Вьюга
Шрифт:
— Что с ней? — Сердар вскочил.
— Ранили ее… Топором…
— Гандым?! — не своим голосом выкрикнул Сердар.
— Нет, отец.
— Она жива? Говори! Правду говори! — крикнул Сердар и вдруг опустил голову на луку верблюжьего седла. Когда через несколько мгновений он поднял голову, лицо у него было темное, словно опаленное огнем. — Как… это случилось?.. — с трудом произнес он. И вдруг ударил кулаком по седлу. — Нельзя так! Нельзя же все сразу!.. — он закрыл глаза, несколько мгновений молчал, потом снова взглянул на Хашима. — Куда он ей попал?
— В голову.
— В голову?!
— Да…
— Где она?
— Вон в том корпусе. В хирургическом. Ее в операционную увезли.
— Пойдем туда!
В помещение их не пустили. Настаивать, требовать, объяснять у Сердара не было сил, и он молча опустился на лавочку неподалеку от двери. Кто-то потеснился, давая ему место, но он даже не разобрал — кто.
Только спустя некоторое время Сердар заметил, что вокруг полно односельчан. Видимо, они пришли сюда ради Мелевше и терпеливо ждали исхода операции. Если бы Сердар был сейчас в состоянии наблюдать, он заметил бы, большинство людей смотрят на него. Смотрят по-разному: одни неодобрительно, злобно, явно считая его виновником случившегося, другие с интересом — каково-то ему сейчас, но большинство — с явным сочувствием. Случайно Сердар поймал на себе взгляд Гандыма, но едва их глаза встретились, Гандым опустил голову.
Заметив в стороне Дурджахан, Сердар встал и подошел к ней. Женщина тихонько всхлипывала, закрыв руками лицо.
— Не плачьте, тетя Дурджахан. Врачи сказали, поправится… Все будет хорошо…
Дурджахан отняла от лица платок, взглянула на Сердара и зарыдала еще сильней.
— Девочку мою дорогую!.. Дитя мое единственное! Над собственной дочерью топор занести!.. — она забилась в рыданьях.
Сидевшие рядом женщины тоже начали плакать. Сердар опустил веки и сжал их, стараясь, чтоб не потекли слезы.
Сердару казалось, что в обоих этих несчастьях так или иначе повинен он. Он не сумел бы сформулировать, в чем именно его вина, но чувство виновности преследовало его неотступно.
Зато Гандым, пряча от людей хитро поблескивающие глазки, отнюдь не казался огорченным. Может быть, его даже не пугала мысль о трагическом исходе: лишь бы Мелевше не досталась Сердару, лишь бы тот не торжествовал победу над ним. Гандым слишком долго и упорно вел свои интриги, чтобы смириться с поражением. Он посидел сколько положено, потом встал и ушел. Впрочем, люди, давно сидевшие у хирургического корпуса, вообще уже начали расходиться. Зато подходили новые.
Сердару казалось, что операция тянется целую вечность. Усидеть на месте он не мог. Он ходил и ходил, хотя ноги были словно налиты свинцом, заплетались. Он бросался к каждому человеку в белом халате, выходившему из хирургического корпуса, но ответ был один и тот же — операция продолжается.
Наконец на крыльцо вышел врач. Огляделся по сторонам.
— Здесь есть родственники больной?
Дурджахан быстро поднялась с места, но Сердар опередил ее:
— Доктор! В каком состоянии девушка?
— А вы кем приходитесь больной?
— Я?.. Она… Она — моя невеста!
— Состояние тяжелое. Операция прошла благополучно,
но ранение глубокое… Все решит послеоперационный период. Два-три дня…— Доктор! Может быть, нужна кровь? Или кожа?.. Я слышал…
— Ничего не нужно, у нас все есть. К тому же потеря крови у нее сравнительно небольшая.
— Но неужели я не могу ей помочь?!
— Вы очень любите свою невесту?
— Больше жизни!
— Вот это ей и поможет. Это прекрасное лекарство — сознание, что тебя любят. К тому же, к великому ее счастью, у больной прекрасное сердце. Выкарабкается! — Врач, улыбнувшись, похлопал Сердара по плечу. И снова лицо его стало серьезным. — Конечно, гарантировать полное излечение трудно…
— В каком смысле, доктор?
— Очень сильное сотрясение мозга. Это редко обходится без последствий…
В отличие от стоявших вокруг односельчан, Сердар как-то не обратил внимание на это: «…редко обходится без последствий…» Для него сейчас имело значение только одно — Мелевше будет жива!
Сердар обернулся к Дурджахан, чтобы сказать ей слова утешения, и тут вдруг заметил председателя. Акым-ага стоял мрачный, насупленный, уши его малахая болтались опущенные, хотя холода не было. Перехватив взгляд Сердара, председатель знаком отозвал его в сторонку.
— Давно вернулся? — спросил он.
— Часа два уже.
— Стало быть, в курсе? Вот такие у нас дела… — Председатель тяжело вздохнул. — Думал, с хлопком управились, план выполнили, хоть дух перевести можно. Не тут-то было! Теперь про план никто не вспомнит. Дадут нам по шапке за это дело!
— Да, дело серьезное… — Сердар замолчал, отвернулся.
— А вообще — почему я должен отвечать?! — взорвался вдруг Акым-ага. — Покрывать его я не собираюсь, будь он мне хоть трижды племянник! Мне и без него хватит, за что отвечать!
Акым-ага продолжал распространяться на тему об ответственности, а Сердар слушал его краем уха и думал о том, что не настоящий он все-таки человек, бабушка его раскусила. Такой момент, а у него одна дума — как бы взыскание не получить!..
— Врачи-то что говорят? Как ее состояние? — Акым-ага тронул Сердара за руку. — Чего молчишь? Я спрашиваю, как ее здоровье?
— Операция прошла благополучно…
— А ты ее не видал?
— Нет, к ней нельзя. Да все равно она без сознания…
— Да… — Акым-ага тяжело вздохнул. — Не дай бог, изуродовал он девку! Голова все-таки… — Помолчал, откашлялся. — Пудака я в милицию сдал. Гнал перед конем, как настоящего бандита! Он все просил отпустить, как-никак родня. А я ему: сдам, говорю, тебя в милицию, там разберутся, кто родня, кто не родня!
— А куда ж он бежать собрался?
— Куда! Известное дело — к басмачам!
— Надумал! Неужто не понимает, что дни их сочтены?
— Кто его знает… — Акым-ага откашлялся и перевел разговор на другую тему: — Как в пустыне дела? Обошлось?
— Нет, Акым-ага, не обошлось, — Сердар опустил голову. — Буран такого натворил!..
— Много овец погибло?
— Целая отара.
— Отара? Целиком?
— Да.
— Чья?
— Отара моего отца.
Акым-ага поглядел на Сердара и ничего больше не стал спрашивать. Оба молчали.