а также второй «искупитель». Если Кадфаль был приземист и широк, этот больше всего походил на японского дедушку из какого-нибудь самурайского фильма. Низкорослый, худощавый и очень-очень старый. Лицо как у глиняной статуэтки, в многочисленных и глубоких морщинах. Однако образу противоречило копье чуть выше человеческого роста, с коротким древком и несоразмерно большим наконечником в виде равнобедренного треугольника. И труп у ног «японского дедушки». Судя по жуткой ране и кровавому следу на копье, прикончил гопника как раз тщедушный копьеносец, причем в один удар.

— Подходила компания, пять или шесть рож, местные «покровители», — коротко доложился бретеру один из наемников. — Хотели вломиться в дом. Огорчились и ушли.

— Ясно, — кивнул Раньян.

— Меня зовут Насильник, — коротко отрекомендовался Елене «дедушка» с копьем. Голос у него оказался под стать виду, негромкий и ветхий.

— Чего?

— Я Насильник, — не изменившись в лице, повторил копьеносец. После короткой паузы счел необходимым разъяснить. — В былые времена я творил много несправедливостей, но главным было насилие над женщинами. Теперь искупаю этот грех. В том числе и людским презрением.