Вызов

Адриан тоже обнял меня на прощание, крепко обнял. Беленький котик уже стал похож на кота. Наверное, Суби быстро покидала его кровь и мысли.

– Спасибо за все. Я не знаю, смогу ли расплатиться с тобой когда-нибудь сполна, - сказал мне Адриан.

– Будь с отцом и моим братом. И береги их, - прошептала я так, чтобы не услышали ни Сева, ни Мана.

Адриан кивнул мне со всей серьезностью.

Пока остальные прощались с пришедшим, наконец, Гаем (он что-то забирал из камеры хранения), я подошла к Мане, сиротливо стоящему в сторонке, у окна. Он ждал меня.

– Я предлагаю расстаться спокойно и ровно, - сказала я, подходя к нему.

На Мане сегодня, вопреки его предпочтениям, было черное пальто.

– Траур?
– не дав ему ответить на свою первую реплику, спрашиваю я.

Зеленоглазый холодно смотрит на меня, выдерживая паузу.

– Надо не забыть поблагодарить Ингемара за то, что он подарил мне жену - воплощение такта и деликатности.

– Кстати, раз ты тоже недоволен этим браком - значит, предлагаю в самые короткие сроки пойти к какому-нибудь мастеру, который нас разведет.

Зеленые глаза стали еще холоднее. Мана снял черную перчатку и заправил за ухо прядь, которая лезла ему в глаза. Сегодня он не зализался, как обычно. Сегодня Мана вообще был другим. И почему-то его... инакость тревожила мое сердце.

– Гайя, скажи, - он смотрел на меня пристально, - я тебя теряю?

Не знаю, почему, но от этих его слов вся моя бравада съежилась и куда-то делась. Я не сумела подавить порыв - и просто схватила его за руку, на которую он снова хотел надеть перчатку. Рука была горячей. Я подняла глаза на Ману. У него был вид мальчика, которого застукали за мастурбацией. Тем не менее, он сжал мою руку в ответ. Так мы постояли немного молча. Задав вопрос, Мана не ждал на него ответа. И я не ответила. Спустя минуту или две он сказал:

– Просто меня не покидает мысль о том, что я тебя теряю. Или рано или поздно потеряю.

– Я не знаю, Мана, - как можно равнодушнее попыталась сказать я.
– Пока что мы связаны, как ты сам сказал, крепчайшими узами на свете, - а сейчас я попыталась прозвучать насмешливо.

Вопреки всему он улыбнулся. И мое равнодушие таяло от этой улыбки.

– Ты все равно вернешься.

Я не поняла, имел ли он в виду себя или Киев.

– Наверное, вернусь, - сказала я уже без иронии и равнодушия.

– Прости меня.

– За что?

– За пощечину.

Я вспыхнула, снова не пойму - почему. От этого смиренного голоса и не менее смиренного лица его хозяина бросило в дрожь. Приятную.

– Ох... Так ведь мы квиты.

– Все равно. Я не должен был. Но я поддался страху.

Я внимательно всмотрелась в его глаза. Не знаю, искренне ли он сожалел.

– Я тоже не должна была в тебя стрелять, Эммануэль. Это... неправильно. Нельзя решать проблемы насилием.

Лицо Маны повеселело.

– А еще надо мыть руки перед едой и одеваться по погоде.

– Да, мамочка...

– Кроме шуток, - сказал Мана, бросив взгляд на табло, - я буду ждать встречи с тобой... моя жена.

Увидев мой взгляд, вампир качнул головой с улыбкой:

– Пожалуйста, на минуту давай заключим пакт о ненападении. Давай хотя бы на эту минуту представим себе, что мы нормальная пара, а?

Я, помешкав, кивнула ему. Что ж, минута - это очень мало.

– И представим себе, что расстаемся надолго. Точнее, представим, что нам жаль расставаться надолго.

Я снова кивнула.

– Как больно, милая, как странно, сроднясь в земле, сплетясь ветвями, как больно, милая, как странно раздваиваться под пилой, - процитировал Мана.

Это были стихи Кочеткова "С любимыми не расставайтесь", но, о небо, я опешила. Еще одна картинка Бездны встала в моей памяти: сплетенные корнями деревья. Все, что она предсказала мне, сбывалось, причем так скоро.

– С любимыми не расставайтесь, всей кровью прорастайте в них, и каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг, - я знала, что Мана не любит меня, знала. Знала, что он может даже не сознательно пытаться привязать и влюбить меня. Но ведь мы заключили пакт на целую минуту? А, значит, я могу представить себе, что он все же любит. И что я люблю.

Вампир обхватил меня и прижал к себе так отчаянно, словно и вправду любил. И целовал так, словно уже тосковал, еще не отпустив меня. Я же обхватила лицо Маны ладонями так, будто боялась больше никогда не увидеть его. И потом мы стояли, обнявшись, глаза в глаза, так, будто смотрели друг другу в душу и видели там всю правду, все как есть.

Потом... объявили посадку, кажется. Гай принялся подгонять меня, а я подумала лишь о том, что следовало заключить пакт о ненападении хотя бы вчера вечером и хотя бы на час. Я так соскучилась по зеленоглазому, и только сейчас смогла это понять...

Я помахала всем напоследок. Мане не махала. Нет, с любимыми так не расстаются.

Когда мы с Гаем сели на свои места, когда я осмотрелась и постаралась не представлять, как самолет терпит крушение, то почувствовала безотчетную тоску, что легла на сердце. Ведь я вернусь. Зачем тосковать сейчас...

Итак, Бездна насмеялась, но не налгала. Что там было еще? Рука, протянутая упавшей фигурке - Опора. Отец. Так, и тут треклятое зеркало мира сказало правду. А дальше там была Буря.

Гай спросил у меня, не хочу ли я есть, и этим отвлек от размышлений. Потом, уже после взлета, когда я решила немного послушать музыку на своем плеере, отец оторвался от журнала, который читал.

– А что это ты слушаешь?

Я предложила ему ракушку наушника. В самом деле, играла песня "Анна", и он услышал слова.

– А кто это поет?

Мне стало немного совестно.

– Это певец по имени Юлиан, был популярен в начале 90-ых, - и я поведала Гаю о Фэнеле Диаконеску, который был похож на этого Юлиана, и что я как-то скачала песни Юлиана из интереса, а некоторые мне даже понравились.

– Только никому не говори, а то засмеют, - попросила я его.

Гай не ответил, он слушал песню об Анне.

– Знаешь, - сказал он мне, возвращая наушник, - а ведь так похоже на твою маму.