Выживший. Чистилище

Лица многих тут же поскучнели. Понятно, что конкретно на кого-то этот самый Пузырев, возможно, и не покажет, разве ж углядишь в потемках, кто из толпы тебе сапогом или ботинком по черепушке заехал. Но общую канву вполне может раскрыть, и тогда многим не поздоровится.

– И вообще странно, что неприятности случаются, Сморчков, только с твоими подельниками. Один якобы со шконки свалился - перелом ключицы, второй - череп проломлен... Ладно, раз просьб и пожеланий нет, тогда идем дальше.

Дверь захлопнулась, и народ как-то разом выдохнул. А тут и вечернюю пайку принесли, так что некоторое время людям было чем заняться.

– Феликс Осипович, - обратился я к комбригу, пытаясь языком выковырять застрявший между зубов кусочек уже опостылевшей селедки.

– Я смотрю, тут с зубными щетками вообще беда.

– Это точно, я вот тоже привык на воле каждые утро и вечер зубы чистить, а здесь такой возможности не имеется. Ни щетки тебе, ни порошка.

– И сделать не из чего, - подключился артиллерист.
– Помню, в деревне, когда маленький был, у нас умелец мастерил щетки для чистки зубов из деревянной палочки со свиной щетиной. Здесь же ни деревяшек, ни щетины. Да и ножа нет, не пальцем же вырезать.

– Ну, предположим, заточка у товарища комбрига имеется, - напомнил я.
– А вот с остальным, да, проблема. Да хотя бы деревяшка была, могли бы зубочисток настрогать. Не табуретки же портить, в самом деле.

– Я знаю, где взять деревяшку.

Это дал о себе знать бывший главный бухгалтер завода 'Калибр' Павел Иванович Коган.

– Знаете? Ну-ка, рассказывайте.

Оказалось, что баней заведовал истопник, с которым Коган в силу своего общительного характера уже успел не то что бы подружиться, но, во всяком случае, навести контакты. В итоге уже в следующее посещение помывочной за кусок сахара истопник настрогал с сотню тонких щепочек, которыми вполне можно было выковыривать застрявшие в зубах остатки пищи. Нам оставалось только скрытно пронести эти щепочку в камеру.

А перед этим меня успели снова вызвать на допрос. Причем случилось это прямо посреди ночи. Явно уставший Шляхман с черными кругами под глазами на этот раз обошелся без физических инсинуаций. Вероятно, тюремный доктор, к которому я успел наведаться только вчера, успел его проинформировать о состоянии моего здоровья. Да и на прошлом допросе Шляхман, видимо, понял, что одними побоями заставить меня подписать признание - дело бесперспективное.

Хотя без наручников не обошлось - прошлого раза им хватило, чтобы почувствовать крепость кулаков российского спецназовца. Пусть даже и бывшего, однако ж поддерживавшего форму регулярными тренировками. Во всяком случае, до того момента, как угодил в это время.

Хотя и в камере по мере сил - особенно до избиения - старался делать кое-какие физические упражнения. Отжимания, пресс, растяжка, бой с тенью... Глядя на меня, к занятиям по физподготовке подключились сначала комбриг с инженером, а затем и еще несколько человек - в основном из военных. Мне даже вспомнился виденный в детстве фильм 'Не бойся, я с тобой!', где главный герой в исполнении Льва Дурова обучал азербайджанских зеков премудростям восточных единоборств. Они потом, кажется, даже бунт учинили, хотя сцены боев - глядя с высоты прожитых лет - были поставлены на редкость непрофессионально. Мюзикл, что с авторов взять!.. Впрочем, для неизбалованного советского зрителя, видевшего из подобного разве что 'Пираты XX века', и это казалось настоящим прорывом.

Так что на этот раз следователь изводил и себя, и меня одними расспросами. Причем я видел, что ему самому хочется поскорее все это закончить, но не может - то ли указание свыше, то ли на принцип пошел.

– Поймите, Сорокин, вы, конечно, можете не подписывать протокол. Я просто внесу в него запись о вашем отказе и удостоверю ее своей подписью. Поверьте, этого достаточно, чтобы дело ушло в суд по статье: 'Нелегальный переход на территорию СССР с целью шпионажа в пользу иностранного государства'. Тем более что у меня имеются показания жителей Ватулино, в частности участкового инспектора милиции Дурнева. Одного этого достаточно, чтобы припаять вам как минимум 10 лет за шпионаж, а то и высшую меру социальной защиты.

