X-avia

С кем мне говорить о своей семье, Мира? С кем мне еще говорить о тебе, о том, какая ты

внешне копия Тори Эймос, а на пианино играть не умеешь, но как ты метко стреляешь, и

сколько лет ты уже живешь на этом свете, я хочу рассказать им всем про тебя, как ты

выбиваешь дверь ногой, какие вкусные ты печешь пирожки, и в какое кровавое месиво ты

превращаешь всяких придурков. Конечно же, я скучаю. У меня нет того, с кем можно

говорить. Всю жизнь ищу того, с кем смогу говорить, и – пусто. Конечно же, мне

попадаются полубоги, то и дело, они остаются со мной на два месяца или же на

десятилетия, они пугаются, когда я час хожу взад-вперед по кухне, подыскивая нужную

фразу для третьего абзаца, или же они покупают мне пиво еще до того, как я заправлю

печатную машинку бумагой; они зевают, когда я декламирую вслух; они целуют мои

пыльные башмаки, когда я декламирую вслух; они наотрез отказываются писать мне смс,

предпочитая «живые» телефонные звонки; они пишут мне восторженные смс, лишенные

всякой текстологической ценности; они, мои полубоги, как всегда, одарены и талантливы,

болезненно остро конкурируя со мной, хотят влезть на все экраны страны, пока их

двоюродный брат Валера (в общем-то, тоже музыкант) также до сих пор не в телевизоре;

они стыдятся своих провинциальных друзей, которые не знают французского языка, и

стараются при мне намеренно картавить; они, мои полубоги, рисуют винегретом на белых

стенах

перевернутые

пентаграммы,

они

становятся

повелителями

столичных

жилплощадей, они становятся бездомными обитателями столичных площадей, они растут

в алмазный грифель характера, они растут во взрослеющую подлость, они растут в

абитуриентов Берлинских академий, они растут в седых до тридцати, они растут в

выросших и в невыросших, мои полубоги. А мне по-прежнему не с кем поговорить. Как-

то так, Мира. Поэтому я и скучаю. С кем же кроме… я могла бы говорить?

Мира довольна моим монологом. Она подмигивает мне:

– Этого я и ждала. Поехали в аэропорт. Сто двенадцатый рейс.

* * *

И тут я увидела их. В углу нашей с Б. кухни, оформление арт-деко, никакого арт-нуво,

дизайн и стиль, у нас хватит средств на любую прихоть. Я увидела их. Две банки с

вареньем стояли возле подоконника, в углу. Я, наверное, слицемерила слегка, этот дом

никогда не был королевским дворцом, хоть и находился в центре, да. Это был самый

обычный дом, и хоромами он казался одному лишь Дантесу, державшему трехлитровые

банки с вареньем под их с женой кроватью. Все, чем я обладала, оказалось все тем же

мещанством, разросшимся разве только вширь от количества квадратных метров. До

безобразия зрячая, смотрела я на эти банки и думала, сколько же может судьба шутить с

нами. Мы никогда не жили во дворце. Но со стороны это смотрелось именно так. Мы с Б.

сутками не общались друг с другом, но со стороны выглядели эталонной рокзвездной

четой. Кажется, мне стоило бы это быстренько записать в блокнот, чтобы поразмыслить

на досуге, но время уже поджимало. Мира сказала, мне нужно в аэропорт. И меня

выкинуло на улицу.

* * *

И меня выкинуло на улицу. Nirgend ein Ort, nirgend ein Ort, как в том рассказе, который

мы читали на первом курсе в университете. Ни в Большом Городе, ни в Черных Садах, ни

в Отеле, ни в Каменоломне, ни в Каферальном Соборе – нигде не было места. Я ехала

туда, где тоже никому не было пристанища надолго, я ехала в аэропорт. Они даже

рифмуются, «Nirgend ein Ort» и «Аэропорт».

Архангел Гавриил протрубил аварийный сигнал Страшного Суда, и мертвые должны

подняться из могил, пока Архангел Гавриил трубил над Кафедральным Собором, экий

флейтист! Он возвещал приход новой весны, розово-серой, свежей, дикой, его нимб

слепил меня, и мертвецы уже толкались на погостах, весна наступала по всем фронтам, я

же ехала в аэропорт.

* * *

Авиакомпания «Poseido» (еще одно дебильное название для небесного бизнеса, еще

одни конкуренты «Боли и Страха», между прочим) доставляет сто двенадцатым рейсом

измученных долгим, свыше пятнадцати часов, перелетом пассажиров. Тугие чемоданы

крутятся на ленте, обвешанные паспортами и посадочными талонами люди проявляют

угасающие от усталости эмоции лишь в одном интересе – где же наш багаж? Резиновая

лента плюется новыми и новыми баулами, внушая надежду, забирая надежду, отдавая

багаж, задерживая багаж. Таксисты лопочут в уши поколениями узнаваемый речитатив.

Я стою в зале прилета международных авиалиний. На этот раз Мира слишком много от

меня скрывает. Сегодня она так и не раскрыла мне секрет, что за чудо ожидает меня в

этом прибывшем рейсе. Табло с информацией перемигивается зелеными словечками на

иностранных языках, информируют заблудшие в аэропорту души.

Он выходит из белого коридора, светом в конце дневными лампами подсвеченного

тоннеля, появляется он в этом мире, в моем мире, в аэропортовском мире, и мы с

аэропортом еще будем делить его какое-то время, пока он не уйдет со мной на парковку, в

мою машину Toyota Hilux, уже насовсем, навсегда мой. Змея сызнова проглотит свой

хвост – последняя глава второго романа носит то же название, как и первая глава романа

первого. У него, моего самого желанного пассажира, в руках потрепанная книжка Куна

«Легенды и мифы Древней Греции», могу поклясться на черной свече, он весь полет читал

про Троянскую войну. Пока «посейдоновский» самолет вез его ко мне. Он протирает