Взять свой камень

– Что скажете о других? – после паузы продолжил он.

– Один – местный большевик, старик, – помолчав, глухо ответил обер-лейтенант. – Еще двоих задержали на дороге патрули. Без документов.

– Хорошо, – глянув на вошедшего Рашке, сказал Шель. – Мы еще увидимся. Позаботьтесь пока о подвальном русском, а я побеседую с унтерштурмфюрером.

Обер-лейтенант надел фуражку, лежавшую на краю стола, и вышел, сердито хлопнув дверью.

– Садитесь, – подумав, что с армейцами всегда трудно найти общий язык, сказал Гельмут, обращаясь к Рашке. – Рассказывайте.

– Лгал, – начал эсэсовец. – Сообщил, что он бухгалтер из минской артели инвалидов. Якобы потерял при бомбежке эшелона жену и двоих детей, пробрался сюда к знакомому – большевику, выданному местным жителем. Имеет советский гражданский паспорт на имя Бурова Ивана Ивановича, десятого года рождения. Я приказал временно закрыть его в кладовке, а он убил солдата, убил часового у подвала и проник туда. Полагаю, он должен был обязательно встретиться с кем-то из троих, сидевших там. Двое из них сдались.

Примяв в блюдце окурок, Шель откинулся на спинку стула. Рашке рассуждает вполне логично: русский наверняка из банды «лесных призраков» – все его действия говорят об этом. Слава богу, что вовремя хватились и блокировали его, не дав уйти. Такой способен уйти и ушел бы…

– Как он там?

– Солдаты боятся спускаться в подвал, – Рашке встал, подошел к окну.

– Мы сейчас найдем способ его вытащить, – улыбнулся Гельмут. – Потом пусть дадут отдышаться – и сюда, ко мне. Кстати, почему никого не взяли живым в лесу?

– Они слишком быстро уходили, убили собак, – помрачнел унтерштурмфюрер. – Двоих мы уничтожили.

– Итого четверо, считая живого. А остальные? – прищурился Шель.

– Я не знаю, сколько их, – честно ответил Рашке. – Судя по следам, в лесу их было трое. Один просто исчез. Мы прочесывали местность, – предваряя вопрос, торопливо сообщил он. – Но никого не обнаружили.

– Плохо, – покачал головой Гельмут. – Где их база? Сколько их осталось, что им здесь надо? И на все эти вопросы мы должны получить ответы от оставшегося в живых. Просто счастье, что его не успели прикончить.

– Собирались, но я вовремя вернулся, – похвалил себя Рашке.

– Давайте другого русского, – распорядился Шель. – В наручниках! Хватит неприятных неожиданностей.

Через несколько минут в комнату ввели Щура. Вздрагивая, он настороженно смотрел на немцев, облизывая разбитые губы.

– Вы кто? – спросил его Рашке. – Фамилия, имя?

– Бодинский Сергей Петрович. Сидел при большевиках в тюрьме, потом бежал вместе с… – Щур замялся, подыскивая слово, – вместе с приятелем. Шли по дороге…

– За что вас посадили в тюрьму? – перебил Шель.

– За это… – Щур опять замялся, не зная, что лучше сказать. – Несогласный я с ними был.

– В чем проявлялись ваши разногласия? – усмехнулся Шель. Ему уже стало все ясно. – Не хотели работать, воровали? Так?

– Отвечать! – Рашке ткнул Щура в спину. – Быстро!

– Молчите? – снова усмехнулся Гельмут. – Известно ли вам, что национал-социалистическая партия считает собственность священной? Мы не терпим бездельников, а вы ничего не умеете, кроме как воровать. Нам не нужны воры, Бодинский. Поэтому вас и вашего приятеля сейчас повесят.

– Нет! – закричал Щур. – Нет! Я скажу… Этот, в подвале, прибежал и загнал нас в угол. А сам говорил со стариком.

– О чем? – вкрадчиво спросил Рашке.

– Сначала о детях, потом о какой-то деревне, об огородах.

– Бред, – переходя на немецкий, пожал плечами унтерштурмфюрер.

– Почему? – возразил Шель. – Вдруг пароль? О какой деревне они говорили?

Услышав снова русскую речь, Щур немного приободрился.

– Я не мог расслышать, господин офицер. Они шептались. А тот, что пришел, угрожал нам оружием.

– Хорошо, – хлопнул по столу ладонью Гельмут. – Хотите жить и работать? Тогда сейчас вам дадут противогазы, пойдете со своим приятелем в подвал и вытащите оттуда русского. Я полагаю, он без сознания.

Щур понуро молчал, ссутулив плечи. Спускаться в подвал очень не хотелось, но и лезть в петлю тоже. Немцы не шутили, удавят враз.

– Идите, – махнул рукой штурмбанфюрер. – Если вы его вытащите, я подумаю, как с вами быть дальше…

* * *

Сознание вернулось вместе с жуткой резью в груди. Легкие словно разрывал на части всхлипывающий надсадный кашель, накатывающий душной волной. Он жестко скреб в горле и заставлял неестественно выгибаться все тело. Одна-две секунды передышки – и новый приступ, от которого бросало в жаркий пот, темнело в глазах, перехватывало дыхание.

Антон уже прекрасно понял, что жив и даже не ранен – вот только не дающий ни минуты покоя проклятый кашель! И он уже не в подвале, а на улице, на свежем воздухе, и вокруг немцы, а впереди ждет нечто малоприятное. Иначе зачем его выволокли из загазованного подвала? Дали бы совсем задохнуться, так нет – вытащили. Значит, им очень нужно не его бесчувственное тело, а способный отвечать на вопросы человек, способный бояться за свою жизнь, чувствовать боль и облегчение, когда боль проходит, в общем – нормальный материал для активного допроса.

Кто-то, невидимый Волкову, распорядился на немецком, чтобы его посадили. Антона приподняли и прислонили спиной к стене. Сразу стало легче дышать, зато появилось головокружение, перед глазами все качалось и плыло, двоилось, как на нерезкой фотографии. Шевельнув руками, Антон ощутил сковавшие запястья стальные браслеты. Плохо дело! Мало того, что надышался выхлопными газами, еще успели и наручники надеть. Правда, руки не вывернули за спину, а это уже шанс!

В губы ткнули кружку, поддерживая под затылок голову, помогли выпить теплое молоко. По его вкусу он понял, что в питье добавили меда. Действительно, он им очень нужен!

Кашель немного утих, перестал терзать грудь, прояснилось в голове, окружающее стало приобретать нормальные очертания, и Антон увидел тех двоих, сидевших вместе с дедом в подвале – они стояли в стороне, держа в руках снятые противогазы и вытирая мокрые от пота волосы.

«Вот кто меня вытащил», – понял Волков. Все правильно – немцы рационалисты, зря ничего не сделают… Так, что будет дальше? Новый допрос? Теперь уже без заигрываний и отсрочек?

– Как вы? – Подошел переводчик, одетый в черный эсэсовский мундир со знаками различия унтерштурмфюрера. Он наклонился и заглянул Антону в лицо. Потом приказал поднять пленного.