Я больше о тебе не мечтаю

– Причем здесь ревность?
– рыкает мужчина, буквально отшвырнув мои руки.
– Ты можешь встречаться, лизаться, трахаться с кем угодно, когда родишь ребенка и свалишь подальше, если именно такая жизнь тебе нужна. Но если же ты собираешься воспитывать нашего ребенка и быть ему нормальной матерью, что возможно только в браке со мной, будешь выполнять мои условия. Иначе я тебе вообще никакого выбора предоставлять не стану.

Я отчаянно стараюсь подавить в себе обиду из-за того, что Кариму, в общем-то, наплевать, где я была и с кем, он лишь о своей репутации печется. Настолько, что снова готов угрожать тем, что отберет ребенка. Марисса все же ошиблась...

– Ты считаешь, что все твои условия я должна молча проглатывать? Тебе можно с какими-то девками кататься и спать, а для меня даже невинная встреча с друзьями под запретом?!

– Я сказал тебе, что не трахаю ее. Это первое. А второе - именно так: любые встречи с кем-либо под запретом, если я лично не дал на них добро. Ты можешь встречаться с Мариссой, если тебе нравится с ней дружить, это я одобряю, но не с какими-то х*ями. Ты - моя невеста. Наша ситуация сама по себе привлекает внимание общественности, а твои похождения лишь усилят резонанс.

– Да какие похождения? Что ты несешь вообще?! Я просто решила посидеть в кафе с друзьями!

– Ты просто решила отомстить мне за утро вот таким идиотским способом. Если ты искала возможность вызывать к себе недоверие и презрение, то не стоило стараться. Я и так достаточно о тебе знаю, как и то, что для тебя переспать с парнем по-пьяни или просто потому, что гормоны играют, это как раз плюнуть.

Я вздрагиваю от его напоминания прошлого, когда Карим забирал меня из дома моего парня, с которым я лишилась девственности. Мне неприятно, что Карим выставляет произошедшее в таком свете, но это, наверное, логично, учитывая, что ни о чем толком не знает. Я выпила тогда, потому что по-другому у меня смелости не хватало и желания, и любые мои отношения с парнями, были лишь жалкими попытками забыть Карима. В ту ночь, когда он меня забрал от Игоря, я до утра рыдала, и, наверное, я бы сейчас могла сказать ему, что все это было из-за него, что я с ума сходила от того, как сильно он мне нравился, но я ничего не могла сделать, чтобы привлечь его внимание, и что от этого мне было плохо, и я пыталась его вытеснить из своего сердца. Да, я могла бы признаться, но не думаю, что Карим это воспримет, как комплимент. Может, это только подрекпит его чувство собстенного превосходства, но не более. Это могло бы что-то значить, если бы он любил меня, если бы я хотя бы нравилась ему, не как сексуальный объект, а как женщина, как человек.

– Ничего ты не знаешь обо мне. И я не собираюсь идти на поводу у твоих условий. Если Мадина шла, то это не значит, что я буду. Либо мы вдвоем относимся друг к другу с равным уважением и принимаем равные условия, либо ничего хорошего из нас не выйдет.

– Мы с тобой не равны. Ты - женщина. Я - мужчина, - рявкает он.

– И что? Если я женщина, значит, должна терпеть к себе плохое отношение?

– В чем я к тебе плохо отношусь?

– Ну, хотя бы в том, что произошло сегодня. Я уж не знаю, спал ли ты на самом деле с той женщиной или нет, но суть в том, что ты был с ней, а это означает, что ты хотел. Не будешь же ты утверждать, что это какая-нибудь дама с работы?

Он хмуро молчит, подтверждая сказанное мной.

– Вот именно. Ты хотел, но, допустим, передумал. И считаешь, что я это проглотить должна. При этом мне ты предъявляешь претензии за меньшее.

– Предлагаешь мне позволять тебе творить все, что вздумается?

– Нет, - отрицательно качаю головой.
– Я предлагаю тебе не делать по отношению ко мне того, чего ты бы не хотел, чтобы я делала по отношению к тебе. Вот и все. Ты бесишься, потому что хочешь меня, но я не соответствую твоим представлениям об идеальной женщине, поэтому ты пытаешься меня продавить под собственные убеждения, сделать из меня ту, которой я не являюсь. Превратить меня в Мадину, чтобы хоть как-то оправдать желание, что ты испытываешь ко мне. Только я никогда такой не стану, Карим. Я всегда буду собой. Ты угрожаешь мне, подавляешь, чтобы сломать. Ты с легкостью говоришь, что лишишь ребенка матери, а мать ребенка, если я не стану такой, какой ты хочешь, будто тебе безразлично, какую это боль причинит ему и мне. Будто тебя только твоя идеальная жизнь, расписанная по полочкам волнует. Если уж между нами нет любви, - на этой фразе я запинаюсь, потому что за свои чувства я вовсе не уверена, - то может быть хотя бы взаимное уважение. Хоть что-то. Иначе это путь в пропасть. Ты не любишь, когда другие выдвигают тебе условия, которые тебя не устраивают, почему ты не задумываешься, что другим тоже могут не нравится твои условия? Почему бы в чем-то не уступить?

