Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I

— Тарик, будь хоть немного серьезнее.

Торгаддон пожал плечами:

— Воителю виднее. Сражение предстоит не из легких. Нас выбросят прямо над городом.

— А как насчет Локасты?

— Ты их получишь. Все равно Випуса, по-моему, невозможно удержать на месте. Ты же его знаешь: если бы его оставили на корабле, он бы тайком пробрался в посадочную капсулу. В этом он похож на тебя: хорошая драка помогает ему прочистить мозги. После Истваана все встанет на свои места.

— Хорошо. Я чувствую себя гораздо лучше, когда спину прикрывает отделение Локасты.

— Похоже, тебе и в самом деле требуется помощь, — усмехнулся Торгаддон.

Локен тоже не смог удержаться от улыбки, но причиной была не столько шутка Торгаддона, сколько то, что, несмотря на все неприятности, Тарик остался таким же, каким был — человеком, которому можно доверять, и другом, на которого можно положиться.

— Ты прав, Тарик, — сказал Локен. — После Истваана все должно пойти по-другому.

Центральный апотекарион сверкал стеклом и сталью кабинетов, примыкающих к круглому помещению главной лаборатории. В одном из них в ожидании выемки геносемени стоял стазис-резервуар с растерзанным телом капитана Одовокара, и при виде его Тарвиц ощутил, как по спине пробежал холодок.

Эйдолон миновал лабораторный зал и по выложенному плитками коридору прошел в раззолоченный вестибюль, где главенствовало огромное мозаичное изображение победного боя Фулгрима на Тарсусе, где примарх, несмотря на множество тяжелых ранений, одолел коварного эльдара.

Эйдолон поднял руку и нажал на один из цветных камешков, украшавших пояс примарха, а затем отступил назад, поскольку мозаичное панно отошло от стены, открыв освещенный проход и ведущую вниз винтовую лесенку. Эйдолон, сделав знак рукой Тарвицу следовать за ним, начал спускаться. В отличие от остальных помещений «Андрониуса», здесь не было никаких украшений, а голубоватое сияние, как увидел Тарвиц, исходило снизу, словно источник света находился под лестницей. Дойдя почти до конца лестницы, Эйдолон обернулся.

— Вот, капитан Тарвиц, здесь ты получишь ответ на свой вопрос, — произнес он.

Голубое свечение исходило от высоких, до самого потолка, прозрачных цилиндров, стоящих вдоль стен комнаты. Каждый цилиндр был наполнен какой-то жидкостью, а в ней плавали неясные тени. Одни отдаленно напоминали человеческие силуэты, другие были похожи на отдельные части тела и органы. Центральную часть комнаты занимали лабораторные столы, заставленные оборудованием и приборами, о назначении которых Тарвиц мог только догадываться.

Он прошел вдоль ряда цилиндров и с отвращением поморщился, увидев, что некоторые заполнены раздувшейся плотью, едва помещавшейся между стенок.

— Что это? — спросил он у Эйдолона, ужасаясь виду чудовищных колб.

— Боюсь, что моих объяснений здесь будет недостаточно, — ответил Эйдолон и прошел к проему, за которым открылась еще одна комната.

Тарвиц последовал за ним, внимательно вглядываясь в содержимое цилиндров. В одном он обнаружил тело, сложением напоминавшее воина Астартес, но это был не труп, а, скорее, еще не родившееся существо с расплывчатыми и не до конца сформировавшимися чертами лица.

В другом цилиндре заключалась голова с огромными фасеточными глазами, как у невиданного насекомого. Приглядевшись внимательнее, Тарвиц с тихим ужасом заметил, что глаза не были вживлены в голову, поскольку нигде не было ни одного шрама, а сам череп имел соответствующие им очертания.

Их здесь выращивали.

Тарвиц подошел к последнему цилиндру в ряду и в нем увидел колоссальный мозг с дополнительными долями, выступавшими как опухоли, и с отходящими от него гибкими трубками, по которым подавалась жидкая суспензия.

В следующей комнате было очень холодно, и вдоль стен выстроились металлические охладительные шкафы. На мгновение Тарвиц задумался об их содержимом, но затем понял, что совершенно не хочет этого знать, поскольку воображение уже нарисовало ему разнообразные уродства и мутации. В центре комнаты стоял один хирургический стол, но достаточно большой, чтобы на него можно было уложить любого из Астартес. Над столом с потолка свешивался набор всевозможных хирургических инструментов.

На поверхности стола располагались аккуратно вырезанные полоски мускульной ткани. Над ними склонился апотекарий Фабий, орудующий в темной массе плоти шипящими щупами и иглами.

— Апотекарий, — окликнул его Эйдолон. — Капитан хотел бы узнать о наших достижениях.

Фабий поднял голову, и на его длинном интеллигентном лице, обрамленном светлыми волосами, появилось выражение крайнего удивления. Глаза апотекария казались несколько неподходящими его лицу — маленькие и темные, они были так глубоко посажены, что походили на черные жемчужины. Фабий был в длинном, до самого пола, врачебном балахоне, и только пятна крови марали девственную белизну одеяния.

— Вот как? — сказал Фабий. — А я и не знал, что капитан Тарвиц принадлежит к нашей уважаемой компании.

— Он не принадлежит, — бросил Эйдолон. — Пока, по крайней мере.

— Тогда почему он здесь?

— Мои собственные изменения вышли наружу.

— А, понимаю, — кивнул Фабий.

— Что здесь происходит? — решительно спросил Тарвиц. — Что это за место?

Фабий приподнял одну бровь:

— Выходит, ты видел результаты усиления твоего командира, это так?

— Он стал псайкером? — спросил Тарвиц.

— Нет, нет, нет! — рассмеялся Фабий. — Ничего подобного. Способности лорда-командира явились результатом трахеоимплантации в сочетании с небольшим изменением генносеменного ритма. Сила лорда Эйдолона кроется в метаболических и химических процессах, а не в изменении психики.

— Вы внесли изменения в геносемя? — выдохнул шокированный Тарвиц. — Это же кровь нашего примарха… Если он узнает, чем вы здесь занимаетесь…