Взлетная полоса

А потом брови его сдвинулись к переносице и голос стал совсем другим.

— Нет! — категорически отказал он. — Игоря я посылать не стану. Могу прислать кого хочешь другого. Могу, в конце концов, приехать сам. Но Игорь мне нужен здесь. И хватит об этом. Ты все можешь великолепно сама. Вот и заканчивай.

Александр Петрович положил трубку и, вспомнив вдруг об Ирине, взял со стола бумаги, которые так внимательно разглядывал перед звонком Юли.

— Ирина Николаевна, голубушка, — протянул он ей эти бумаги, — вот чертежи к тексту. Они, правда, из другой публикации, но это неважно. Чертежи — по вашей части. Вы в них разберетесь.

Ирина снова вернулась к своей машинке, а в кабинет зашел Руденко. Ирина не слышала, о чем они разговаривали. Да их разговор и не очень ее интересовал. Она неожиданно подумала о Юле. Между ними всегда были хорошие приятельские отношения. И в то же время обстоятельства складывались так, что именно Юля становилась единственным препятствием у нее на пути. Из подруги она вдруг превратилась в соперницу, сильную, умную, красивую соперницу, лишь с разницей в положении: Ирина знала об этом, а Юля, по всей вероятности, даже не подозревала. Когда Ирина подумала обо всем, ей стало не по себе. Ибо даже вот сейчас, когда они только что разговаривали, Юля была полна доброжелательности и участия в делах, касавшихся ее, Ирины. Почему-то раньше Ирина никогда не думала о ней как о сопернице. Хотя она знала о взаимоотношениях Юли и Сергея. Юля, правда, никогда о них с ней не говорила, тем более ни по какому поводу о них не советовалась. Но и никогда не старалась их скрыть от нее. Ирина поняла: то, что она намеревалась теперь сделать, а именно встать между Юлей и Сергеем, выглядит по отношению к Юле по меньшей мере как предательство. От такой мысли ей стало еще больше не по себе. Она почувствовала жар на щеках. И внутренне вся сжалась в комок. Но взяла себя в руки и долго неподвижным взглядом смотрела в одну точку, пока не улеглось душевное смятение. Корить себя у нее не было причин. В том, что она полюбила, она была не виновата. И имела на это такое же право, как Юля и как все окружающие ее. Она полюбила искренне, самозабвенно: Хотя никогда и не предполагала, что любовь будет без взаимности и ее в прямом смысле слова еще придется завоевывать. Все представлялось ей неожиданным, ибо самое ее постоянно кто-нибудь и любил, и боготворил, и ухаживал за ней. И она, естественно, никогда и не предполагала, что любовь окажется когда-нибудь для нее самой источником всяческих переживаний, почти бедой, почти злом. Но именно так почти и случилось: Она задумалась о том, что же сможет противопоставить Юле? Свою молодость? Но не такая уж большая разница была у них в возрасте. Свою девичью независимость? Но столь ли уж она так притягательна в наш век перемешавшихся понятий и суждений? А что еще? Не ум — сердце подсказало ответ. Женой и подругой для Сергея она бы стала лучшей, чем Юля. И хозяйкой отменной — все умеет: Она жила бы для него и ради него. И детей бы ему нарожала, и уже видела их, непременно почему-то троих: двух мальчишек, сероглазых, как все Кольцовы, и вихрастых, и девчонку белокурую и длинноногую. И от всех лишних забот оберегала бы его, дав ему полную возможность посвятить себя исключительно конструкторским делам. Она подумала так, и ей сразу сделалось легче, словно у нее выросли крылья, словно спали путы, вязавшие душу. Неясным теперь оставался только один вопрос: как вести себя с Юлей дальше? Может, стоило рассказать ей обо всем? Она умная, поймет и, возможно, сама сойдет с дороги? Ведь для нее это только игра. Пусть приятная, пусть даже захватывающая, но все равно игра. Ирина никак не могла себе представить, что можно любить двоих или, более того, делить себя между Сергеем и кем-то: Но немного погодя от этой мысли Ирина отказалась. Ей даже стало неприятно, что она должна у кого-то, пусть даже у Юли, просить о чем-то совершенно для нее сокровенном. И она решила: пусть будет как есть и все идет своим чередом, а ей — полагаться и надеяться должно только на себя и на свое сердце.

Слабый шорох открываемой двери кабинета вернул ее к действительности. Дверь чуть слышно хлопнула, и Ирина снова увидела перед собой до сих пор не прочитанную статью из «Авиейшен уик». «Что же это я, однако…» — с упреком подумала она и услыхала голос Руденко:

— Получается?

— Вы о чем? — не поняла Ирина.

— Перевод.

— Получится.

— Хорошо бы сегодня к концу дня, — сказал Руденко и добавил, как бы подкрепляя свои слова: — У вас теперь энергии должно быть вдвойне.

Ирина поняла намек. Но ей не понравился тон, которым все было сказано. Руденко всегда говорил покровительственно. Именно так прозвучал его голос и сейчас, словно он сам подписал час назад приказ о назначении Ирины научным сотрудником и ему, а не кому-нибудь другому должна она быть благодарна за заботу о ней:

— От шефа я такого указания не получала, — ответила Ирина и поспешила на вызов в кабинет Александра Петровича.

