X-avia

ужасной поездки перед отпуском. Надломилось настолько, что я больше не могла даже

видеть нашу дачу, здоровый особняк, окруженный яблоневыми деревьями. Уже в конце

мая Б. заехал на дачу навестить родителей, я же решила побродить по окрестностям и

тропинка сама привела меня к подножью Горы. Широколиственный шум, хвойный

шелест, редкий треск ветвей – все изначально природное пугало и завораживало меня. В

голове крутилась строчка из песни про поиски золотого сердца, оригинал был написан

Нилом Янгом, но мне куда больше по душе пришлась кавер-версия моей любимой Тори

Эймос, визуального прототипа Миры. Ну, той самой Миры, которую я выдумала для

романа «125 RUS», той Миры, которая была призвана в этот мир защищать меня и

оберегать от всего дурного с плазменной пушкой наперевес. А Миры на самом деле не

существовало, никто меня не спасал и не собирался, я знаю, я-то уже побывала в своем

сознании – это такая тонкая линия. Это заставляет продолжать поиски золотого сердца.

Гора давила на меня. Давай, иди вперед, норовистые самолетики ждут тебя, эй! Давай,

ты будешь летать в дальние дали и совсем перестанешь бывать дома – тогда вы с Б.

наконец-то перестанете ссориться, будете номинально сохранять статус мужа и жены, но

совсем не видеть друг друга, а где разлука, там и тоска, а значит, никакой рутины,

Кристабель, а значит, никаких споров и разногласий, вы раз и навсегда перестанете

ругаться, ты побываешь в других странах, побываешь в Голливуде и в парке «Красный

лес», одна, за облаками, на железных крыльях, мощнейших двигателях, разрезающих

часовые пояса и отталкивающих за ненадобностью земное притяжение, а оно – самое

бескомпромиссное, Кристабель, ты побываешь в своем сознании – это такая тонкая

линия…

Вот что мне поведала Гора. Потом я вернулась на участок, села в машину, и мы с Б.

вернулись домой, в Большой Город по главной магистрали (она всего одна – от Горы до

самого Кафедрального Собора), раскрашенной рекламными плакатами, зазывными

перемигивающимися витринами и сумасбродными порывами майского вечернего ветра,

гоняющего птиц и собирающего причудливые конструкции из мусора возле автобусных и

троллейбусных остановок. Большой Город радушно принимал нас обратно, заключал в

цепкие объятия, жег наш бензин, мы ехали домой, в самый центр, на улицу имени

Ротшильда, помню, как все завидовали одной фотографии: на ней мы с Б. стоим на

балконе. Люди завидовали не лучезарным счастливым лицам, а тому, что с балкона

открывалась чудесная панорама на центр мегаполиса – шпиль Собора покровительственно

высился за нашими спинами на фото.

* * *

Двенадцатого июня я приступила к работе в авиакомпании «Schmerz und Angst». Ее

владельцы и основатели, Хельга Шмерц и Герберт Ангст, по фамилиям которых и была

названа фирма, и с которыми мне позднее доведется познакомиться лично, начали свою

карьеру с того, что служили обыкновенными бортпроводниками. Они так подружились в

рейсах, труд настолько сплотил Хельгу и Герберта, что со временем они решили вдвоем

основать собственную авиакомпанию, в чем их ждал колоссальный успех – в стране они

были вне конкуренции, да и на международной арене тоже. Однако, название слегка

нервировало меня, как, полагаю, и всех нормальных людей тоже. Хороший слоган

получается: «Летайте авиакомпанией «Боль и Страх»! Самые лучшие самолеты – у «Боль

и Страх»!» Сомнительная реклама.

В нашей группе новичков было человек двадцать-двадцать пять. Все классические роли

разобраны сразу: первая красавица, главный хохотун, пятерка интеллектуалов разной

степени одаренности и статисты-невидимки, куда же без них. Мое твердое намерение

абстрагироваться от окружающего мира и вынужденной корреляции с социумом

выражали намеренно снобистское и недовольное выражение лица, никогда не снимаемые

очки с диоптриями и томик любимого Кафки в руках. То и дело приходилось так или

иначе упоминать о том, что в свободное от работы время мне некогда развлекаться, ибо я

тружусь над рукописью своего брата – романом «125 RUS», вследствие чего меня

автоматически записали в местные «творческие личности» и ждали выхода книги. В

глубине души мне крайне льстило подобное внимание к собственной персоне, но внешне

я продолжала отмахиваться от любых совместных попоек, вечеринок и прочего веселья.

Учиться было весело. Система канализации на воздушном судне поглотила мое

внимание сильнее, чем когда-то в университете эпоха художественной модальности. Мы

прыгали с надувного аварийного трапа, визжа и смеясь, ковырялись в кнопках пилотской

кабины на старом тренажерном самолете, учили команды, подаваемые при эвакуации,

ныряли в бассейн со спасательным жилетом или боялись нырять в бассейн, выплывать и

надувать жилет на воде, мы смотрели фильмы-катастрофы и разбирали ошибки летного и

кабинного экипажа – все это было безумно интересно. Мы не могли запомнить порядок

отсоединения трапа от фюзеляжа, и нещадно получали за это двойки, будто

провинившиеся школьники, отличниками мы получали пятерки за технологию

обслуживания, мы запоминали фужерчики, самопальные «кушачки» на винные бутылки,

великие скрижали правил, заповедовавших обслуживать пассажиров справа правой рукой,

а пассажиров слева – левой рукой. Я потеряла сон, готовясь к опросу по запланированным

и незапланированным посадкам на сушу/воду, взрывным и медленным разгерметизациям,

пожарам в печках, в туалетах, на багажных полках, под обшивкой, пожарам самих