Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I

Доспехи Эйдолона начали вибрировать и коробиться, шлем треснул, и из-под него брызнула струйка крови, но лорд-командир все еще был жив и не собирался сдаваться.

С криком «За Императора!» Тарвиц бросился вперед.

Дева Битвы заметила его и небрежным движением кисти швырнула на землю. От сильного удара шлем раскололся, и на мгновение весь мир для капитана наполнился смертельно опасной красотой ее пения. Зрение вернулось к Тарвицу в тот момент, когда Эйдолон кинулся вперед. Бросок Тарвица на короткое мгновение отвлек от Эйдолона внимание Девы Битвы, и мелодия ее песни всего на один миг обратилась на него.

Но этого короткого мига хватило командиру Детей Императора.

Глаза Эйдолона сверкнули огнем, рот распахнулся в яростном крике, вобравшем в себя всю его ненависть и отвращение к врагу. Но затем рот растянулся еще шире, и крик перешел в пронзительный вой. Тарвиц от этого ужасного звука, не успев подняться, снова опрокинулся навзничь, выронил меч и зажал руками уши. В звуковой атаке, исходящей от Эйдолона, не было призыва к прекрасной и милосердной смерти, а только оглушительный и мучительный вопль.

Волна немузыкального крика ударила в Деву Битвы и неожиданно рассеяла ее чары. Она открыла рот, чтобы запеть новую песню восхваления смерти, но крик Эйдолона обратил ее музыку в унылую погребальную панихиду.

Звуки скорби и боли наслаивались друг на друга, и Дева Битвы под их тяжестью упала на колени. Эйдолон закончил свой крик и, протянув руку, подобрал оброненный Тарвицем меч. Дева Битвы уже корчилась от боли, и окружающая световая завеса стала слабеть по мере того, как она теряла контроль над мелодией.

Эйдолон сумел преодолеть и звук, и свет. Широкий меч в его руке только один раз сверкнул серебром, и голова Девы Битвы слетела с плеч.

Песня, наконец, оборвалась.

Тарвиц приник к потрескавшейся поверхности камня, глядя, как Эйдолон победным жестом поднимает меч, и никак не мог осознать, что же сейчас произошло на его глазах.

Ужасные мелодии Девы Битвы все еще звенели в его ушах, но он тряхнул головой, чтобы избавиться от них, и недоверчиво уставился на своего командира.

Эйдолон обернулся к Тарвицу и бросил рядом с ним меч.

— Отличный клинок, — сказал он. — И благодарю за своевременное вмешательство.

— Как?… — только и смог произнести Тарвиц.

— Сила воли, Тарвиц, — сказал Эйдолон. — Это было лишь проявлением силы воли. Да и что может сделать мяуканье этой девки с такими воинами, как мы?

— Наверно, ничего, — ответил Тарвиц, принимая протянутую Эйдолоном руку, чтобы подняться.

Весь зал перед ними внезапно погрузился в полную тишину. Выжившие истваанцы в момент гибели Девы Битвы попадали на землю и, рыдая, катались из стороны в сторону, словно дети, лишившиеся родителей.

— Я не понимаю… — начал Тарвиц, видя, что воины Гвардии Смерти уже начали прочесывать помещение.

— Тарвиц, тебе и не надо ничего понимать, — сказал Эйдолон. — Мы победили, и только это имеет значение.

— Но что вы сделали?…

— Я всего лишь убил врага, — сердито бросил Эйдолон. — Это понятно?

— Понятно, — кивнул Тарвиц, хотя, по правде говоря, понять столь неординарную способность своего командира он мог не больше, чем принцип межзвездных путешествий в варпе.

— Уничтожьте всех оставшихся вражеских солдат, — отдал приказ Эйдолон. — А потом необходимо разрушить весь комплекс.

С этими словами он повернулся и стал спускаться с пирамиды, приветствуемый восторженным криком своих подчиненных.

Тарвиц подобрал свое оружие и посмотрел на развернувшуюся перед ним картину победы. Астартес уже перегруппировались, и он поспешил спуститься к раненому Гарро.

Капитан Гвардии Смерти сидел, прислонившись спиной к основанию пирамиды, его грудь тяжело поднималась, и Тарвиц понял, что только крайним напряжением воли Натаниэль не позволил встроенной в доспехи системе жизнеобеспечения впрыснуть медикаменты, отключающие сознание.

— Тарвиц, ты жив, — произнес Гарро, едва он спустился с последней ступени.

— Вроде того, — ответил Тарвиц. — Вот не знаю, можно ли то же самое сказать о тебе.

— Ты о чем? — фыркнул Гарро. — Это пустяки, были у меня раны и потяжелее. Попомни мои слова, парень, я поправлюсь и буду учить тебя новым приемам в тренировочной камере раньше, чем ты успеешь почистить свой доспех.

Несмотря на все странности прошедшей битвы и тяжелые потери, Тарвиц не смог удержаться от улыбки.

— Рад снова тебя видеть, Натаниэль, — сказал он, наклоняясь и пожимая протянутую руку. — Очень много времени прошло с тех пор, как мы сражались бок о бок.

— Согласен, мой названый братец, — кивнул Гарро. — Но у меня возникло такое чувство, что до окончания этой кампании нам представится еще немало возможностей.

— Вряд ли, если ты будешь и дальше так нарываться. Тебе нужен апотекарий.

— Чепуха, мой мальчик, тут много тех, кому помощь хирурга сейчас нужнее, чем мне.

— Ты никогда не научишься признавать, что тебе требуется помощь? — с улыбкой спросил Тарвиц.

— Нет, — согласился Гарро. — Это ведь не в обычаях Гвардии Смерти, не так ли?

— Будем считать, что я этого не знаю, — уклончиво ответил Тарвиц и, несмотря на протесты Гарро, махнул рукой апотекарию Детей Императора. — Вы для меня слишком варварский Легион, чтобы можно было что-то понять.

— А вы — компания примерных мальчиков, которых внешний вид заботит больше, чем достижение цели, — сказал Гарро, возвращаясь к обычной перепалке, заменявшей им приветствия.

Капитанов-побратимов связывало слишком многое, и они слишком часто спасали друг другу жизнь, чтобы позволить формальностям и мелким различиям между Легионами разрушить их дружбу.

Гарро ткнул пальцем себе за спину, на пирамиду:

— Ты убил ее?

— Нет, — ответил Тарвиц. — Это сделал лорд-командир Эйдолон.

— Эйдолон? — усмехнулся Гарро. — Вот уж не ожидал от него такого. Что ж, если он сумел ее одолеть, значит, кое-чему научился с тех пор, как я его видел в последний раз.