Взгляд на жизнь с другой стороны

– А это что за пимпочка?

Мы все знали, что это. Факел работал от газового баллончика. Но газ дает бесцветное пламя, а доставка олимпийского огня из Греции – это же важная церемония и огонь должен быть хорошо виден даже в солнечный день. Поэтому в верхней части факела размещена грубо сваренная металлическая банка с пробкой для заливки оливкового масла, окрашивающего пламя. Собственно эта пробка и заинтересовала высокое лицо. Знать то мы знали, но ответить мог только самый высокопоставленный из присутствующих, им оказался Романский наш куратор от Оргкомитета.

– При горении газа, – прогнувшись ближе, сказал он, – образуется конденсат, и чтобы его слить потом, имеется пробочка…

В целом умно и с терминологией!

– Да… замысловатая штучка… дорогая! – покачав головой, промолвил Новиков, отдал факел и удалился не оглядываясь.

Глупость и невежество чиновников тогда в первый раз с такой очевидностью проявилась для меня. В дальнейшем я привык. Они почти все такие.

Но всё это было потом, а сразу после формирования у нас еще ничего не было. Не было машин, никакого имущества, кроме личного и основное здание было еще не готово. Батальон обслуживания разместился в Олимпийской деревне, в одной из только что построенных школ, и нам всем приходилось крутиться там же. Ездить через весь город на Юго-западную мне не очень хотелось, и я напрашивался сам на разные работы в основное здание, лишь бы быть поближе к дому. Основное здание было от дома в трех минутах езды на электричке, возле станции Окружная.

Однажды я получил из батальона десяток солдат и отправился с ними на Окружную, на метро. До метро еще нужно было добраться, вокруг Олимпийской деревни была сплошная стройка, грязь, а пошел дождь. Я привел своё войско к метро в совершенно измызганном состоянии. А патруль? Скандал может быть. Памятуя историю с Кисой и майором, я принял соломоново решение, закрыл свой свинский вид и погоны плащ-накидкой, привел бойцов в подобие строя и, гордо подняв голову, двинулся вперед.

У самого входа в метро действительно стоял патруль, капитан комендатуры и два курсанта со штык-ножами. Я свысока посмотрел на капитана и тот первым отдал мне честь. Я, небрежно ответив, провел свое грязное воинство в метро.

В тот же вечер я убедился в справедливости поговорок, что солдат – это ходячее ЧП и, что куда солдата не целуй – у него везде жопа. Один полез через забор и пропорол насквозь ногу ржавой железякой, а другой мотанулся ночью в самоволку. Пришлось среди ночи проводить воспитательную работу.

Я не сдавал солдат для наказаний их непосредственным командирам – разбирался сам. Однажды, выделенные мне бойцы копали канаву. Традиционное занятие, для русского солдата. Давно доказано, что рабский труд не очень эффективен, но в армии это не учитывается. Меня всегда подводило то, что я легко вхожу в положение других людей. Мне было очень понятно нежелание солдат копать эту дурацкую канаву, но задание выполнять надо! Я взял лопату и стал им показывать, как надо копать.

И вдруг! Как это всегда бывает, не во время, совсем рядом появляется командир части. Скандал! Он отозвал меня в сторону, при солдатах не стал, но в стороне… он мне всё высказал, что обо мне думает. В несколько маргинальных выражениях он мне объяснил, что у офицера, главный инструмент – голова. Частью матерных выражений я, естественно поделился с солдатами, потом сел в сторонке, закурил и стал думать. И придумал!

Главной смутьянской силой в моем отряде был такой рядовой Бондарчук, рыжий-конопатый солдатик. Не понятно почему, но остальные слушали его, открыв рот, а он у себя в роте был постоянным штрафником, и как его привести к нормальному бою, никто не знал. Я встал, подошел к своим работникам и объявил, что ухожу на некоторое время по делам, а вместо себя назначаю старшим рядового Бондарчука. Вытащил этого старшего из канавы и по всей форме, по стойке смирно поставил боевую задачу. До вечера я несколько раз подходил проверять ход работ. Всё сделали как нужно!

