Вьюжной ночью

— Одна ходит?

— Не. У нас по нескольку человек ходят. И уж, будь уверочки, каждый раз полнехоньку корзину несет. А чтоб полкорзины, так не бывает. Это, дескать, неудобно. Стыдно, дескать.

— А если ягод нету?

— Ну как это нету? Не пойдет, если нету. А потом, у нас разные корзинки есть. Иногда и маленькую берет.

— А у тебя?

— А что у меня. И у меня полная. — Санька хихикнул. — Если мало наберу, то травы наложу. А на траву — ягод.

Поздно вечером, когда они засыпали, лежа на старом рваном тулупе возле остывшей железянки, в избу ввалился дед Андрей, шумный, чем-то встревоженный.

— Ты че это бродишь-то, полуношник? — спросила бабка.

— Да баба моя че-то занемогла. Дай мне, слушай, немножко сушеной малины.

— Господи, ишо чего не хватало! А че с ей?

— Да простыла, видно. Ничего, оклемается.

— Щас погляжу, есть ли.

— Есть, есть. У тебя рази что птичьего молока нетука.

При этих словах бабка совсем растаяла и, бойко вскочив на табуретку, начала шарить на кухонной полке.

— Вот осталося… А может, лучше варенья малинового.

— Ну дай варенья.

— Я тебе и того, и другого дам.

— Тока у меня ить и посуды-то нетука с собой.

— Дак, поди, найду че-нибудь. Она что… шибко захворала-то? Может, мне сходить к ей?

— Не надо. Оклемается помаленьку.

Накладывая в кружку варенья, бабка стала рассказывать, как видела сегодня на базаре голодающих, тощих, грязных, неведомо откуда появившихся людей, как кормила у себя дома проходящую с тремя дочками, которая почему-то верит, что ее ждут в городе, хотя, наверное, не шибко-то ждут, а может, и вообще не примут и покажут на дверь: иди, откуда пришла. Бабке не ясно, как это можно голодовать, если у тебя целы и руки, и ноги, и глаза.

— Всяких шатушших людей развелося. Языком тока робят.

Но дед Андрей, обычно легко соглашавшийся с бабкой, на этот раз недовольно уставился на нее:

— Ну, ты, Никитична, че-то не то говоришь, слушай.

— Как это не то?

— Нет, тут ты не тае. Че-то ты тут не то спорола, пра. Будто все тока от нас самих зависит. Хы!..

Ушел. Стало тихо. Заснула изба.

РАБОТА, РАБОТА…

До чего же увлекательные книжки есть — начнешь читать, и просто нет сил оторваться. В этот раз у Саньки была толстая-претолстая книга об охотниках и рыбаках, с цветными картинками, ее дала ему одноклассница, дочка инженера, который работал в конторе завода и жил с семьей в кирпичном доме на площади. Девочка (ее звали Женей) одевалась не по-боктански богато, говорила грамотно, без местных слов, будто и не школьница, а учительница какая-нибудь. Санька часто брал у нее книжки: о путешествиях и приключениях, про войну и про сыщиков. И в библиотеке брал. Раньше в доме у Семеновых не было ни книг, ни газет. А теперь одних учебников сколько, весь стол завален.

Прошлой зимой Егор Иванович начал учиться в школе ликвидации неграмотности: не хотел, отнекивался всячески, но заставили, а потом мало-помалу в охотку вошел и теперь уже читает (по складам). И даже писать начал. Раза два давал Саньке денег:

— На-ко, поди, книжек купить надо.

А вот бабка Лиза, та проявляла несознательность.

— На тот свет и без ваших книжек примут.

Правда, ей никто и не предлагал учиться.

— От чертей легче отбояришься, — ухмылялся Санька. — Скажешь, темная, мол, что с меня…

— Прикуси уж язык-то, еретик этакой. Тоже мне светлай.

Сидит Санька с книгой у окошка, убрав с подоконника бабушкины цветы в глиняных горшочках и банках из-под консервов, забыв о рыбалке, играх, даже о своем дружке Кольке, который вместе с отцом ладил сегодня заплот из старых досок, жердей и горбылей. Егор Иванович еще утром велел сыну подмести во дворе, собрать у поленницы щепки и отвезти мусор на свалку возле леса. А Санька все откладывал и откладывал эту работу («Уж перед обедом займусь», «Пообедаю и сразу во двор побегу»), пока не стемнело и не пришел с завода отец, как всегда, усталый, угрюмый.

— А что во дворе не прибрал?

Санька положил книгу на стол:

— Завтра приберу. Сразу же как встану.

— А вчерась я что тебе говорил?

— Вчера? Ээ… горбыль к заплоту прибить.

— Прибил?

— Завтра, пап, все сделаю. Честно слово! Ну не успел вот.

Все ребятишки в Боктанке стали звать отцов папами. И Санька чувствовал теперь некоторую неловкость, стеснительность, произнося «папа» вместо привычного и легкого «тятя».

— Ты сколько уж меня завтраками-то кормишь? Лентяюшка! Ну подожди, доберусь до тебя!

— Утром сделаю. Честное слово!

— Че ты так-то уж?.. — сказала бабка, выходя из кухни и вытирая руки о фартук. — Че такой сердитый пришел?

— Неужели не видишь, что человек целыми днями бездельничает, — повысил голос Егор Иванович. — А уж с тебя вымахал. Сидит тут для мебели.

— Да он же тока-тока учиться закончил.

Три дня назад начались летние каникулы, и Санька до сих пор не может прийти в себя от зубрежки, на плечах не голова, а котел, и почему-то кажется, что еще надо идти в школу, а каникулы будут когда-то позднее.

— Пучай отдохнет, — продолжает бабка.

— Ну и вырастишь лодыря.

— Ну, чего ты взъелся-то?

— Да ведь должен же он че-то делать по дому.

— Опять двадцать пять. Ну, пусть отдохнет хоть с недельку.

— В его годы я уже вовсю вкалывал на заводе.

Бабка вздыхает. Она, в общем-то, согласна с сыном: конечно, надо приструнивать мальчишку, приучать к порядку и к работе, он должен все уметь — дрова колоть, навоз вывозить, сено сгребать, картошку копать, корову кормить, а то как потом жить-то будет, если ничему не научится. В то же время ей жалко внука — велик ли еще, пускай побегает, поиграет, детское времечко, оно такое — пролетит, не заметишь. Она задумывается, видать, вспоминает свое детство — с лучиной в светце, с полатями, рогожами, рукомойником на веревочке, кулагой, редькой с квасом, с тягуче-тоскливыми песнями, со всем тем, что уже забыто, ушло и, наверное, никогда не вернется.

— Седни уж пусть отдохнет. А завтра и запрячь можно.

Чудные они оба — бабка и отец: если метешь во дворе — значит, делом занят, а если библиотечная книжка в руках, то это уже отдыхаешь, «лодыря гоняешь». В поселке смеялись над теми, кто не умел работать: «Погляди-ка, погляди-ка, как она воду-то несет, милая. Все порасплескала». «Метелка-то, метелка-то у него кака. Смех один, а не метелка…»

…Санька видел сон: подскочил к нему сердитый бородатый мужик. Санька говорит ему: «А я тебя не боюсь. Я тебя во сне вижу». Мужик что-то злобно кричит и хватает его за руку.