Выученные уроки

— Брата наверху видел? — спросила мама, не обращая на нас обоих внимания.

Я сел за стол и легко поймал тарелку, которую мама мне отправила. Омлет пах потрясающе, и бекон был поджарен как надо.

— Видел его раньше, — ответил я с набитым ртом. — Может он опять заснул.

Это, естественно, неправда. Скорее всего, он просто сидит наверху угрюмый и пытается понять, как быть префектом и не попасть при этом в дерьмо. Никто не любит этих идиотов, и он это знает. Наверное, сидит там наверху и прикидывает, как бы добиться исключения из школы, чтобы ему не приходилось прохаживаться повсюду с этим идиотским значком.

— Лучше бы ему не спать, — мама подошла к двери и крикнула. — Ал, ты идешь?

Он не ответил, но никто не удивился. Он появился несколько минут спустя, нервный и напряженный, как я и ожидал. Он знает, что он попадет в глубокое дерьмо. Значка префекта, ожидаемо, нигде не было видно.

Обожаю, когда счастливые возможности возникают сами по себе, вот как сейчас.

— А где твой значок префекта, Ал? — спросил я самым невинным образом.

Мой брат расстрелял меня взглядом, но я только вопросительно приподнял бровь. Мама, конечно, тут же обернулась и осмотрела младшего сына.

— Где он? — спросила она, оглядев Ала с ног до головы. — Ты должен его носить, милый.

Лили хихикнула, а Ал посмотрел так, словно захотел умереть. Мама ничего не заметила, а я очень, очень развеселился.

— Надену, — пробормотал он, падая на свой стул, и отсалютовал мне неприличным жестом, когда мама отвернулась. Нет, если бы это был я, она обязательно увидела бы это своими глазами на затылке, как случается всегда, когда дело касается меня. Но это же не я, а Ал. И Ал, как мы знаем, никогда не делает ничего плохого.

Отец показался, наконец, когда остальные уже почти закончили завтрак. Он выглядел уставшим, и мне стало интересно почему, ведь было уже полдесятого. Для него это не слишком рано, потому что обычно он уходит на работу еще до восхода солнца. Но, наверное, это потому, что, если слишком много спать, устаешь еще больше, чем раньше.

Он сел завтракать, но мама уже убирала со стола.

— Нам надо торопиться, — сказала она, указывая на часы. — Надо загрузить машину и так далее.

Это само собой разумеется для всех, но только меня радует эта идея.

— Я это сделаю! — мне уже семнадцать лет и девять месяцев, но я все еще не привык, что могу на законных основаниях пользоваться магией вне школы. Это первое лето, когда я получил это право, и я несколько раз уже практиковался. Так что да, перспектива левитировать сундуки и магически расширять машину меня порадовала. Уж простите.

Родители обменялись одним из этих Взглядов, и я подавил желание сказать им об этом, но я уверен, это не то, что они хотят сейчас слышать. В конце концов, они, похоже, пришли к согласию, что мне нужно дать шанс загрузить автомобиль, и мама кивнула, а отец велел дать знать, если понадобится помощь.

И я ушел.

Это должно быть легко, верно? Найти сундуки, отлевитировать их вниз по лестнице, расширить багажник машины, упаковать туда багаж — и мы живем долго и счастливо?

Неверно.

Хорошо, скажу честно, я не самый большой талант в этих вещах. Не то чтобы я тупой, или сквиб, или что-то в этом роде… Я просто действительно ненавижу школу (ту часть, что касается уроков, не ту, что про общение и веселье), и я не часто особо обращал внимание. Это стало очевидным, когда я захрипел под тяжестью сундука Лили, пытаясь сжать его в багажник с остальными двумя, потому что я, скорее всего, прогулял тот урок, когда мы изучали расширение.

— Пап!

Папа это может, и он это делает. Все три сундука соскальзывают в багажник без особого труда. Папа едва поднял палочку, и все тут же стало как надо.

Папа — один. Джеймс — ноль.

Бу.

Я, наверное, заметно скривился, когда папа закончил погрузку и посмотрел на меня этим своим взглядом. Этот взгляд не такой, как мамин сентиментальный. Этот куда более прямой и куда менее слащавый. В нем больше серьезности и озабоченности. Это тот же взгляд, какой у него был два года назад, когда он решил поговорить со мной о сексе. Не о деталях, конечно, фу, нет, больше о технической стороне. Думаю, он не понял, что этот мостик я уже перешел, и даже если бы и нет, я легко нашел бы все что мне нужно из тех журналов, что валяются у меня в спальне общежития.

Этот разговор о сексе был довольно смешной, если подумать об этом. Папа был напуган до смерти, совсем не выглядел Спасителем Мира и тому подобная херня. Уверен, это мама заставила его со мной «поговорить», и это явно было не его добровольное решение. Да, это было еще и совершенно неудобно и неловко, и я не мог не думать о том, что они с мамой тоже это делают… и я не понимаю, почему я об этом вспоминаю, того раза было достаточно!

— Что такое? — спросил я прямо, изо всех сил стараясь выкинуть из головы возникшие образы.

Папа выглядел так, словно не знал, действительно ли он хочет это делать или нет, и я очень надеюсь, что не хочет. Я не уверен, о чем он собирается говорить, но могу сказать точно, это будет или скучно, или неловко. Мои надежды, естественно, не оправдались, и папа вздохнул и задумчиво облокотился о машину.

— Ты ведь осторожен, верно?

Чудесно. Значит, он хочет поговорить о сексе снова? Отлично, если ему этого хочется, я постараюсь сделать это для него как можно сложнее.

— О да, — энергично закивал я. — Я всегда надеваю защитные очки на Зельеварении, и, конечно же, ношу перчатки на Гербологии, и…

— Джеймс, — он решительно посмотрел на меня, и я хихикнул. — Джеймс, я серьезно.

— Расслабься, пап, — сказал я, беспечно взмахнув рукой. — По твоему дому не будут шнырять внуки в ближайшее время, если ты об этом волнуешься. Во всяком случае, не от меня.

Отец вопросительно приподнял брови, и я добавил:

— Ну, может, вообще ни от кого. Лили еще ребенок, а Ал, скорее всего, гей.

— Джеймс, — почему родители всегда думают, что стоит только произнести твое имя, как ты тут же подтянешься и перестанешь валять дурака?

— Что? — спросил я, защищаясь. — Ты что-то имеешь против геев?

Папа закатил глаза и проигнорировал меня:

— Я слышал о твоей ночной гостье.

— Ого, хорошие новости быстро бегают.

— Похоже, мать поверила в эту историю.

— А почему бы ей и не поверить? — я оглянулся, чтобы убедиться, что мамы нет в пределах слышимости.

Отец покачал головой:

— Просто пообещай, что будешь осторожным.

— Буду осторожен, как толстяк на тонком льду, — ответил я, перекрестив сердце для пущего доказательства.