Довольно быстро у нас появились новенькие бортовые машины ЗИЛ-130, посадили на них солдат-шоферов, но ездить по Москве они боялись. Помню сел я с одним, Коля его звали, здоровенный деревенский парень, а затрясся весь, как только за ворота выехали. Ехать нужно было в район ВДНХ. На Ботанической улице я ему приказал остановиться. Дорога узкая, сзади уже пробка, гудят. Говорю ему, чтоб открыл капот и проверил свечи и еще что-нибудь. Пробка уже с обеих сторон, а от моего Коли только задница в защитных штанах из-под капота торчит. Сел потом за руль поехали. Ну что? говорю, съели тебя за нерасторопность? Смотрю – страх у парня прошел, рассказал ему как по Москве ездить надо. Ожил парень. Я до конца службы заправками не пользовался – бензин мне мои ученики приносили.

А вообще, работы первое время было не много – по полдня в карты играли и в нарды. Самая сильная игра была на дежурстве. Один раз сутки играли почти без перерыва, пару раз только посты проверили. Дежурство в тот раз было с субботы на воскресенье, никого не было в расположении.

Дежурили одновременно четыре офицера и караульные солдаты. Я мог попасть дежурным, помощником дежурного или дежурным по КПП. Начальники караула были постоянные – только этим и занимались. В качестве кого заступать было все равно, лишь бы остальные, хотя бы двое, играли в преферанс.

Главное было – вписать себя в график дежурств у начальника штаба, в преферансную команду. Далее это выглядело так: в шесть часов вечера проводится развод караула, по полной форме.

– Для встречи справа на кра… ул! – и т. д. включая относительно дружное солдатское «Здрав… гав… гав!»

Доклад, опрос претензий и пожеланий, потом торжественным маршем, с оружием… караул удаляется к себе в караулку. Теперь главное дождаться, когда все лишние уйдут… и за стол… и до утра!

Я получил очередную звездочку осенью. Это было во всех отношениях примечательное событие. Звездочка на погоны, особенно третья, хороша уже тем, что ты перестаешь выглядеть салагой-лейтенантом. Недели две-три ты ходишь, чуть кося глазом на погон, отчего начинает побаливать шея, но удовольствие дороже. Десять рублей к денежному довольствию, тоже неплохо. Но сначала это дело надо обмыть. С незапамятных времен это делается одинаково, звездочка, прежде чем закрепиться на погоне, опускается в бокал с вином или водкой (по вкусу). Содержимое бокала выпивается, звездочку ловишь губами… ну и т. д.

Представление пришло сразу на несколько человек, в том числе на Юбу. Обмывали звезды мы рядом с Олимпийской деревней, в «Ракушке». Вообще-то это была пивная, пивной ресторан и водку мы приносили с собой, но закуска в тот день… в тот день подавали омаров по три рубля за штуку. Сейчас я, конечно, тоже могу себе позволить съесть омара, но его вкус ни разу еще в последнее время не превысил отвращения от хамской цены.

Домой мы с Юбой поехали в одной машине такси, поскольку жили рядом. Мы доехали до Савеловского вокзала, откуда на электричке мне было пятнадцать минут, а Юбе до Лианозова – двадцать. На удивление мы были не очень пьяными, но, выйдя из машины, я в этом на минуту усомнился. Мне показалось, что в лучах прожекторов Останкинской башни столкнулись три реактивных самолета. Я обратился к Юбе, дескать, Юба, посмотри туда… Юба открыл рот. Сочтя его пьяным, с тем же делом я обратился к таксисту – тот-то точно, как стекло. Рот открылся и у таксиста.

Тогдашние таксисты были шустрыми ребятами, им некогда было рот разевать. Наш поахал, поохал и уехал дальше деньги зарабатывать, а мы с Юбой еще долго смотрели в небо. Была полночь, а в это время электрички ходят редко. Выглядело это так, как если бы три самолета со следами инверсии столкнулись в одной точке чуть правее шпиля Останкинской башни, которую с площади вокзала ночью видно очень хорошо в голубоватом нимбе подсветки. В месте столкновения образовался тоже голубоватый и сильно светящийся шар. Но самолеты бы упали после столкновения, а эта конструкция продолжала висеть на одном месте.