— Позвоните, пожалуйста, в Есино, — безо всякого предисловия сердито попросил Кулешов. — Напомните им, они там не на отдыхе. Есть план проведения испытаний, и его надо выполнять. А от них уже второй день не поступает новых снимков. Они, кажется, совсем забыли, что систему надо проверять и на четкость, и на чувствительность, и на помехи: Одним словом, еще раз повторяю, напомните им, они там не на отдыхе.

Глава 16

Первым версию Сергея принял Бочкарев. Он не просто отказался от своего предположения, он убедился, все глубже вдаваясь в результаты испытаний, что Сергей и на сей раз оказался прозорливее их всех. Несколько позднее к аналогичному выводу пришли Заруба и Окунев. Сергей был рад: они снова, все четверо, могли работать сообща. А сейчас это было особенно важно. У него появились кое-какие конкретные мысли по переделке объектива «Фотона». Но только все вместе смогли бы они осуществить такую работу в кратчайшие сроки. Кстати, на мысли эти его неожиданно натолкнул Владимир. Случилось это как-то после их очередного совместного полета. Вернувшись на аэродром, они, как обычно, обменивались впечатлениями. Сергей посетовал на то, что прибор слишком мало времени находится над целью.

— Ты хочешь, чтобы я сбавил скорость? — спросил Владимир.

— Не знаю, — признался Сергей.

— Ну так я тебе скажу: никто ее сбавлять не станет. Боком такая затея в два счета выйдет, если, конечно, летать придется не над испытательным полигоном.

— Да дело даже не во времени, — уточнил свою мысль Сергей. — Хорошо бы, одним словом, захватывать цель в объектив еще на подлете.

— Видеть вперед?

— И назад:

— Ну, милый, для этого надо было стрекозой родиться, — усмехнулся Владимир.

— Почему стрекозой? — не понял Сергей.

— Только она на все триста шестьдесят видит. Ты вспомни, какие у нее фары:

— При чем тут фары? Я тебе о деле говорю, — буркнул тогда, вроде бы даже обидевшись, Сергей и сразу забыл об их разговоре. Но уже под утро он вдруг увидел эти глаза во сне, сначала неясно, сквозь дымку каких-то других ночных видений, потом совершенно отчетливо: огромные, желтоватые, с зеленым отливом, полусферы, утыканные сотнями бусинок-фасеток. Сон оборвало, словно кто-то сдернул с Сергея одеяло и окатил холодной водой. Он вскочил и сел на постели. Мысль работала необычайно четко: «Не один объектив, а много маленьких, как фасетки, сделать, как у стрекозы, скопировать природу… Спасибо Володьке, натолкнул на мысль…»

С тех пор Сергей был занят только этой идеей. По достоинству ее оценила и вся группа. Конструкторы с увлечением взялись за дело. И как-то сам собой интерес к проводившимся испытаниям ослаб. Александр Петрович высказал группе по сему поводу замечание. Владимир сделал новую серию снимков. Но когда в испытаниях наступила очередная пауза, шеф разразился уже уже негодованием. На сей раз он приказал Ирине передать непосредственно Бочкареву или, в конце концов, Кольцову, что считает такое их отношение к делу возмутительным. Ирина немедленно села за телефон. Ибо помимо этого у нее было и еще кое-что, о чем следовало рассказать Сергею. С Бочкаревым она, естественно, связываться не стала, а соединившись с Есино раз-другой, все же напала на Сергея. Она справедливо решила, что больше всего шансов отыскать его в инженерном доме. И именно рабочие кабинеты конструкторов взяла под телефонный обстрел.

Сергей обрадовался ее звонку, ибо давно уже с ней не разговаривал. А главное — получил возможность узнать, что с Юлей, почему она совсем перестала звонить. И говорил с ней, как всегда, в шутливом, ласковом тоне, каким обычно взрослые разговаривают с детьми. Однако Ирина сразу же почувствовала в его голосе большую усталость. Работа, очевидно, давалась нелегко. Она сказала ему об этом.

— Мы тут, Ирочка, все как лунатики: ночью бродим по кабинетам, а днем спим.

— Значит, я вас разбудила? — приняла его тон Ирина.

— К сожалению, нет. Спим мы только теоретически. И глаза у нас красные, как у белых кроликов.

— По той же, очевидно, причине вы опять перестали посылать нам пленки? — снова спросила она.

— Нет. По другой.

— По какой же?

— А зачем повторяться? Зачем без нужды небо коптить, жечь напрасно горючку и транжирить моторесурсы? Все и так понятно.

— Кому?

— Нам.

— А нам нет. И потом, такое объяснение я шефу уже передавала. Оно его не устроило.

— Да? — задумался Сергей. — Ему там, конечно, видней, чем нам здесь заниматься, а чем — нет.

— Так что ему передать?

— Завтра получит все необходимое, — пообещал Сергей. — Скажите: не летали — ждали непогоды. Было ясно и неинтересно. А сегодня накрапывает. И мы это не упустим.

— Хорошо, Сережа, — похвалила его Ирина.

— А как ваша подруга, Ирочка? Здорова? Что-то ее совсем не слышно, — как бы между делом заметил Сергей.

Ирина ждала этого вопроса. Заранее решила, что ответит на него, не выказывая никаких эмоций, как и обычно отвечала на подобные вопросы раньше: