Взятие Крутоторска

Прозвучало это красиво и внушительно.

– Как, годится? – торжествующе спросил Жека.

– Здорово, – вырвалась у Таи похвала.

– А меня за голос в армии на руках носили. Во-первых, запевалой был, но тут старшина отмечал. А вот когда дембель подошёл… Все поют: «Приказ расстанный дан и собран чемодан. Оставлю за собой два года жизни молодой». А приказа нет. Неужели на третий год оставят? Я первым о приказе узнал и ходил по казармам своим поставленным голосом торжественно его читал. Парни на радостях тащили мне шоколадки, конфеты, консервы, отдавали свои пайки с маслом, просили: читай ещё! Я как объявлю приказ по-левитановски, с распевом, – аплодисменты, ур-ра минут пять не смолкают. Ну как, согласна, чтоб я конферанс вёл? По рукам? – настырно убеждал Жека.

– Я не знаю. Поймут ли у нас? – засмущалась Тайка.– К такому-то не привыкли мы.

– Чокнутая. Чего тут понимать-то? И привыкать нечего. Ты только мне номера напиши – и всё будет в ажуре, – деловито потребовал Жека Тютрин. – Я по психотипу не исполнитель, я – лидер. Организую, будь спокойна.

– Да вот он список-то, – сказала Тайка, подвигая бумагу с программой концерта. – Раз лидер – лидируй.

С этой минутой Женя Тютрин стал центром внимания. Он перезнакомился со всеми певуньями, пообещал, что в Казацком Мысу зрители обалдеют от их концерта, поскольку вести его будет он, Жека. А он умеет. Главное – не торопиться, замедленно читать, словно прислушиваешься к своему голосу.

Девчонки всё равно волновались. Видно, для того, чтобы унять мандраж, Маня с Паней Картошкины бодрили, чтоб остальных подзадорить:

Хорошо поём,

Видно, яйца пьём.

Хрен бы ели,

Не так бы пели.

– Главное, девчонки, дружно начинать, – советовала учительница Нина Трофимовна. – Когда разнобой – некрасиво звучит.

В Казацком Мысу у завклубом Гали Криушиной потребовал Женя глиняный горшок или чугунок, сказав, что это надо для звучности его выступления. И правда, когда говорил в гулкую корчагу, которую принесла Галя, голос звучал ещё раскатистее, вовсе по-левитановски.

И собравшийся в зале клуба народ Женя Тютрин удивил, потому что сначала за лёгким ситцевым занавесом выдал через корчагу неслыханное:

– Правительственное сообщение.

Все посерьёзнели. Бабки начали освобождать уши из-под платков, а предсельсовета Алексей Васильевич Хоробрых озадаченно предположил:

– Наверное, международный конфликт.

Но остальные отмахнулись.

Все сидели в весёлом ожидании. И только Витя Машкин был хмурый. Он сидел в заднем ряду, в кепке, которая свободно крутилась на голове. Остриг волосы и стеснялся своей стриженой головы, да ещё что-то озадачивало его. Видно, бойкий этот горожанин, который так и вьётся около его Тайки. А Таю Витя он считал своей зазнобой и думал, что она тоже к нему неравнодушна.

И ещё одно унылое лицо увидела Тая. Понуро сидел киномеханик Геша Бобров. Печальное лицо, поникшее плечо. Вот что делает с человеком неудача. Жалость ощутила Тая к этому когда-то такому красивому человеку.

Развернула баян, улыбнулась, выкрикнула:

– Будьте счастливы, дорогие земляки! –

И показалось, улыбнулся Геша Бобров.

Выждав паузу, Жека повторил ещё солиднее и внушительнее:

– Правительственное сообщение. Внимание. Внимание. Внимание. Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Сегодня в клубе села Казацкий Мыс состоится концерт народного ансамбля деревни Несваричи. Художественный руководитель Таисья Нежданова.

Отлегло. «Никакой не конфликт», – понял Алексей Васильевич.

Все заозирались, ища глазами объявляющего или на худой конец Тайку с баяном.

– Аплодисменты, товарищи! Не жалейте ладоней. Аплодисменты! – требовал из-за занавеса Тютрин, и зрители, почуяв необыкновенность и важность происходящего, захлопали. А кто-то хотел узнать, откуда московскому Левитану стало известно о концерте в их селе? Эти даже повскакивали с мест, но ничего не узрели.

Тайка замерла от смущения: чего напридумывал Жека Тютрин, но в это время выскочил на сцену сам он, довольный и сияющий, объявил первый номер, добавив, что аккомпанирует Таисья Нежданова.

– Вы должны искупать в аплодисментах наших артистов, – после первого номера призвал Жека публику.

Концерт и вправду прошёл весело. И все Жеку хвалили, кроме Алексея Васильевича Хоробрых.

Он как местная власть, заподозрил неладное:

– Большую ответственность на себя берёшь, молодой человек. Правительственное сообщение. А вдруг узнают, – предостерёг он.

– Кто узнает? Если вы не донесёте, никто не узнает, – обрезал Тютрин председателя сельсовета.

– Это же шутка, Алексей Васильевич, – вмешалась Тайка. Ей было приятно, что концерт удался.

– Я-то что, а вдруг, – стесняясь спорить с городским говоруном, отошёл в сторону Хоробрых, зато Жека всю дорогу называл Алексея Васильевича унтер-Пришибеевым и Человеком в футляре. Видно, Чехова читал этот Жека, раз героев чеховских рассказов упоминал.

– Кабы чего не вышло! – ругался Жека.

Девчонки утешали его, говоря, что Алексей Васильевич – человек простой и добродушный. И, конечно, им понравилось, как здорово объявлял номера Жека Тютрин. Им его сокращённое имя сразу пришлось по душе. Старухи удивлялись Жеке:

– Ой, сколь боек, ухарез.

В Несваричах певуньи расходиться не захотели, натащили своих салатов и стряпни, а Жека Тютрин опять всех удивил, со стуком поставив в центр стола бутылку водки. Новоявленный дядька Геша Бобров пожертвовал на это общее застолье.

– Бочку рабочим вина выставляю и недоимки дарю, – прокомментировала цитатой из Некрасова учительница Нина Трофимовна. А надо было, наверное, Тайке самой бутылку-то выставить, но она не догадалась. Впрочем, ей и пировать было некогда, надо же забежать домой к Вите Машкину на проводины. Гулял несваричевский ансамбль «Рябинушка» в клубе без неё. И что там вытворял Жека Тютрин, узнала Тая только из рассказов своих певуний. Жека там разошёлся. Говорил без конца. Причём афоризмами, которые были свежи для непосвящённых Несваричей:

– Обычно я не пью, но если пью, то необычно, – говорил он и ставил стопку на два пальца с риском, что опрокинется эта стопка, но её содержимое ловко попадало в его рот.

И признания у Жеки были хоть хвастливые, но приятные:

– Я, как никто, понимаю женскую душу. Тут наука несложная. Надо не просто гладить по шёрстке, а находить чёрточку. Вот, например, вы, Нина Трофимовна, – подбросил он комплимент учительнице, – одеты с таким вкусом, какой и в городе нечасто встретишь.

Та зарделась, но проявила неприступность, подбросив Жеке задачку, над какой тот не хотел задумываться.

– Нет, Женя, я вот считаю, что должны люди душами соприкоснуться, общие интересы найти, чтоб дружба получилась, а не по внешнему виду судить друг о друге.

– А что мы детсадники что ли, кругами ходить? – не согласился Жека.

Рассуждения учительницы о медленном сближении по душам Жеке не понравились, да и Пане с Маней тоже.

– Ой, девки, единова живём, – и врезали такие частушки, что Нина Трофимовна поспешила в свою учительскую келью.

Витя Машкин весь засиял, увидев на пороге Таю. А она не сразу его узнала. Стриженная голова придавала ему жалкий, незащищённый вид.