Высшая мера

–  Заметано, - коротко сказал он и вышел. Вернувшись через пять минут, молча положил перед Апыхтиным две пачки долларов.

–  Здесь двадцать. Заметано?

–  У меня еще есть машина. «Жигули». Она новая и стоит пять тысяч долларов. Я отдаю за четыре, но сегодня и сейчас. Заметано?

–  Точно новая?

–  Ей месяц. Все документы при мне. Я готов подписать все, что вы мне подсунете. Но четыре тысячи - здесь и сейчас.

–  Заметано.

–  Несколько житейских подробностей, - сказал Апыхтин.
– В этой квартире я еще переночую. Завтра утром выметусь.

–  Годится, - кивнул хозяин.

–  Там мебели на полторы тысячи долларов. Вы мне за нее дадите тысячу. Мебель новая, ей тоже месяц.

–  Крутые перемены в жизни?

–  Заметано?
– спросил Апыхтин.

Хозяин молча поднялся и на этот раз отсутствовал десять минут. А войдя, снова положил перед Апыхтиным доллары.

Не пересчитывая, Апыхтин все деньги бросил в сумку.

–  Машина стоит во дворе, можете посмотреть.

–  Видел.

–  Завтра она будет стоять у моего дома, во дворе. Документы оставляю вам сейчас для успокоения, ключи будут в квартире. В кухне на гвоздике. Вопросы есть?

–  Нас ждет нотариус.

Апыхтин прошел вслед за хозяином в соседний кабинет и через полчаса вышел с несколькими бумажками, которые подтверждали, что нет у него ни квартиры, ни машины, и ничто уже, ничто не связывает гражданина Антонова с этим городом. И даже выписываться не было никакой надобности - достаточно было поднести к паспорту зажженную спичку. Что Антонов, простите, Апыхтин и сделал.

Да и был ли вообще когда-нибудь на белом свете гражданин Антонов?

Нет, не было такого.

Похоже, и не будет.

Юфереву он позвонил уже из Москвы, из Шереметьева. Пока Серкова рассматривала диковинные витрины и лакомилась пирожными, он прошел в переговорный пункт и набрал номер следователя.

–  Слушаю, - сказал Юферев суховато.

–  Апыхтин беспокоит.

–  Очень приятно.
– Следователь не был настроен разговаривать долго и подробно, видимо, произошедшие в городе события полностью легли на его плечи.
– Слушаю, Владимир Николаевич.

–  Позвонил вот… Думаю, может, чего новенького на нашем фронте?

–  У меня такое ощущение, Владимир Николаевич, что у нас с вами разные фронты.
– Этот разговор у них сразу пошел на «вы».

–  Ошибочное впечатление.

–  Откуда звоните?

–  Из Москвы.

–  Возвращаться совсем раздумали?

–  Нет, отчего же… Обязательно вернусь.

–  Когда ждать?

–  Примерно через месяц.

–  Ну что ж, вернетесь - заходите. Буду рад.

–  Я слышал, у вас криминальные новости?

–  Что вы имеете в виду?

–  Граждане горят… Некоторые вместе с домами, другие - вместе с киосками.

–  Это разные случаи.
– Юферев вздохнул, из чего Апыхтин понял, что в своей догадке оказался прав - на следователя действительно эти события свалились всей своей тяжестью.
– Разборки идут, передел собственности.

–  Мне не кажется, что это совсем уж разные случаи, - сказал Апыхтин.
– Мне кажется, что их можно как-то увязать вместе, соединить, и тогда, возможно, появится новый взгляд на вещи.

–  Интересно, - усмехнулся Юферев.
– Вы об этом в Москве услышали?

–  Да. Здесь говорят, что у этих двух трупов есть нечто общее.

–  Что же, интересно знать?

–  Щелочка между зубами. Ведь она и на обгорелом черепе сохраняется, верно?

–  Вы хотите сказать, вы хотите сказать… - зачастил Юферев, которого в эти секунды, в эти самые секунды вдруг обдала волна холода и озноб пробежал по всему его телу.
– Вы хотите сказать…

–  До встречи, Саша. Я обязательно позвоню, как только окажусь в городе.

И Апыхтин повесил трубку.

В тот же день, ближе к вечеру, они с Серковой уже были в Афинах. Они поселились в средненькой гостинице «Мираж» в центре города. И весь вечер до глубокой ночи ходили по ресторанчикам, кафешкам, забегаловкам, пили сухое вино и говорили об островах. А наутро отправились на эти самые острова и посетили их за месяц десятка полтора. Видели, как встает солнце, как оно садится, видели в морской дымке проплывающие мимо острова. Они казались таинственными, еще не открытыми, и редкие огоньки где-то в горах вполне могли быть кострами, на которых жарили добычу древние греки. Маленькие порты были оживленны, набережные сверкали огнями, звучала музыка, в которой было так много струнных звуков, цепляющих в душе что-то живое, что-то еще не умершее.

Все это время Апыхтин не брился, за месяц у него выросла густая, темная, уже вполне апыхтинская борода. Светлые волосы на голове он выкрасил в темный цвет, новые не обесцвечивал, и они тоже отросли. В первый же вечер в Афинах он купил себе прекрасные очки с чуть затемненными стеклами и тяжелой оправой.

Серкова смотрела на эти его превращения с немым изумлением - откуда-то она знала, что об этом спрашивать не надо. Апыхтин постепенно возвращался к самому себе, и теперь любой человек, знавший банкира прежде, узнал бы его сразу и безошибочно. Прежний свой вес он не набрал да и не стремился к этому, решив, что темного костюма для возвращения к старому своему обличью будет вполне достаточно.

У Серковой, конечно, возникали вопросы, возникали, причем самые разные, Апыхтин это видел, чувствовал и на все ее недоумения ответил однажды несколькими словами. Они плыли на тяжелой рыбацкой шхуне, парус провис, солнце только что село, и наступили красноватые морские сумерки.

–  А осенью поедем в Испанию, - сказал Апыхтин, будто продолжая давно начатый разговор.

–  Меня наверняка выгонят с работы.

–  Найдем работу.

–  Возьмешь к себе?
– спросила она, понимая, насколько многозначно звучит ее вопрос.

–  Возьму, - ответил Апыхтин, тоже сознавая, что и у ответа есть второе дно.

–  У тебя есть такая возможность?

–  Да.

–  Кто ты, Володя?
– спросила, решившись наконец, Серкова.

–  Банкир.

–  У тебя есть банк?

–  Есть.

–  Хороший?

–  Не знаю. Оставлял я его в хорошем состоянии.

–  Там остались надежные люди?

–  Можно и так сказать.

–  А можно так и не говорить?

–  Да.

–  Предстоят схватки?

–  Авось.

–  Ты победишь.

–  Почему ты так решила?
– удивился Апыхтин.

–  Не знаю, - она передернула загорелыми, темными в сумерках плечами.
– Я не представляю сейчас человека, который справился бы с тобой.

–  Я тоже, - признался Апыхтин.

Утром выяснилось, что ночевали они в гостинице на острове Гидра. Белый двор церкви, белая набережная, высокие, выложенные камнем берега, старинные пушки, и поныне, кажется, готовые дать отпор любым непрошеным гостям.

Апыхтин вышел из гостиницы, когда Серкова еще спала, разметавшись на громадной кровати. Над морем висела дымка, плиты набережной были влажными после уборки, в кафе под открытым небом мокрыми были от ночной росы и столы, и стулья. Апыхтин быстро нашел переговорный пункт и позвонил в свой банк, он хотел поговорить с секретаршей.