Я шумно дышу, глядя на Карима и пытаясь по лицу мужчины понять, смогла ли донести до него хоть что-то, что пыталась? Он смотрит тяжело, желваки ходят на скулах, губы плотно сжаты. Я не знаю, о чем он сейчас думает. Наверное, привычные ему шовинистские идеи вступили в агрессивный конфликт с моим мнением. И я вовсе не уверена в своей победе.

– Хорошо, - неожиданно цедит он сквозь зубы, после чего заводит двигатель, и мы трогаемся с места.

Хорошо? Это типа Карим согласен? Согласился со мной?

Молча откидываюсь на спинку кресла, и тихо, медленно выдыхаю. Уголки губ сами по себе ползут вверх. Моя первая маленькая победа над этим невыносимым человеком. Может, еще рано радоваться, ведь правда не в словах, а в поступках, но в груди все равно теплеет, и глупое сердце снова отчаянно бьется в надежде, что однажды сможет достучаться до него, что однажды и оно станет ему нужным.

20 глава

На следующий день, несмотря на то, что вчерашняя ссора с Каримом вроде закончилась на хорошей ноте, между нами все равно присутствует напряжение. А еще я чувствую себя измотанной после разговора с мужчиной. Все-таки энергетически он очень сильный человек, и ругаться с ним крайне трудно, особенно в моем положении, поэтому сегодня я принимаю решение не идти в универ, а остаться дома.

Когда Карим утром спрашивает, почему я не собираюсь, отвечаю, что плохо себя чувствую. Он хмуро интересуется, не лучше ли мне поехать к врачу, но я говорю, что ничего серьезного, простая усталось, из-за которой не стоит беспокоиться. Тем более, в понедельник все равно к врачу ехать.

Карим не допытывается, но просит в случае чего позвонить, после чего уезжает, не дождавшись домработницы. Вчера, когда мы вернулись домой, он не приставал ко мне, не поднимал больше тему о равенстве или неравенстве между нами, вместо этого работал весь оставшийся вечер за кухонным столом, лишь изредка бросая на меня недовольные взгляды, когда я зачем-либо заходила в кухню. Может, раздумывал, как обойти собственное согласие с моими требованиями? Не знаю, но я, честно говоря, была рада небольшой передышке в нашем конфликтном общении.

Алсу приходит на работу немного позже, чем обычно, и только когда девушка, прихрамывая, заходит в квартиру, я понимаю, почему она задержалась.

– Что у вас с ногой, Алсу?
– сочувственно спрашиваю, глядя, как она ковыляет по коридору, морщась от боли.

– Упала вчера и сильно растянула лодыжку.

– Вам нужно было дома остаться. Зачем вы вышли на работу? Позвонили бы Кариму Гаясовичу и взяли отгулы на несколько дней, пока не поправитесь.

– Нет-нет, вы что?! Я не могу. Эта работа - наш хлеб. Мне Карим Гаясович хорошо платит. А деньги нашей семье очень нужны. Да и травма не такая ужасная, чтобы от работы отказываться.

Алсу упрямо следует в кухню, но там все-таки не выдерживает и, простонав от боли, падает на стул.

– Нет уж, - ворчу я, достав из холодильника лед и обезболивающие из ящика.
– Я вам не позволю работать в таком состоянии! Вот, лед приложите к ноге, и выпейте таблетку. Сейчас воды налью.

– Я только передохну и приступлю к работе. Не стоит обо мне беспокоиться.

– Да у вас вся работа на ногах, как вы ее собираетесь выполнять? Станет еще хуже - вообще свалитесь!

Налив в стакан воды, ставлю на стол перед упрямой женщиной, и слежу, чтобы та обязательно выпила таблетку. Слава богу, тут она не спорит, а спокойно пьет обезболивающее и прикладывает лед к ноге.

– Спасибо вам.

– Не за что. Сейчас таблетка подействует, я вызову такси, и вы отправитесь домой. И не надо с мной спорить. Такси я оплачу.

– Нет! Нет, пожалуйста, не надо. Мне, правда, очень нужна работа. Я не поеду домой.

Женщина чуть ли не умоляет позволить ей работать, что довольно странно, учитывая то, насколько ей больно. Не знаю, что за ситуация у нее в семье, и допытываться как-то не хочу до чужих семейных проблем, но Алсу мне откровенно жаль. Постукивая пальцем по нижней губе, я раздумываю, как можно помочь женщине? Если она работает по найму, то, скорее всего, дни отгулов и больничный не оплачиваются.