– Как хотите, - устало вздохнул я.
– Но своей подписи я под этим не поставлю. Я - человек из будущего...

– Да из какого на хрен будущего!

Шляхман перегнулся через стол, его нижняя губа затряслась, налитые кровью глаза вылезли из орбит, казалось, еще мгновение - и он зарядит мне по физиономии. Однако сдержался, сел на место.

– В общем, так, гражданин Сорокин или кто вы там на самом деле... Устал я с вами цацкаться. Все подследственные как подследственные, один-два допроса - и подписывают. Обычно даже и бить-то не приходится. А вы решили упереться, думаете, это спасет вас от наказания? Откуда вы на мою голову только свалились... И точно, свалился, парашютист недоделанный. И ведь что странно... Во время обыска - у меня тут пометочка - записано, что на брюках и ботинках американские бирки, а на майке - китайская, парашют и вовсе произведен в Германии. Как планировали связываться со своими хозяевами? Жители Ватулино видело только один парашют, получается, прыгали с рацией? Хотя окрестности мы прочесали - рации не нашли. Или у вас в Москве имеется связной? Как его фамилия?

Я молчал. Мне уже поперек горла стоял этот Шляхман. Пусть бьют, ломают ребра - я ничего больше говорить не буду. Надоело!

– Сорокин, я последний раз вас спрашиваю, на чью разведку вы работаете?! Поймите, молчание вас не спасет, оно только усугубит ситуацию.

– На марсианскую, - выдавил я из себя плоскую шутку.

– На марсианскую? Погодите... Так это же планета такая - Марс!

– Вот оттуда меня и забросили.

– Ерничаете? Ну-ну... Посмотрим, как вы через недельку будете ерничать.

В итоге я вернулся в камеру лишь под утро, злой и невыспавшийся.

А через пару дней по мою душу заявились вертухаи, заломили руки и, ничего не объясняя, куда-то повели.

'На расстрел', - мелькнула в голове шальная мысль, от которой я ощутил серьезный дискомфорт. Даже не подумал, что для начала меня должны были судить, а только после этого ставить к стенке. Ну да в запарке и не такое забудешь.

К счастью, мои худшие опасения не оправдались, все ограничилось карцером. Узкое, похожее на пенал, сырое и прохладное помещение, хотя снаружи было градусов 20 тепла. Покрытые плесенью стены, тусклая лампочка в мутном решетчатом плафоне, откидная шконка, прикрученные к полу столик с табуретом, да ведро-параша в углу... И маленькое окошечко под потолком, в которое с трудом проникал свет с воли.

– Шконку до отбоя не трогать, - приказал вертухай.
– Матрас и подушку получишь перед отбоем, утром сдашь.

– За что хоть меня сюда?

Ответом мне было молчание. Оббитая железом дверь захлопнулась, и я остался наедине сам с собой. Сел на табурет, опершись локтями на столик, подпер ладонью подбородок.

В конце концов, карцер - не самое плохое место. Вон, Куприянов вернулся - ничего, живой. Возможно, именно в этом карцере он и коротал дни. Знать бы еще, за что я сюда угодил.

Ой, тоска-то какая! И мысли всякие дурные в голову лезут. Нет, вешаться на шнурках я не собирался, тем более что у меня их сразу же по прибытии в Бутырку конфисковали. Нашел кусочек тонкой веревочки длиной в несколько сантиметров, который продел в верхние дырочки из-под шнурков - так было лучше, чем вообще без них. Чудо еще, что во время первой же драки с местными авторитетами кроссовка не улетела после 'вертушки'. Хорошо бывшим военным, они-то хоть в сапогах.

А мысли дурные были такого плана: не покаяться ли мне в том, чего я не совершал? Может, все-таки не расстреляют, а в лагерь отправят? Всяко в лагере лучше, чем в набитой людьми камере, многие из которых предпочитают ходить с голым торсом по причине жары и повышенной влажности. Пусть даже лес заставят валить или породу на тачках возить, а уже хотя бы есть в этом какая-то определенность. А глупой мысль была потому, что подпиши я протокол с признанием в шпионаже - и 99 процентов, что меня шлепнут. Тут даже к бабушке не ходи.